Это была всего-навсего дрессированная собака, а вы подняли панику.
— Спасибо, сэр.
Они нашли машину в самом конце Фридом-авеню. «Кадиллак» стоял у тротуара. Ключа в замке зажигания не было. Хант открыл дверцу и несколько раз шумно вдохнул воздух.
— Можно и не искать на сиденье волосков, лейтенант. Здесь только что сидела собака, я чувствую запах.
— Похоже, что вы правы, Хант. Обождите, сейчас я свяжусь по радио из нашей машины с полицией, пусть они выяснят, кому принадлежит «кадиллак».
Хант огляделся. Улица была пуста. Черной громадой распластался Первый Хиллсайдский городской банк.
Он тихо свистнул и прислушался. Никто не отозвался, только сзади послышались шаги Мак-Грири. Он подошел к Ханту и прошептал:
— Вы знаете, чей это «кадиллак»? Он принадлежит некоему Найфу, правой руке Джека Спарка.
Когда лейтенант произнес имя Спарка, в голосе его было почтения куда больше, чем если бы он произнес имя губернатора штата или даже президента.
— Спарка? — переспросил Хант.
— Да, Спарка, самого Спарка. Но нет, Гроппер не у них, иначе они не дали бы ему раскатывать по Хиллсайду. Он просто угнал машину.
— Вполне может быть, что Гроппер все-таки прятался где-то около дома Бакстера и воспользовался машиной, когда ее владелец тоже пожаловал туда.
— Вы прирожденный детектив, мистер Хант. Но связываться со Спарком… Господи, теперь мне понятно, кто был ночью у Джеффи и зачем они туда пожаловали! Они тоже ищут Гроппера! Да, сэр, клянусь любовью к закону!
Лейтенант Мак-Грири задумался. Он внезапно ощутил прилив отчаянной храбрости. Долго ли вообще будет терпеть страна засилье американской мафии? Хватит! Должны же найтись люди, которые смело станут на защиту законности и порядка. И это будет он, Мак-Грири.
— Обождите, Хант, — сказал он. — Я должен снова связаться с участком, а потом поищем собаку…
17. Адрес в телефонной книжке
Гроппер спал, сжавшись в комок, и вздрагивал во сне. Ему было холодно и снились сны. Ему снилось, как он привозит в Риверглейд Фидо и небрежно говорит старому Джейкобу:
— Это Фидо, моя жена.
— Да, сэр, но…
— Уверяю, она лучше многих дам, которые бывали здесь в Риверглейде.
— Да, сэр, но что скажут люди?
— Они скажут, что у Гроппера редкостная жена, с веселым игривым характером, со стройной фигурой, с шелковистой шерстью.
— С шерстью, сэр?
— Ну какая разница, Джейкоб? Пускай будет с шелковистыми волосами, если неприлично сказать о жене, что у нее прекрасная шерсть. Пришли-ка мне теперь Мередита. Мы должны разослать приглашения на свадьбу.
— Да, сэр, но ведь полагается пригласить родственников и друзей новобрачной…
— Ах, Джейкоб, Джейкоб, вечно ты суешь нос не в свои дела. Что здесь особенного? Пригласим на свадьбу десяток-другой собак. По крайней мере веселей будет. Что же касается беседы, то, уверяю, она мало чем будет отличаться от обычной светской болтовни.
— Но другие гости?
— Они будут в восторге. Фрэнк Гроппер может жениться на канарейке, на ящерице, на щуке, и, уверяю, все будут относиться к ней с величайшим почтением. В этом весь смысл цивилизации. Деньги заменяют ум, красоту, благородство. Почему же они не могут заменять недостающую прямую походку?
— Иисус Христос, спаситель наш!
— Что такое, в чем дело, Джейкоб?
— Вы… вы…
— Что я, собака? А ты что, сразу не заметил?
— Вы… вы… бульдог… Боже правый и милосердный!
— Ну хватит, Джейкоб, это начинает мне надоедать.
Он бросается на старика и сжимает челюсти у него на горле. Человеческие кости хрустят совсем по-особенному. Гроппер просыпается, вздрогнув. Ах да… Странный сон. Уже начинает светать. Очень холодно. Если бы можно только было вытянуться у себя в Риверглейде на кровати, укрыться потеплее и спать, спать, спать. Джейкоб… Ах да, Джейкоба уже нет, и Мередита тоже. Тогда у него еще не было собачьих челюстей, зато у него был «роллс-ройс».
Только бы никто его не заметил здесь, во дворе банка, под чьей-то оставленной на ночь машиной. Он закрыл глаза и снова задремал, отчаянно стараясь сжаться, уменьшиться в объеме, превратиться в точку, лишь бы тепло его тела не уходило…
Гроппер оглянулся: как будто ничего подозрительного. Теперь только выждать, пока у входа в банк будет несколько человек. Ага, вот сейчас.
Он молниеносно прошмыгнул мимо швейцара, в несколько прыжков очутился на втором этаже, толкнул носом дверь кабинета Мастертона и плотно прикрыл ее за собой.
— Ну кто там еще? — ворчливо спросил менеджер Первого Хиллсайдского городского банка. Он не любил, когда его беспокоили по пустякам. Мастертон поднял глаза и увидел бульдога, смотревшего прямо на него. Бульдог кивнул ему головой и прижал лапу к своей пасти — жест, приглашающий к молчанию. Потом Гроппер подошел к двери и показал лапой на замок.
— Клянусь совестью консерватора, — прошептал менеджер. Это было любимое выражение бывшего знаменитого сенатора от Аризоны, его кумира. Он защелкнул замок и уставился на собаку.
— Никак это тот самый пес, на котором я, как последний дурак, потерял четыре тысячи долларов на одной только рекламе? Как ты сюда попал? Откуда? Куда ты делся?
Гроппер кивнул. Четыре тысячи долларов! Если бы, только этот провинциальный идиот знал, что значат четыре тысячи долларов для него, Гроппера! Сумма, которую он зарабатывал за несколько минут. Он вскочил на стул, зажал двумя лапами карандаш и нацарапал на листке бумаги: «Я Гроппер».
Лесли Мастертон рассмеялся. Он рассмеялся не потому, что ему было весело. Это был нервный смех. Он смеялся потому, что готов был поверить двум словам, криво написанным на листке бумаги с затейливым вензелем Первого Хиллсайдского городского банка.
— Что Гроппер, какой Гроппер? Это твоя кличка? Какой дурак вздумал так окрестить пса? Назвать бульдога именем этой лисы, скапутившейся несколько дней тому назад, — надо же придумать!
Гроппер посмотрел на менеджера. Он не лаял и не ворчал, он только посмотрел на него. Но это был взор, которым ужо много лет смотрели миллионы. Гроппер не репетировал этот взгляд перед зеркалом и не входил в роль. Он просто знал, что когда он смотрит на человека, человек видит не его. В зависимости от фантазии и обстоятельств человек видит аккуратные пачки долларов, длинные чековые книжки в черных пластиковых переплетиках, знающих себе цену женщин, норковые шубы, яхты, особняк на Лонг-Айленд или Беверли-Хиллз. И сейчас, хотя он был маленьким голодным бульдогом, который провел ночь на холодном асфальте под чьей-то машиной, он смотрел на Мастертона своим сорокамиллионным взглядом. И Лесли Мастертон, менеджер Первого Хиллсайдского городского банка, смутился. Он не знал, почему он смутился, но он чувствовал, что не следовало так говорить в присутствии этой собаки.
Гроппер снова зажал в лапах карандаш. Боже мой, как легко было диктовать свои письма секретарю! Он вздохнул и принялся писать. Писать на этот раз пришлось долго, и, когда он вывел кое-как несколько строчек, лапы его дрожали от усталости.
«Это не кличка, — прочел Лесли Мастертон. — Я Фрэнк Джилберт Гроппер».
Менеджер почувствовал, что сознание его отказывается работать. Поверить — значит по всем канонам здравого смысла сойти с ума, потому что это абсурд, чушь и галлюцинация. Не поверить — значит признать, что этот пес — порождение его больной фантазии, первый страшный симптом надвигающегося безумия.
Но ведь галлюцинация не может быть коллективной. Только что этот самый бульдог выступал с Бакстером в роли самой умной собаки. Ну хорошо, ему померещилось, но Бакстер, но публика?
Он замычал, словно от нестерпимой боли, и закрыл глаза. Сейчас он их откроет, и не будет никакого бульдога, не будет ничего, кроме ровных колонок ежемесячного анализа у него на столе. И не нужно будет бороться с безумием, не нужно будет представлять себе реплики знакомых: кто бы мог подумать? Такой был рассудительный человек… Он открыл глаза и увидел взгляд бульдога. Собака кивнула ему, словно угадывая его мысли, кивнула спокойно и рассудительно, успокаивая его.
Лесли Мастертон смотрел, как Гроппер, вытянувшись на ковре, глотает куски бифштекса, и думал о том, что, может быть, и не стоит отыскивать Беллоу или Ханта. Он знал теперь, он верил, что перед ним Гроппер, и сознание этого наполняло его грызущим беспокойством: только бы не сделать глупости, только бы не промахнуться. Пожалуйста, он готов кормить пса (мысленно он называл его то Гроппером, то собакой) чем угодно и сколько угодно, но раз кто-то в нем заинтересован настолько, чтобы в центре города в десять часов вечера оглушить Бакстера и стащить собаку… Нет, только бы не ошибиться. Найдешь ему этого Ханта или Беллоу или их обоих — и все. Что останется, что он будет иметь? Рассказывать знакомым за партией в бридж, что у него гостил в бульдожьем обличье покойный финансист Гроппер? Это будет даже не остроумно. Нет, нет, главное — не торопиться.
Мастертон не знал, что он будет делать с собакой, но его чутье подсказывало ему: здесь пахнет деньгами. Быть может, это тот единственный шанс, который бывает раз в жизни. Тот шанс, который даст ему возможность стать человеком и заняться настоящим делом, а не возиться с хиллсайдской мелочью. Но только не подавать виду…
Он сказал:
— Мистер Гроппер, если вы не возражаете, я бы хотел проконсультироваться с вами по нескольким вопросам. Согласитесь, что быть в вашей компании и не воспользоваться вашими познаниями…
Гроппер коротко передернул кожей на загривке. Раньше, должно быть, сокращение этих мышц вызвало бы пожатие плечами.
— Так вот, вы, конечно, знаете братьев Мэркисонов из Техаса. Я их немножко знаю, особенно Клинта Мэркисона. Вы помните их попытку укрепиться на Восточном побережье и многолетнюю схватку с Кирби из-за «Алегани»?
Гроппер кивнул головой. Помнит ли он? Кто поддерживал Кирби в этой схватке? Ох, эти техасские ребята, которым стало тесно на Среднем Западе и которые рвутся на Восток…
— Так вот, — продолжал Мастертон, — Кирби они не одолели, слишком мощная у него была поддержка, и железную дорогу заполучить им так и не удалось. Сейчас они начинают новую атаку на…
Мастертон посмотрел на бульдога. Тот спал, ровно дыша. Менеджер поднял было ногу, но вздохнул и вышел из комнаты, заперев дверь снаружи.
Хант лежал на диване в номере того же мотеля, где они совсем недавно прятались вместе с Беллоу, и думал. Время идет, а на след Гроппера они так и не напали. Но ведь есть же в конце концов какой-то путь…
Он бросил в стакан несколько кусочков льда из маленького холодильника, плеснул виски, добавил воды и с отвращением выпил. Он не пил, как правило, но нервы были натянуты и нужно было как-то снова обрести равновесие и способность здраво рассуждать.
Гроппер не катался по ночному Хиллсайду для собственного удовольствия на украденном «кадиллаке». Он ехал куда-то с определенной целью. Цель в его положении могла быть одна — найти человека, которого он знал. Он бросил машину на Фридом-авеню, недалеко от банка. До этого он был у Бакстеров, в этом можно не сомневаться, потому что Бакстер признался Мак-Грири, что после их визита к нему приезжал еще кто-то. Найф, вот кто приезжал. Это ясно. Поняв, что у Бакстера остаться он не может, Гроппер поехал куда-то, где он мог рассчитывать на кого-то. Опять, опять то же. Он вращается как белка в колесе, снова и снова делая полный круг.
И вдруг у него мелькнула мысль, которая заставила его вскочить с дивана. Как он сразу не догадался? Ну конечно же, Бакстер выступал с собакой перед публикой. Он должен был заплатить за помещение, за рекламу — вряд ли у него нашлось несколько тысяч долларов. Банк на Фридом-авеню! В этом-то все и дело! Должно быть, он брал туда с собой Гроппера, чтобы продемонстрировать самую умную собаку свободного мира.
Хант схватил телефонную книгу. Бабкокс… Баддингтон… Баер… Баффи… Баккард… Ага, вот! Фред Бакстер. Он поднял трубку и набрал номер:
— Мистер Бакстер? Говорят из банка. Когда вы думаете…
— Господи, но я же договорился с менеджером, — голос Бакстера звучал раздраженно. — Мистер Мастертон обещал мне…
Хант положил трубку и начал вышагивать по комнате. Мастертон. Все ясно. Но как проверить? Менеджер банка — это не Бакстер. Если он до сих пор не обратился в полицию, пытаясь разыскать Беллоу или меня… Мак-Грири только и делает, что ждет телефонного звонка… Нет, наверняка либо Гроппер ничего не сказал этому Мастертону, либо менеджер решил вести свою собственную игру без партнеров. Так что позвонить ему и спросить: «Собака у вас?» — это значило бы только спугнуть его. Нет, нужно проверить потихоньку, и, если Гроппер там, незачем знать об этом и Мак-Грири. Сумма выигрыша уменьшается прямо пропорционально количеству выигравших.
Он начал быстро одеваться, еще не зная, что предпринять, но бездействие было невыносимо. Он должен был двигаться, куда-то идти, чтобы унять возбуждение. Кровь стучала, отсчитывая секунды и минуты. Уже вечер, Мастертон дома. Адрес в телефонной книге. Ага, вот он…
«Я теряю всякий здравый смысл, — сказал себе Хант, стоя перед домом Мастертона на Лонг Чейз. — Это же не Бакстер. Стоит только дотронуться до замка ворот, как наверняка включится какая-нибудь сирена или что-нибудь в этом роде».
Но остановиться он уже не мог. Он огляделся по сторонам — ни души. Подтянулся на заборе и очутился в небольшом саду. На первом этаже двухэтажного дома все окна были темными, зато на втором этаже в двух окнах горел свет. Хант тихо выругался. Что делать? На мгновение он вдруг почувствовал огромную усталость, которая опустошила его, лишила всех желаний. Он увидел себя со стороны: молодого ученого из Гарвардского университета, ставшего не то гангстером, не то вивисектором. Драки, выстрелы, липкий страх и выворачивающийся желудок, ночь, ночь, погоня и бегство — непременные атрибуты детективного романа. Он ли это? Кристофер Хант? Или это не он, а кто-то другой, с тупым упорством жестко запрограммированного робота преследующий многомиллионную Химеру? Запрограммированный робот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16