Он простит, он добрый, он все поймет… Сколько лет…Я медленно встал и вышел на улицу. Снова, как в темной клетке, я почувствовал, что разум ускользает от меня. О Священный Алгоритм, почему в трудную минуту ты перестал служить мне, почему снова оставил меня одного в безбрежном мире, полном злобы, коварства, жестокости?.. Ведь я служил честно, служил, чтобы была в жизни опора, и вот ее снова нет… В голове бушевал настоящий вихрь: я жалел мисс Джервоне и презирал ее. Я жалел Лопо и жалел Оскара Клевинджера. Я презирал доктора Халперна и жалел его. Я ненавидел доктора Грейсона и тянулся к нему. Я презирал помона Дина Дики и жалел его.Я вошел в свою комнату, почувствовал легкий запах сигары и рассмеялся. Запах сигары, которую курит Халперн. Какое ребячество. Неужели же он рассчитывал, что я не догадаюсь, куда делась магнитная пленка? Я зажег свет. Пленки не было. Ну что ж, по-своему он прав. Когда уже ощущаешь челюсти огненных муравьев, особенно выбирать не приходится… 16 Изабелла Джервоне остановилась около дома доктора Грейсона. Сердце ее колотилось, вот-вот выскочит из груди. Боже правый, прости недостойную грешницу, защити в страшную годину, отведи рукой своей казнь, смягчи сердце доктора Грейсона. Он добрый, он мудрый, он блюдет Закон. Он ведь ценит старшую покровительницу. Разве не ее он сам пригласил в первый ряд зрителей, когда Синтакиса привели на встречу с муравьями? Восемнадцать лет вместе, не один ведь день. И все ответственные задания — только ей, Изабелле Джервоне. Даже за Оскаром Клевинджером, за этим переломанным хлюпиком, и то ее с доктором Халперном посылали. Он все поймет, поймет, поймет! Она выкрикнула последнее слово, и над запертой дверью вдруг вспыхнул яркий прожектор и выхватил ее из безбрежной темноты. Круглый динамик за решеткой кашлянул и спросил голосом доктора Грейсона:— Что случилось, мисс Джервоне? Уже второй час.Изабелла медленно опустилась на колени. На мгновение она вдруг подумала, что может испачкать праздничное платье.— Доктор Грейсон, — прошептала она, — я нарушила Закон, я научила Лопо Первого словам, я научила его таиться от людей…Динамик за решеткой молчал, и Изабелла почти выкрикнула:— Простите меня, доктор Грейсон, вы ведь… вы, как отец… Он был такой маленький, такой хорошенький, глазенки круглые-круглые, все тянул ко мне ручонки. — Она начала говорить быстро, захлебываясь словами, и больше не смотрела на динамик за решеткой. — Я сразу поняла, что господь сотворил чудо! Да, чудо он сотворил. Послал мне младенца. И хоть я его не носила во чреве, но выносила в душе. О, как сладостны были прикосновения его ладошек, маленьких, в подушечках…Свет вдруг погас, и плотная темнота тропической ночи хлынула со всех сторон на Изабеллу. Она замолчала, провела дрожащей рукой по лбу, уперлась руками в бетон и медленно встала.Ноги слушались плохо, ей казалось, что вот-вот они подломятся и она упадет на грязный бетон, испортит новое платье. А ведь в Нове с химчисткой ох как сложно! Здесь не чистят, отправляют. Сроки ужасные просто. Забудешь, что посылала.— Его ладошек, — произнесла она вслух а торжественно запела: — Ма-алень-ких, в поду-шеч-ках… — Она ударила себя по губам: — Дурочка ты, разбудишь ведь Лопо, спит малышка, пускай отдохнет…Справа от нее темным кубом вырисовывался на фоне неба Первый корпус. Одно окно светится. На втором этаже спит в кровати переломанный хлюпик, ждет ее Лопо. Это он, он погубил ее. Не человек он. Человек чужое не возьмет. Сатана он. В самолете, когда укол ему делала и он глянул на нее, она сразу и распознала: сатана и есть, враг рода человеческого.Она перекрестилась и тихонько поднялась на второй этаж. Третья комната слева. Так и есть, отблеск адского пламени сочится из-под двери, желтый, фосфорный, и серой тянет.Осторожно — сатана хитер, ох как хитер! — она открыла дверь и вошла в комнату. На столике у изголовья горел ночничок. Вот он, враг! Ишь ты, глаза открыл.— Это вы, сестра? — спросил Оскар Клевинджер. Голос у него был совсем не сонный, и чувствовалось, что он не спал. — Сколько времени? А я, знаете, свое детство вспомнил, всякие глупости. — Оскар заметил воскресное платье Изабеллы. — Что это вы так разоделись?Изабелла Джервоне не отвечала и смотрела на него странным и пустым взглядом. А может быть, ему просто почудилось в слабом свете ночника. Он чувствовал, как нарастает в нем тревога. Что с ней, почему она пришла ночью в этом дурацком платье и молча глазеет на него?— Сестра, — он хотел сказать построже, но голос его дрогнул, — что с вами, ответьте! — Боже, надо позвать кого-нибудь. Он поднял руку, чтобы нажать на кнопку, но Изабелла бросилась вперед и упала на него. Его пронзила острая боль, и он на мгновение потерял сознание, а когда пришел в себя, почувствовал на шее сильные руки.— Попался, враг человеческий! Изыди, сатана, погибни!Оскар напрягся изо всех сил, пытаясь столкнуть с себя жаркое, бормочущее чудовище, боль взорвалась в нем фейерверком. И вдруг им овладело глубокое спокойствие. «Оказывается, — пронеслось у него в голове, — и не надо было мучиться, и не так все страшно…»Когда она отпустила его, он уже не двигался. Она посмотрела на него и увидела, что ее Лопо спит.— Тс-с, — прошептала она, — только бы не разбудить малыша. Вылететь бы птичкой из окошка, чтобы не проснулась крошка. — Она улыбнулась кроткой, удовлетворенной улыбкой, поправила одеяло на кровати, подошла к окну и распахнула створки. Бесшумно вспыхивали далекие зарницы, будто кто-то без устали все чиркал и чиркал по небосклону спичкой и не мог зажечь ее. Наконец-то ушла духота и потянуло ночной прохладой.«А если подняться повыше, — подумала Изабелла, влезая на подоконник, — так там, наверняка, еще прохладнее».Она шагнула в бархатную темноту.Телефонный звонок вплелся в его сон, какое-то мгновенье жил в нем, потом взорвал его. Доктор Грейсон взял трубку и, пока подносил ее к уху, уже понял: что-то случилось.— Доктор Грейсон, — послышался испуганный голос Халперна, — простите, что я вынужден был…— Не морочьте мне голову, что случилось?— Оскар Клевинджер…— Что Оскар Клевинджер? Умер? — Доктор Грейсон еще контролировал свой голос, но чувствовал, что вот-вот раскричится.— Его… задушили.— Что вы несете? — крикнул Грейсон, но он уже знал, кто задушил, знал, что сделал ночью чудовищную ошибку, когда к дому пришла обезумевшая Джервоне. Надо было немедленно вызвать охрану… Почему, почему это должно было случиться именно так? Почему?— По всей видимости. Изабелла Джервоне. Ее нашли под окном комнаты Оскара Клевинджера. Перелом основания черепа. Еще жива, но безнадежна. Без сознания.— Кто знает о случившемся?— Я, дежурный офицер охраны и дежурный врач.— Ни слова никому. Сколько сейчас времени?— Три часа ночи.— Где мистер Клевинджер?— В гостевом коттедже.— Хорошо, ждите меня.Он положил трубку и начал одеваться. На мгновение ему пришла мысль, что все это лишь дурной сон и стоит снова улечься, как весь этот кошмар растает в темноте. Нет, не растает. Ему вообще не везет. Ни в чем. Все неприятности, какие только могут выпасть на долго человека, обязательно достаются ему. С самого детства. С отца. Улыбки никогда не видел он у отца. Ни он, ни брат. Прям, строг, сух. Обращение — «сэр». Забудешь — удар. Тыльной стороной руки по губам. Не очень больно. Очень страшно. Хныкающая, забитая мать…Из шкуры всегда лез, чтобы заслужить похвалу отца, но так никогда ее и не слышал. До самой смерти отца. И в гробу он лежал кислый, недовольный.И такую радость избавления почувствовал тогда у гроба, что и сейчас, столько лет спустя, нестерпимый стыд наполнял его, когда вспоминалась эта бесстыжая, звериная радость.Доктор Грейсон одевался и постепенно начинал осознавать, что ему действительно крупно не повезло. Это было предчувствие непоправимой катастрофы. Генри Клевинджер не даст ему житья. Единственный сын… Наследник. И если бы просто умер… А то задушили… Разве что скрыть? Вряд ли получится…Почему он не приказал задержать эту свихнувшуюся бабу? Почему раньше не устроил ей встречу с муравьями? Ведь догадывался, что выучила своего выкормыша. И этот кретин Дики. Потрачен месяц на промывание мозгов, воспитал, кажется, хорошего работника. Почему он до сих пор не смог ничего раскрыть? Помон, называется… Ничего, покормит муравьев, поймет, как надо было работать… Поздно, поздно. Строил, создавал дело всей жизни, весь гений свой вложил в Нову, и теперь одна взбесившаяся дрянь поставила все под угрозу…Когда он много лет тому назад почувствовал, что вот-вот перешагнет границу тогдашней биологии и окажется в неведомой земле, где никто еще не был, первым его ощущением была ненависть. Как они все накинутся на его открытия, как будут урчать, отрывая от них кровоточащие куски. Гиены, шакалы… Корректные, респектабельные гиены и шакалы. А за ними ринутся орлы-стервятники в судейских мантиях, сутанах. «Как? Жизнь в пробирке? Священная жизнь?!»И он ушел из науки. Скрылся, исчез. Кое-кто покачал головой: «Да, жаль, из молодого человека, кажется, кое-что могло получиться…»Кое-что… Их трусливые, высохшие в университетских интригах мозги взорвались бы, если бы они узнали, чего он достиг. Но не для них. Не-ет, не для них. Не для науки. Себе, для себя. Здесь все создано им. Здесь каждый атом отобран, просмотрен и одобрен им. Джеймсом Грейсоном. Крикливую и неверную суетную славу он променял на четкий, организованный мир Новы. И дело не только в миллионах, которые ему платят. Он бы согласился не получать ничего, лишь бы жить в четком, совершенном мире, который вращается вокруг тебя, когда ты — Закон, ты — центр, ты — начало и конец. Маленький островок порядка в море энтропии. Он, Грейсон, в центре. Помощники. Охрана. Врачи. Покровительницы. Сестры. Рабочие. Слепки.И вот теперь все под угрозой. А ведь, казалось, эта Джервоне всегда смотрела на него восторженно-преданным взглядом, который он так ценил. Нет, не только словам, и глазам доверять нельзя. Нельзя, нельзя, нельзя…Он подошел к Первому корпусу. Дежурный офицер поздоровался с ним, Грейсон не ответил и быстро поднялся на второй этаж.Халперн, казалось, похудел за ночь. Щеки его обвисли, глаза сделались больше, и вместо обычного сонливого покоя в них жил ужас пойманного в капкан зверя.Он вскочил при виде Грейсона и попытался что-то сказать, но лишь беззвучно пошевелил губами.Грейсон посмотрел на Халперна. Ему захотелось ударить помощника, отхлестать его по жирным, отвисшим щекам, чтобы они вспыхнули красными пятнами.— Я думаю… — неуверенно начал Халперн, и Грейсон тут же оборвал его:— С каких это пор? Не поздно ли?— Мы выиграем время… А может быть…— Что «может быть»? Как?— Мы сделаем операцию. Так во всяком случае будет думать Клевинджер.— Что вы несете?Халперн осмелел. Голос его окреп, он уже говорил увереннее.— Мы берем Лопо, делаем ему прическу покороче, как у Оскара Клевинджера. Я сделаю ему на шее небольшие надрезы, зашью их. Утром, когда появится мистер Клевинджер, мы скажем, что операция в самом разгаре Он будет сидеть и ждать, а в это время мимо него провезут каталку. Тот, кто будет рядом с ним, попытается отвлечь его внимание, но Клевинджер все равно заметит, что тело под простыней — без головы. Через час или полтора ему разрешат лишь заглянуть в дверь. Его сын Оскар Клевинджер будет спокойно спать. По своему собственному опыту Клевинджер-старший знает, как медленно идет выздоровление, как медленно прорастают нервы. Первое время и говорить ведь нельзя, поэтому мистер Клевинджер улетит в полной уверенности, что операция прошла успешно, и будет ждать сына дома.— А дальше?— Во-первых, Лопо не слепок…— Не слепок? Это точно?— Джервоне научила его говорить. Дики вчера поздно вечером передал мне магнитофонную запись. Лопо разговаривал с Заикой. Он рассуждает, экстраполирует… В нашем распоряжении будет пара месяцев, и мы постараемся подготовить Лопо для роли Оскара Клевинджера. Будут, конечно, какие-то шероховатости, но их можно будет списать на не вполне удачную операцию… Это, как вы понимаете, уже совсем другое дело. Я думаю, что с Лопо сможет подзаняться Дики. Лопо, похоже, ему доверяет…— Немедленно позвать сюда Лопо, Дина Дики, подготовить операционную. 17 Телефон зазвенел оглушительно, и я сразу проснулся. Сердце у меня колотилось. Я нащупал в темноте трубку.— Мистер Дики, — услышал я чей-то незнакомый голос, — немедленно явитесь в Первый корпус. Вас ждет доктор Грейсон. Пожалуйста, поторопитесь. Он ждет вас немедленно.Я зажег свет и посмотрел на часы. Половина четвертого. Что им нужно от меня? Я торопливо оделся и помчался к Первому корпусу. У дверей стоял охранник. Он молча кивнул мне. На втором этаже я увидел доктора Халперна, и он сказал:— Вторая дверь налево. Доктор Грейсон ждет вас.Все совершалось слишком быстро. Мои эмоции просто не поспевали за происходившим. Я толкнул дверь и очутился в операционной. Стол под огромной бестеневой лампой был пуст, но на маленьком узком топчанчике у стены лежало чье-то тело, покрытое простыней. Я смотрел на топчанчик и не сразу заметил доктора Грейсона, который надевал халат.— Вы мне не завяжете сзади завязки? — попросил он, и меня поразил его голос. Я начал молча завязывать тесемки хирургического халата и вдруг понял, что именно поразило меня. Впервые он попросил о чем-то. Он не вещал, не приказывал, он просил. И стоял ко мне спиной. Супермены никогда не поворачиваются спиной. Особенно, если спина у них самая обыкновенная, как у доктора Грейсона. Я завязал последнюю завязку и молча разогнулся.— Вы не догадываетесь, кто там лежит? — доктор Грейсон кивнул на топчан.И опять вопрос. Не изрекает, не вещает, а спрашивает. Я не знал. Там мог быть кто угодно. Странно только, что в операционной уже лежит труп (а в том, что это труп, я не сомневался, я слишком много их видел), а врач еще только готовится к операции. Обычно бывает наоборот.— Это Оскар Клевинджер. Его убила в припадке безумия Изабелла Джервоне.Я по-прежнему молчал. Недурно, выходит, отпраздновала свой день рождения Изабелла Джервоне…— Как, по-вашему, мистер Дики, сможет ли Лопо сыграть роль Оскара Клевинджера?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17