- Да, пожалуй. Склад черепа, форма ушей... Скажи, Владимир Иванович, тебе не хочется временами превратиться в исполинского паука?
Фомин ссутулился над бумагами и ничего не ответил.
- Вот видите, он промолчал! - не унимался Ахябьев. - А ведь на его месте любой землянин ответил бы:
"Да, хочется. Чтобы как можно меньше походить на тебя, Роберт Ахябьев!"
Тут Владимир Иванович медленно поднял голову и посмотрел на Ахябьева ясным, красноречивым и бесконечно терпеливым взглядом. Ахябьев проникся.
- Впрочем, да... - пробормотал он. - Впрочем, конечно... я несколько увлекся. Но поймите меня правильно: мы участники Контакта! По сравнению с тем, что происходит в этой комнате, высадка на Луне - пустячок, утренняя гимнастика для лиц среднего возраста. Завтра утром наши фотографии появятся во всех газетах мира! Наши мемуары будут закупаться на корню!
- Ну, до мемуаров еще далеко, - недовольно сказал Мгасапетов. - В интересах Контакта... решено не нарушать привычной деловой обстановки.
- Чтобы не спугнуть, понимаю, - согласился Ахябьев. - Черт возьми, да разве в мемуарах дело? Есть Контакт, вот в чем суть! И один из нас... Нет, это невероятно! Потрясающее везение!
- Суета это, а не везение, - неожиданно сказал Фомин. - Что нам с этого пользы?
- А! Ты практик, Фомин! - так и взвился Ахябьев. - Тебе надо немедленной пользы! Пожалуйста.
Он схватил телефонную трубку и, бормоча: "Будет тебе польза, будет тебе польза..,", принялся набирать номер.
- Что он делает? Остановите его! - умоляюще произнес Мгасапетов. Но Фомин и Путукнуктин не двинулись с места.
- Татусенька, - сказал в трубку Ахябьев. - Сделай мне, пожалуйста, замдиректора по хозчасти. Кто спрашивает? Три-один-пять его спрашивает. Повторяю: три-один-пять. Непонятно? И слава богу. Там, где надо, поймут.
И Ахябьев победоносно оглядел сослуживцев.
- Забегали! - проговорил он, прикрыв трубку рукой. - Заволновались! Есть Контакт, черт побери!
- Робик, ты меня ставишь в ужасное положение! - жалобно сказал Мгасапетов. - Ты мне делаешь очень плохо.
- Ни один волос не упадет с твоей головы! - заверил его Ахябьев и проворно отодвинул аппарат на другой край стола, вообразив, что Мгасапетов попытается его разъединить.
Но Гамлет Варапетович был слишком добр, чтоб на это решиться. Он тихо застонал и схватился обеими руками за свою голову.
- Товарищ Недомычкин? - сказал в трубку Ахябьев. - Мы тут в триста пятнадцатой несколько заждались. Согласитесь, что это нелепо: наша комната ближе всех к пищеблоку, а обедать мы вынуждены чуть ли не в последнюю очередь. Охотно принимаю ваши извинения. Что? Отдельный зал в ресторане? Нет, пожалуй, это излишне.
- Робик, это бесстыдство, - сказал Мгасапетов, когда Ахябьев, торжествуя, положил трубку. - Это шантаж чистейшей воды.
- Даже если, и что? - беспечно ответил Ахябьев. - Для дружественной галактики Недомычкин на все пойдет Вот так, товарищи пришельцы! Будете обедать в первую очередь.
- Все это, конечно, хорошо, - медленно проговорил Фомин, - Ну а если ИПП блефует? Да у нас тогда эту очередь из глотки вынут.
- Что значит "блефует"? - оскорбился Ахябьев. - Ведь кто-то из нас телепатирует?
- Ну, не я, во всяком случае, - с достоинством ответил Фомин. - И насколько я понимаю, не ты. Иначе бы ты не вел себя так нахально.
- И не я! - поспешно вставил Путукнуктин.
- Значит, это Гамлет, - уверенно сказал Ахябьев. - Слушай, Гамлет, ну что ты жмешься? Здесь все свои.
Гамлет Варапетович поерзал на стуле, застегнул на животе свою замшевую курточку. Все молча ждали.
- Мне думается, - промолвил наконец Мгасапетов, - что в данной ситуации я имею право напомнить о своих полномочиях руководителя группы. Я уважаю вас, Роберт Аркадьевич, но мое уважение к Контакту, если он имеет место, неизмеримо больше. И потому прошу вас впредь согласовывать со мной любое ваше действие, выходящее за пределы группы. И в этой связи ваша выходка, Роберт Аркадьевич, выглядит попросту недостойно.
- Золотые слова, - одобрительно сказал Фомин. Но пронять Ахябьева было не так-то просто.
- А в нашем созвездии все ведут себя недостойно, - язвительно ответил Ахябьев. - И попрошу мне не выкать. Вот обращусь сейчас в черепаху, узнаешь тогда, как дерзить.
И Гамлет Варапетович не выдержал тона.
- Не обижайся, Робик, - сказал он просительно. - Ты должен понять, что огласки не надо. Огласка может ЕГО спугнуть. Ты только представь, как будет неприятно, если он переметнется в какую-нибудь "Рэнд корпорейшен". Вот ты обидел Володю, назвал его пауком, а разве это красиво?
Ахябьев встал, поклонился Фомину в пояс.
- Простите меня, Владимир Иванович, я совсем не хотел вас обидеть.
- Бог простит, - ответил ему Фомин.
И в это время на электрическом табло вспыхнула надпись: "Вниманию тов. тов. Мгасапетова, Ахябьева, Путукнуктина, Фомина. Вы можете обедать в любое удобное для Вас время. Приятного аппетита, дорогие друзья! Лично Ваш Недомычкин".
Ровно в тринадцать ноль-ноль сотрудники группы пересчета трюизмов вошли в пищеблок и остановились в оцепенении.
Пищеблок был прекрасен. Доверяя фантазии читателя, автор не станет в подробностях описывать грустную нежность погруженного в полумрак кафетерия, солидную задумчивость напоенной светом столовой, доверчивую прелесть отдела полуфабрикатов. Повсюду восхитительно пахло свежемолотым цикорием, на стойках и в витринах в изобилии были выставлены рыбные копчености: палтус, салака, треска. Жемчужно-белая икра омонии подавалась на все столы бесплатно, как соль.
Стараясь, насколько возможно, держаться с достоинством, наши герои обошли все помещения этой райской пристройки, заглянули даже в душевую и в тенистый ресторан для руководства (официантка было погрозила им пальцем, но забежавший вперед Недомычкин шепнул ей что-то на ухо, и она, прикрывая испуганное лицо передником, отступила за перегородку), и только затем, насытив глаза свои, сотрудники группы пересчета трюизмов вернулись в кафетерий, который им как-то больше пришелся по душе.
На них смотрели. Больше того: с них не сводили глаз. Никто не приглашал их за свой столик, никто не окликал, не махал фамильярно рукой. Люди смотрели на них с тревожным любопытством, как на делегацию реакционной державы. Слава Путукнуктин, пробираясь к свободному столу, похлопал по плечу кого-то из своих знакомых - тот поперхнулся и, поспешно вытирая губы бумажной салфеткой, вскочил. "Мэй ай хелп ю?" - спросил он отчего-то по-английски и, не дождавшись ответа, стоял до тех пор, пока пришельцы не уселись.
В зале кафетерия расположилась институтская молодежь. Люди пожилые, щадя свою печень, спустились в столовую, именитый ушли в ресторанный зал, подальше от самообслуживания, многосемейные толпились в очередп за антрекотами. Но обстановка в зале кафетерия тем не менее была принужденной. Не слышно было лихих кандидатских песен, научные сотрудники с деланным самозабвением кушали, искоса поглядывая на пришельцев.
- Вот тебе и "никакой огласки", - пробормотал Ахябьев, листая меню. - Эх, Гамлет, наивный ты человек. Хотел от нас скрыть то, что известно уже каждому официанту. Как-то встретит тебя жена твоя, Гамлет? Хотел бы я при этой встрече присутствовать.
- Ты думаешь?.. - понизив голос, спросил Мгасапетов.
- Абсолютно уверен, - ответил Ахябьев. - Да нас уже по Интервидению передают.
- А ты поменьше зыркай по сторонам, - посоветовал ему Фомин. - Веди себя как турист-европеец.
- Кто? Я? - высокомерно спросил Ахябьев. - Я, преодолевший сотни тысяч парсеков, должен сидеть, потупив глаза, среди своих, можно сказать, братьев по разуму? Да наблюдатель я или не наблюдатель? За что мне платят командировочные?
И Роберт Аркадьевич пронзительным взглядом окинул зал. За окрестными столиками произошло некоторое шевеление, и обедающие дружно накинулись на еду.
- А не произнесть ли речонку? - спросил Ахябьев. - Молчание какое-то удручающее. Поворотный момент, как-никак.
- Роберт Аркадьевич! - с отчаянием воскликнул Мгасапетов.
- Вас понял, - ответил Ахябьев. - Чистота Контакта превыше всего.
Мгасапетов выбрал себе жареную ветчину с горошком, Ахябьев - творожный пудинг и четыре молочных коктейля, Путукнуктин - кофе и пирожные, Фомин сосиски, кефир и холодный свекольник.
- Никогда не предполагал, - сказал Ахябьев, - что мое меню будет так остро интересовать миллионы. Ну-ка, Гамлет, покажи свое неумение резать ветчину вилкой. Это будет очень эффектный номер.
- Ай, оставь ты меня, - пробормотал Мгасапетов и, взяв ломтик ветчины двумя пальцами, принялся кушать.
Владимир Иванович Фомин не принимал участия в застольной беседе. Он методично раскрошил в свекольник сосиски, затем вылил туда кефир и начал хлебать. Была у Владимира Ивановича такая странность: он обожал смешивать в одном блюде первое, второе и третье. А потом чохом все поедал. Вкусовые нюансы его не интересовали, а экономия времени была значительная. Но сегодня Владимир Иванович впервые осознал, что его образ действий несколько отличается от обычного и может вызвать интерес окружающих. Поэтому он быстрее, чем всегда, буквально за три минуты покончил со своей тюрей, поднялся и сдержанным кивком дал понять, что намерен уйти.
- Ты куда? - в один голос спросили Ахябьев и Мгасапетов.
- Дела, - коротко ответил Фомин и, размашисто, твердо шагая, покинул пределы кафетерия.
- А вы знаете, ребята, это ОН, - тихим голосом сказал Роберт Аркадьевич. Телепатировать пошел, разрази меня громом.
- Ах, я забыл предупредить, - сокрушенно проговорил Мгасапетов, - что нам не следовало бы разлучаться.
- Ну, это наивно, Гамлюша, - насмешливо сказал Ахябьев. - Мы, слава богу, еще не под колпаком.
Между тем Слава Путукнуктин вел себя по меньшей мере загадочно. Некоторое время он с тупым удивлением смотрел на эклеры, которые сам себе принес, потом неуверенно взял чайную ложечку и, покраснев до слез, попытался отколупнуть кусочек обливки. При этом он озирался и потел. Эклер оказался слегка перезревшим. Он загремел на блюдце и вдруг, подпрыгнут, отлетел метра на полтора и скрылся под соседним столом. Тогда Путукнуктин сунул ложечку в нагрудный карман и заплакал.
- Я знал, - пробормотал он, вытирая рукавом слезы. - Я всегда это знал... Я всегда это за собой чувствовал...
Ахябьев поперхнулся коктейлем, Мгасапетов переполошился.
- Славик, ну что ты, Славик, - прошептал он, наклонившись над столом. Кушай, милый, кушай. Постарайся хоть что-нибудь съесть.
- Не могу, - бормотал Славик, сморкаясь в широкий галстук. - Честное слово, не могу. Стыдно мне... Я не умею, честное слово! У меня спазмы в горле!
- Подумаешь, спазмы! - уговаривал его Мгасапетов. - Надо быть выше этого! Глоточек кофе - и все пройдет.
- Глоточек! - Путукнуктин нервно засмеялся и тут же подавился слезами. -Тебе легко говорить! Ты человек, а я... я существо!
- Клянусь тебе, - истово сказал Мгасапетов, - я никогда не перестану считать тебя человеком!
- Нет, неправда, - прошептал Славик. - Ты меня уже боишься. Ты, наверно, думаешь, что я в любую минуту... Но это не так! Это само находит. Вот и сейчас нашло...
- А ты не ошибаешься? - понизив голос и тоже наклонившись над столом, спросил Ахябьев.
- В том-то все и дело! - сказал Славик и всхлипнул. - Я абсолютно уверен! У меня внутри все другое. Хотите, я сейчас начну испускать волны?
- Ради бога, Славик... - Гамлет Мгасапетов умоляюще сложил руки.
- А, боитесь! - сказал Славик с ожесточением. - Я всегда это за собой знал. Мне всегда были странны эти волосы, эти одежды, эта пища... Боже мой, знали бы вы, что вы едите, из чего все это состоит!
Сотни сотрудников ИКСа с напряжением наблюдали за этой душераздирающей сценой, по их лицам было заметно, что они не понимают ни слова да и не пытаются понять, как будто беседа шла на экзотическом языке.
- Зачем же ты на меня-то... телепатнул? - участливо спросил Ахябьев. Своих закладываешь, нехорошо!
- А я виноват, я виноват, да? - горячо возразил Славик. - Мной управляют на расстоянии!
Роберт Аркадьевич ошибался: у Фомина действительно были дела, причем земные, хотя и не совсем обычного свойства.
Из всех своих состояний Фомин тяжелее всего переживал недоумение. Состояние недоумения было для него мучительным, невыносимым. Владимир Иванович привык все понимать и постоянно держал в голове полную картину своего понимания мира. Согласитесь, что это довольно сложно, но для человека такого склада, каким отличался Фомин, это было совершенно необходимо. Каждую отдельную минуту Владимир Иванович должен был представлять себе весь мир в целом. Иначе у него начинали путаться мысли. Вот почему он вынужден был так внезапно покинуть своих товарищей. Владимир Иванович шел в отдел общего счета, к своей старинной знакомой Линочке - к той самой Линочке, которой первой посчастливилось встретить пришельца. Фомин шел к ней затем, чтобы из первых рук получить информацию о позиции руководства и таким образом избавиться от состояния тягостного недоумения, которое им (Фоминым) владело.
Владимир Иванович не верил, во-первых, в то, что руководство института могло признать факт существования пришельца, а во-вторых, в то, что руководство с этим фактом смирилось. Мгасапетов был лицом официальным, но мягкотелым, и в угоду вкусам своих подчиненных он мог кое-что исказить и кое о чем умолчать. Кроме того, проморгав чуждое существо у себя в группе, Мгасапетов проявил административную близорукость и автоматически должен был потерять доверие инстанций, что, конечно, не могло не отразиться на полноте информации, которой Мгасапетов располагал. Но если Гамлет Варапетович ничего не исказил и ни о чем не умолчал, если он по-прежнему имеет доступ к каналам, если Ученый совет действительно капитулировал перед чуждым разумом - тогда картина мира нуждалась в коренных переменах. Вот почему Владимир Иванович тоскливо недоумевал.
Конечно, не исключена была возможность грандиозного розыгрыша - из тех, которые над ним частенько учиняли. Владимир Иванович готов был поверить в эту возможность и даже почувствовал бы облегчение. Его было трудно обидеть.
1 2 3 4 5 6