https://wodolei.ru/catalog/mebel/zerkalo-shkaf/
— Ничего и не было! Да, они были бы рады, если бы я выставил свою кандидатуру! Чтобы уселся в это их кресло! Чтобы произнес их речь! И что там еще? Но меня все это не касается! Я торговец картинами! Такой, каким вы меня видите, мсье Элифас, я никогда ничего ни у кого не взял…
— Ни у кого! — подтвердила мадам Лалует.
— И никогда этого не сделаю! Это кресло принадлежит вам, мсье Элифас.., вы один достойны его… Берите его себе, мне оно не нужно!
— Но и мне тоже оно не нужно! — бросил Элифас все также небрежно. — Можете его забрать себе, если это вам доставляет удовольствие!
Мсье и мадам Лалует переглянулись. Затем испытующе посмотрели на посетителя. Он казался искренним. Улыбался. Однако, может быть, он просто смеялся над ними?
— Вы говорите серьезно, мсье? — спросила мадам Лалует.
— Я всегда говорю серьезно — ответил Элифас. Мсье Лалует вздрогнул.
— Мы думали, что вы в Канаде, мсье! — сказал он, немного придя в себя. — Ваша матушка…
— Вы знаете мою мать?
— Видите ли, мсье, перед тем как выставить свою кандидатуру в Академию..
— Значит, вы все-таки выдвигаетесь?
— То есть, намереваясь выставить, я хотел быть уверен, что это не доставит беспокойства вам. Я искал вас повсюду и в один прекрасный день повстречался с вашей матушкой, которая и сообщила мне, что вы в Канаде.
— Это точно! Я как раз оттуда.
— Ах так? И когда же, мсье Элифас, вы приехали из Канады? — осведомилась мадам Лалует, вновь обретая вкус к жизни.
— Сегодня утром, мадам, только сегодня утром я сошел с парохода в Гавре. Надо вам сказать, что жил я там как дикарь, абсолютно ничего не подозревая обо всей этой ахинее в мой адрес по поводу кресла магистра д'Аббвиля.
Румянец снова возвратился на лица супругов. Мсье и мадам Лалует в один голос сказали:
— Ах так!
— Я узнал о печальных событиях, сопутствовавших последним выборам, от своего друга, пригласившего меня сегодня на завтрак… Узнал, что меня повсюду искали, и решил немедленно успокоить всех, побеседовав с нашим славным мсье Ипполитом Патаром.
— Да! Да!
— Так вот в середине дня я отправился в Академию и, постаравшись остаться незамеченным, спросил у консьержа, нет ли ч Академии мсье Патара. Консьерж ответил мне, что он только что с другими мсье уехал… Я сказал, что дело не терпит… И тогда он сообщил, что я наверняка найду мсье постоянного секретаря у мсье Гаспара Лалуета, проживающего на улице Лаффит, дом 32-бис, который только что выставил свою кандидатуру на место магистра д'Аббвиля. Вот они и отправились в экипаже, чтобы, не откладывая, принести поздравления. Но, похоже, я ошибся, поскольку вы не знаете мсье Патара, — добавил с тонкой иронией Элифас де ля Нокс.
— Мсье! Он только что отсюда ушел! — заявил мсье Лалует. — Я не хочу более вас обманывать! Все, что вы нам рассказали, настолько естественно, что нет никакого смысла хитрить. Да! Я выставил свою кандидатуру на это кресло, поскольку был убежден: такой человек, как вы, не способен на убийство, к тому же я был уверен в том, что все остальные просто глупцы.
— Браво, Лалует! — поддержала его супруга. — Теперь я тебя узнаю. Ты говоришь как настоящий мужчина! Впрочем, если мсье сожалеет об этом кресле, еще не поздно его уступить. Одно лишь слово — и кресло ваше!
Мсье Элифас подошел к мсье Лалуету и взял его за РУКУ:
— Становитесь академиком, мсье Лалует! Становитесь и чувствуйте себя им абсолютно спокойно и уверенно! Что же касается меня, поверьте, я всего лишь обыкновенный человек. В какой-то момент мне показалось, что я возвысился над человечеством, потому что я учился.., и многое узнал… Но унижение, испытанное мною после провала в Академию, открыло мне глаза. Я решил себя обуздать.., приговорить к отказу от всего. Я последовал примеру мудрейших монахов, принуждающих самых умных из своих собратьев к тяжелому физическому труду… В глубине канадских лесов я работал как самый обычный траппер. И теперь вернулся в Европу, чтобы пристроить свой товар.
— Так чем же вы все-таки занимаетесь? — спросил мсье Лалует, испытывавший в этот момент самые приятные в своей жизни чувства, так как речь того, кто в его представлении именовался «просвещенный человек», была пленительна и текла как мед, доставляя своим звучанием удовольствие его слуху.
— Да, чем же вы занимаетесь, дорогой мсье? — вопросила и мадам Лалует, глядя на него круглыми глазами.
И «просвещенный человек» ответил просто, без ложного стыда:
— Торговую кроличьими шкурками!
— Торгует кроличьими шкурками! — воскликнул мсье Лалует.
— Торгует кроличьими шкурками! — вздохнула мадам Лалует.
— Торгую кроличьими шкурами! — повторил «просвещенный человек», с достоинством поклонившись и собираясь уходить.
Но мсье Лалует остановил его.
— Куда же вы, дорогой мсье Элифас? — забеспокоился он. — Вы не должны покинуть нас вот так! Разрешите хоть чем-нибудь вас угостить.
— Благодарю мсье, но я никогда не ем и не пью между обедом и ужином, — ответил Элифас.
— И все-таки нельзя же уйти просто так, — взмолилась мадам Лалует. И прощебетала: — После всего, что произошло, мы многое должны сказать друг другу…
— Я вовсе не любопытен, — ответил Элифас. — И пробыл здесь достаточно для того, чтобы узнать все, что хотел.
Как только я повидаюсь с мсье постоянным секретарем, то сразу уеду поездом в Лейпциг, где меня ждут с шубами для продажи.
Мадам Лалует направилась к двери и решительно загородила проход.
— Извините, мсье Элифас, — проговорила она дрожащим голосом, — но что вы собираетесь сказать мсье постоянному секретарю?
— Да, правда! — воскликнул мсье Лалует, сразу понявший причину нового волнения жены. — Что вы собираетесь ему сказать?
— Бог мой! Ну разумеется, скажу, что никого не убивал! — заявил «просвещенный человек». Мсье Лалует побледнел.
— Не стоит… Он никогда и не верил в это! Уверяю вас, это совершенно напрасная затея! — взмолился он.
— Во всяком случае, мой долг — успокоить его, как я успокоил вас, а также раз и навсегда рассеять все глупые подозрения, нависшие надо мной…
Гаспар Лалует, лицо которого вмиг изменилось, посмотрел на мадам Лалует.
— Ох, девочка, — простонал он. — Это была лишь прекрасная мечта!
Он бросился в объятия супруги и, не таясь, заплакал у нее на плече.
Элифас обратился к мадам Лалует:
— Похоже, мсье Лалует чем-то очень опечален… Я не понимаю, что все это значит…
— Это значит, — заплакала в свою очередь мадам Лалует, — что если станет доподлинно известно, что вы в Париже, вернулись из Канады и не имеете никакого отношения к этим смертям в Академии, то мсье Лалует уже никогда не станет академиком!
— Но почему?
— Ему отдают это кресло, — сквозь слезы воскликнула она, — потому что.., страшно сказать, потому что никто другой не хочет садиться в него! Подождите немного, дорогой мсье Элифас, не рассказывайте пока правды о своей невиновности, в которой ни один здравомыслящий человек, вы понимаете, и так не сомневается. Прошу вас, подождите, пока моего мужа не изберут!
— Мадам! — ответил Элифас. — Успокойтесь! Не станет же Академия совершать такую несправедливость, отказав вашему мужу, единственному, кто пришел им на выручку в столь тяжелые времена.
— Говорю вам, они не захотят!
— Захотят!
— Нет!
— Захотят!
— Гаспар! Я доверяю мсье Элифасу. Расскажи ему, почему академики никогда не захотят тебя избрать. Это наш секрет, мсье Элифас! Ужасный секрет, который пришлось раскрыть мсье постоянному секретарю. Но, прошу, это должно остаться одежду нами! Давай, Гаспар, говори!
Мсье Гаспар Лалует, высвободившись из объятий мадам Лалует, склонился к уху мсье Элифаса и, прикрыв ладонью рот, что-то тихо прошептал, так тихо, чтобы это дошло только до ушей мсье «просвещенного человека».
И тогда мсье Элифас де Сент-Эльм де Тайбур де ля Нокс, человек, который никогда не смеялся, принялся громко хохотать.
— Это очень смешно! — наконец выдохнул он. — Ладно, друзья мои, я ничего не скажу. Будьте спокойны.
С этими словами он торжественно пожал руки мсье и мадам Лалует, сказав, что счастлив познакомиться с такими благородными людьми, и заверив, что для него не будет большей радости в жизни, чем весть об избрании мсье Лалуета в академики. После чего Элифас с достоинством направился к двери и вскоре, уверенно шагая, исчез на улице.
Глава 12
Вежливым следует быть со всеми, особенно с Французской академией
Мадам Гаспар Лалует вовсе не преувеличила, предсказывая своему супругу, что на следующий день он станет знаменитым.
И действительно, в течение двух месяцев в Париже не было человека более знаменитого, чем он. В доме не переводились журналисты, а его фотографии украшали страницы журналов всего мира. Надо сказать, что мсье Лалует принимал все эти почести как должное. Смелость, якобы проявленная им в подобных обстоятельствах, словно освобождала его от всякой скромности. Мы здесь не случайно говорили, якобы проявленная смелость, так как на самом деле мсье и мадам Лалует совершенно успокоились и перестали бояться возможной мести мага. А его визит в лавку, который вначале поверг их в неописуемый ужас, вселил в обоих ощущение безопасности и уверенности в будущем.
И вот это будущее не заставило себя ждать.
Гаспар Лалует был единогласно избран в прославленную Академию, и ни один соперник не явился оспаривать у него лавры мученика.
В течение следующих нескольких недель и дня не проходило, чтобы в комнате за лавкой торговца картинами не появлялся мсье Ипполит Патар. Он приходил обычно к вечеру, стараясь быть не узнанным на улице, крался через маленькую низкую дверцу со двора, торопливо пересекал помещение и запирался с мсье Лалуетом в небольшом кабинете, где никто не мог их потревожить. Здесь они готовили речь. Надо признать, что мсье Лалует вовсе не хвастался, утверждая, что у него отменная память. Она и вправду была замечательной. Будущий академик, без сомнения, будет знать свою речь наизусть. Мадам Лалует сама взялась за дело и велела супругу пересказывать этот шедевр ораторского искусства постоянно, вплоть до отхода ко сну и с утра пораньше. Она же научила его располагать листки речи на столе так, чтобы создалось полное впечатление, будто он их читает, по мере прочтения откладывая в сторону. Наконец, она пометила верх этих страниц красным значком, чтобы мсье Лалует случайно не перевернул на виду у всех эти листки сверху вниз.
И вот наступил канун того знаменательного дня, который будоражил все парижское общество. Газеты сутками держали своих корреспондентов на улице Лаффит. После предшествующего тройного эксперимента не оставалось никакого сомнения в том, что мсье Гаспар Лалует обречен на скорую смерть. Люди желали получать информацию о последних часах жизни великого человека каждые пять минут. И поскольку мсье Лалует, видимо устав, решил отдохнуть и никого не принимал в течение дня, мадам Лалует сама отвечала на вопросы газетчиков. Бедная женщина просто сбилась с ног, но лицо ее сияло. Потому что на самом деле мсье Лалует держался молодцом.
— Молодцом, мсье редактор так и напишите в своих газетах… Он держится молодцом!
На самом же деле в тот день мсье Лалует покинул с предосторожностями свое жилище. Слава только мешала ему, когда необходимо было остаться одному для того, чтобы напоследок еще несколько раз повторить свою речь. Уже с рассвета он, не будучи никем узнанным, отправился к дальнему родственнику жены, державшему лавку на площади Бастилии. На втором этаже был телефон, и только мсье Лалует мог им пользоваться, что позволило ему пересказывать мадам Лалует, несмотря на разделявшее их расстояние, наитруднейшие пассажи блистательной речи, автором которой, заметим по секрету, являлся мсье Ипполит Патар.
Он, как было условленно, пришел к мсье Лалуету в лавочку на площади Бастилии около шести вечера. Все, казалось, складывалось наилучшим образом, как вдруг в беседе между двумя коллегами произошел следующий небольшой инцидент.
— Дорогой друг, — говорил мсье Ипполит Патар, — вы можете радоваться. Никогда еще под нашим куполом не собиралось столь блистательное общество! Там будут все академики. Слышите? Все! Все хотят своим присутствием подчеркнуть особое уважение, которое они питают к вам. Вплоть до мсье Лустало, который предупредил, что придет, хотя его редко видят на такого рода церемониях, так как великий ученый очень занят. Он не соизволил приехать ни ради Мартимера, ни ради д'Ольнэ, ни даже ради Мартена Латуша, прием которого вызвал самое крайнее любопытство.
— Ах так? — произнес мсье Лалует, который вдруг помрачнел. — Мсье Лустало будет на заседании?
— Он взял на себя труд написать мне по этому поводу целое письмо.
— Это очень любезно с его стороны..
— Да что с вами, дорогой Лалует? Вы, похоже, чем-то огорчены…
— Да-да, вы правы! — признал мсье Лалует. — О, это не так важно, конечно.., но я не очень хорошо повел себя в отношении великого Лустало…
— Как это?
— Еще задолго до того, как выставить свою кандидатуру, я поехал к нему в надежде узнать его мнение по поводу секретов Тота и других глупостей по поводу смерти Мартена Латуша. Он был очень категоричен и посмеялся надо мной. Мнение этого великого ученого, хотя и высказанное в шокировавших меня вульгарных выражениях, во многом способствовало принятию мною решения представить свою кандидатуру в Академию.
— Ну и что! Я не вижу, из-за чего вам тревожиться…
— Подождите, дорогой мсье постоянный секретарь, подождите… Официально представив свою кандидатуру, я стал наносить необходимые визиты, не так ли?
— Конечно! Эта традиция, которой нельзя пренебрегать, иначе будет очень невежливо… тем более что сама Академия не колебалась ни минуты, чтобы сделать шаг первой, смею вам напомнить, дорогой мсье Лалует…
— Так вот, ну а я как раз и проявил невежливость в отношении человека, который в общем-то имел право в первую очередь рассчитывать на мою признательность… Я не наносил визита великому Лустало!
Мсье Ипполит Патар так и подскочил:
— Как?! Вы не нанесли визита великому Лустало?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
— Ни у кого! — подтвердила мадам Лалует.
— И никогда этого не сделаю! Это кресло принадлежит вам, мсье Элифас.., вы один достойны его… Берите его себе, мне оно не нужно!
— Но и мне тоже оно не нужно! — бросил Элифас все также небрежно. — Можете его забрать себе, если это вам доставляет удовольствие!
Мсье и мадам Лалует переглянулись. Затем испытующе посмотрели на посетителя. Он казался искренним. Улыбался. Однако, может быть, он просто смеялся над ними?
— Вы говорите серьезно, мсье? — спросила мадам Лалует.
— Я всегда говорю серьезно — ответил Элифас. Мсье Лалует вздрогнул.
— Мы думали, что вы в Канаде, мсье! — сказал он, немного придя в себя. — Ваша матушка…
— Вы знаете мою мать?
— Видите ли, мсье, перед тем как выставить свою кандидатуру в Академию..
— Значит, вы все-таки выдвигаетесь?
— То есть, намереваясь выставить, я хотел быть уверен, что это не доставит беспокойства вам. Я искал вас повсюду и в один прекрасный день повстречался с вашей матушкой, которая и сообщила мне, что вы в Канаде.
— Это точно! Я как раз оттуда.
— Ах так? И когда же, мсье Элифас, вы приехали из Канады? — осведомилась мадам Лалует, вновь обретая вкус к жизни.
— Сегодня утром, мадам, только сегодня утром я сошел с парохода в Гавре. Надо вам сказать, что жил я там как дикарь, абсолютно ничего не подозревая обо всей этой ахинее в мой адрес по поводу кресла магистра д'Аббвиля.
Румянец снова возвратился на лица супругов. Мсье и мадам Лалует в один голос сказали:
— Ах так!
— Я узнал о печальных событиях, сопутствовавших последним выборам, от своего друга, пригласившего меня сегодня на завтрак… Узнал, что меня повсюду искали, и решил немедленно успокоить всех, побеседовав с нашим славным мсье Ипполитом Патаром.
— Да! Да!
— Так вот в середине дня я отправился в Академию и, постаравшись остаться незамеченным, спросил у консьержа, нет ли ч Академии мсье Патара. Консьерж ответил мне, что он только что с другими мсье уехал… Я сказал, что дело не терпит… И тогда он сообщил, что я наверняка найду мсье постоянного секретаря у мсье Гаспара Лалуета, проживающего на улице Лаффит, дом 32-бис, который только что выставил свою кандидатуру на место магистра д'Аббвиля. Вот они и отправились в экипаже, чтобы, не откладывая, принести поздравления. Но, похоже, я ошибся, поскольку вы не знаете мсье Патара, — добавил с тонкой иронией Элифас де ля Нокс.
— Мсье! Он только что отсюда ушел! — заявил мсье Лалует. — Я не хочу более вас обманывать! Все, что вы нам рассказали, настолько естественно, что нет никакого смысла хитрить. Да! Я выставил свою кандидатуру на это кресло, поскольку был убежден: такой человек, как вы, не способен на убийство, к тому же я был уверен в том, что все остальные просто глупцы.
— Браво, Лалует! — поддержала его супруга. — Теперь я тебя узнаю. Ты говоришь как настоящий мужчина! Впрочем, если мсье сожалеет об этом кресле, еще не поздно его уступить. Одно лишь слово — и кресло ваше!
Мсье Элифас подошел к мсье Лалуету и взял его за РУКУ:
— Становитесь академиком, мсье Лалует! Становитесь и чувствуйте себя им абсолютно спокойно и уверенно! Что же касается меня, поверьте, я всего лишь обыкновенный человек. В какой-то момент мне показалось, что я возвысился над человечеством, потому что я учился.., и многое узнал… Но унижение, испытанное мною после провала в Академию, открыло мне глаза. Я решил себя обуздать.., приговорить к отказу от всего. Я последовал примеру мудрейших монахов, принуждающих самых умных из своих собратьев к тяжелому физическому труду… В глубине канадских лесов я работал как самый обычный траппер. И теперь вернулся в Европу, чтобы пристроить свой товар.
— Так чем же вы все-таки занимаетесь? — спросил мсье Лалует, испытывавший в этот момент самые приятные в своей жизни чувства, так как речь того, кто в его представлении именовался «просвещенный человек», была пленительна и текла как мед, доставляя своим звучанием удовольствие его слуху.
— Да, чем же вы занимаетесь, дорогой мсье? — вопросила и мадам Лалует, глядя на него круглыми глазами.
И «просвещенный человек» ответил просто, без ложного стыда:
— Торговую кроличьими шкурками!
— Торгует кроличьими шкурками! — воскликнул мсье Лалует.
— Торгует кроличьими шкурками! — вздохнула мадам Лалует.
— Торгую кроличьими шкурами! — повторил «просвещенный человек», с достоинством поклонившись и собираясь уходить.
Но мсье Лалует остановил его.
— Куда же вы, дорогой мсье Элифас? — забеспокоился он. — Вы не должны покинуть нас вот так! Разрешите хоть чем-нибудь вас угостить.
— Благодарю мсье, но я никогда не ем и не пью между обедом и ужином, — ответил Элифас.
— И все-таки нельзя же уйти просто так, — взмолилась мадам Лалует. И прощебетала: — После всего, что произошло, мы многое должны сказать друг другу…
— Я вовсе не любопытен, — ответил Элифас. — И пробыл здесь достаточно для того, чтобы узнать все, что хотел.
Как только я повидаюсь с мсье постоянным секретарем, то сразу уеду поездом в Лейпциг, где меня ждут с шубами для продажи.
Мадам Лалует направилась к двери и решительно загородила проход.
— Извините, мсье Элифас, — проговорила она дрожащим голосом, — но что вы собираетесь сказать мсье постоянному секретарю?
— Да, правда! — воскликнул мсье Лалует, сразу понявший причину нового волнения жены. — Что вы собираетесь ему сказать?
— Бог мой! Ну разумеется, скажу, что никого не убивал! — заявил «просвещенный человек». Мсье Лалует побледнел.
— Не стоит… Он никогда и не верил в это! Уверяю вас, это совершенно напрасная затея! — взмолился он.
— Во всяком случае, мой долг — успокоить его, как я успокоил вас, а также раз и навсегда рассеять все глупые подозрения, нависшие надо мной…
Гаспар Лалует, лицо которого вмиг изменилось, посмотрел на мадам Лалует.
— Ох, девочка, — простонал он. — Это была лишь прекрасная мечта!
Он бросился в объятия супруги и, не таясь, заплакал у нее на плече.
Элифас обратился к мадам Лалует:
— Похоже, мсье Лалует чем-то очень опечален… Я не понимаю, что все это значит…
— Это значит, — заплакала в свою очередь мадам Лалует, — что если станет доподлинно известно, что вы в Париже, вернулись из Канады и не имеете никакого отношения к этим смертям в Академии, то мсье Лалует уже никогда не станет академиком!
— Но почему?
— Ему отдают это кресло, — сквозь слезы воскликнула она, — потому что.., страшно сказать, потому что никто другой не хочет садиться в него! Подождите немного, дорогой мсье Элифас, не рассказывайте пока правды о своей невиновности, в которой ни один здравомыслящий человек, вы понимаете, и так не сомневается. Прошу вас, подождите, пока моего мужа не изберут!
— Мадам! — ответил Элифас. — Успокойтесь! Не станет же Академия совершать такую несправедливость, отказав вашему мужу, единственному, кто пришел им на выручку в столь тяжелые времена.
— Говорю вам, они не захотят!
— Захотят!
— Нет!
— Захотят!
— Гаспар! Я доверяю мсье Элифасу. Расскажи ему, почему академики никогда не захотят тебя избрать. Это наш секрет, мсье Элифас! Ужасный секрет, который пришлось раскрыть мсье постоянному секретарю. Но, прошу, это должно остаться одежду нами! Давай, Гаспар, говори!
Мсье Гаспар Лалует, высвободившись из объятий мадам Лалует, склонился к уху мсье Элифаса и, прикрыв ладонью рот, что-то тихо прошептал, так тихо, чтобы это дошло только до ушей мсье «просвещенного человека».
И тогда мсье Элифас де Сент-Эльм де Тайбур де ля Нокс, человек, который никогда не смеялся, принялся громко хохотать.
— Это очень смешно! — наконец выдохнул он. — Ладно, друзья мои, я ничего не скажу. Будьте спокойны.
С этими словами он торжественно пожал руки мсье и мадам Лалует, сказав, что счастлив познакомиться с такими благородными людьми, и заверив, что для него не будет большей радости в жизни, чем весть об избрании мсье Лалуета в академики. После чего Элифас с достоинством направился к двери и вскоре, уверенно шагая, исчез на улице.
Глава 12
Вежливым следует быть со всеми, особенно с Французской академией
Мадам Гаспар Лалует вовсе не преувеличила, предсказывая своему супругу, что на следующий день он станет знаменитым.
И действительно, в течение двух месяцев в Париже не было человека более знаменитого, чем он. В доме не переводились журналисты, а его фотографии украшали страницы журналов всего мира. Надо сказать, что мсье Лалует принимал все эти почести как должное. Смелость, якобы проявленная им в подобных обстоятельствах, словно освобождала его от всякой скромности. Мы здесь не случайно говорили, якобы проявленная смелость, так как на самом деле мсье и мадам Лалует совершенно успокоились и перестали бояться возможной мести мага. А его визит в лавку, который вначале поверг их в неописуемый ужас, вселил в обоих ощущение безопасности и уверенности в будущем.
И вот это будущее не заставило себя ждать.
Гаспар Лалует был единогласно избран в прославленную Академию, и ни один соперник не явился оспаривать у него лавры мученика.
В течение следующих нескольких недель и дня не проходило, чтобы в комнате за лавкой торговца картинами не появлялся мсье Ипполит Патар. Он приходил обычно к вечеру, стараясь быть не узнанным на улице, крался через маленькую низкую дверцу со двора, торопливо пересекал помещение и запирался с мсье Лалуетом в небольшом кабинете, где никто не мог их потревожить. Здесь они готовили речь. Надо признать, что мсье Лалует вовсе не хвастался, утверждая, что у него отменная память. Она и вправду была замечательной. Будущий академик, без сомнения, будет знать свою речь наизусть. Мадам Лалует сама взялась за дело и велела супругу пересказывать этот шедевр ораторского искусства постоянно, вплоть до отхода ко сну и с утра пораньше. Она же научила его располагать листки речи на столе так, чтобы создалось полное впечатление, будто он их читает, по мере прочтения откладывая в сторону. Наконец, она пометила верх этих страниц красным значком, чтобы мсье Лалует случайно не перевернул на виду у всех эти листки сверху вниз.
И вот наступил канун того знаменательного дня, который будоражил все парижское общество. Газеты сутками держали своих корреспондентов на улице Лаффит. После предшествующего тройного эксперимента не оставалось никакого сомнения в том, что мсье Гаспар Лалует обречен на скорую смерть. Люди желали получать информацию о последних часах жизни великого человека каждые пять минут. И поскольку мсье Лалует, видимо устав, решил отдохнуть и никого не принимал в течение дня, мадам Лалует сама отвечала на вопросы газетчиков. Бедная женщина просто сбилась с ног, но лицо ее сияло. Потому что на самом деле мсье Лалует держался молодцом.
— Молодцом, мсье редактор так и напишите в своих газетах… Он держится молодцом!
На самом же деле в тот день мсье Лалует покинул с предосторожностями свое жилище. Слава только мешала ему, когда необходимо было остаться одному для того, чтобы напоследок еще несколько раз повторить свою речь. Уже с рассвета он, не будучи никем узнанным, отправился к дальнему родственнику жены, державшему лавку на площади Бастилии. На втором этаже был телефон, и только мсье Лалует мог им пользоваться, что позволило ему пересказывать мадам Лалует, несмотря на разделявшее их расстояние, наитруднейшие пассажи блистательной речи, автором которой, заметим по секрету, являлся мсье Ипполит Патар.
Он, как было условленно, пришел к мсье Лалуету в лавочку на площади Бастилии около шести вечера. Все, казалось, складывалось наилучшим образом, как вдруг в беседе между двумя коллегами произошел следующий небольшой инцидент.
— Дорогой друг, — говорил мсье Ипполит Патар, — вы можете радоваться. Никогда еще под нашим куполом не собиралось столь блистательное общество! Там будут все академики. Слышите? Все! Все хотят своим присутствием подчеркнуть особое уважение, которое они питают к вам. Вплоть до мсье Лустало, который предупредил, что придет, хотя его редко видят на такого рода церемониях, так как великий ученый очень занят. Он не соизволил приехать ни ради Мартимера, ни ради д'Ольнэ, ни даже ради Мартена Латуша, прием которого вызвал самое крайнее любопытство.
— Ах так? — произнес мсье Лалует, который вдруг помрачнел. — Мсье Лустало будет на заседании?
— Он взял на себя труд написать мне по этому поводу целое письмо.
— Это очень любезно с его стороны..
— Да что с вами, дорогой Лалует? Вы, похоже, чем-то огорчены…
— Да-да, вы правы! — признал мсье Лалует. — О, это не так важно, конечно.., но я не очень хорошо повел себя в отношении великого Лустало…
— Как это?
— Еще задолго до того, как выставить свою кандидатуру, я поехал к нему в надежде узнать его мнение по поводу секретов Тота и других глупостей по поводу смерти Мартена Латуша. Он был очень категоричен и посмеялся надо мной. Мнение этого великого ученого, хотя и высказанное в шокировавших меня вульгарных выражениях, во многом способствовало принятию мною решения представить свою кандидатуру в Академию.
— Ну и что! Я не вижу, из-за чего вам тревожиться…
— Подождите, дорогой мсье постоянный секретарь, подождите… Официально представив свою кандидатуру, я стал наносить необходимые визиты, не так ли?
— Конечно! Эта традиция, которой нельзя пренебрегать, иначе будет очень невежливо… тем более что сама Академия не колебалась ни минуты, чтобы сделать шаг первой, смею вам напомнить, дорогой мсье Лалует…
— Так вот, ну а я как раз и проявил невежливость в отношении человека, который в общем-то имел право в первую очередь рассчитывать на мою признательность… Я не наносил визита великому Лустало!
Мсье Ипполит Патар так и подскочил:
— Как?! Вы не нанесли визита великому Лустало?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19