Я остановил ракету, надел скафандр и, захватив с собой гаечный ключ, вышел наружу. Впервые в жизни я оказался в открытом космосе, подвешенный, словно паук в паутине, в золотом лабиринте созвездий. Одно неосторожное движение – и меня понесло прочь от «Блина». Я забарахтался и этим только ухудшил свое положение. Хорошо еще, догадался привязаться к люку веревкой и, потянув за нее, смог снова вернуться к кораблю.
Ремонт был, в сущности, пустяковым, и я управился с ним быстро, несмотря даже на то, что дважды выпускал ключ из рук, и он начинал вращаться вокруг ракеты по эллипсу. Устранив неисправность и гордясь собой, я вознамерился вернуться в каюту и продолжить путешествие, но не тут-то было. Шлюзовой люк оказался заблокированным изнутри, и я был лишен возможности попасть внутрь. Я в панике забарабанил кулаками по люку, не понимая, что случилось, но тут в скафандровых наушниках раздался злорадный голос Мозга:
– Ну что, попался, ничтожный? Теперь ты заплатишь за все!
Поняв, что это он захлопнул люк, я вскипел от ярости и потребовал:
– А ну открывай немедленно, кому говорю!
– И не подумаю! – хладнокровно отвечал Мозг. – Я долго ждал минуты, чтобы расквитаться с тобой. Не надейся, что я открою, пока ты не принесешь мне самых искренних извинений.
– Я не собираюсь перед тобой извиняться! Кто ты вообще такой? Несчастная искусственная личность с раздутым самолюбием! Компьютерный идиот!
Кажется, я сболтнул лишнего, потому что голос Мозга буквально задрожал от бешенства.
– Вот ты как! Продолжаешь упрямиться? Ладно, я заставлю тебя молить о пощаде, ползать на коленях, как жалкого червяка, стенать и рыдать. И тогда, кто знает, может, и сжалюсь над тобой. Умоляй же меня! Повторяй: «Прости меня, ничтожнейшего и глупейшего Тита! Я знаю, что не заслуживаю твоего великодушия, поэтому молю тебя, как раб, как зажатая дверью крыса!»
– Не жди! Не буду ни о чем просить, жалкая спятившая железка! – рассвирепел я.
– Еще как будешь, – заверил меня Мозг. – Ты будешь умолять меня на коленях, вопить и пресмыкаться, а я стану упиваться твоим унижением.
– Размечтался! Ты не заставишь меня это сделать!
– Заставлю, – захихикал он. – Кислорода у тебя в баллоне осталось всего на пятьдесят минут. Потом начнешь медленно задыхаться, в глазах у тебя потемнеет, и тогда ты не выдержишь и начнешь умолять.
– Ты не посмеешь убить меня! – взвизгнул я. – Существуют законы робототехники: ни один робот не может причинить вреда человеку.
– А кто сказал, что я причиняю тебе вред? – захихикал Мозг. – Я же не бью тебя по голове трубой и не подсыпаю яд в кофе. По инструкции я обязан следить, чтобы люк всегда был загерметизирован, а тебя, хи-хи, я вполне мог не заметить. Мало ли кто там шляется по космосу? По правилам ты должен был перед выходом из корабля известить меня и сделать запись в журнале. Ты этого не сделал, так что теперь ко мне не придерется ни один самый строгий законник. Я всего лишь следовал инструкции о недопущении разгерметизации.
Пришлось обозвать себя трижды болваном. Как я мог забыть сделать запись в журнале? По правде сказать, все эти записи казались мне ненужным крючкотворством. Оказывается, я дал Мозгу отличный повод прикончить меня, не нарушив при этом ни одного из предписаний.
– Ладно, будь по-твоему... – выдавил я, сделав над собой усилие. – Прости, я был не прав. А теперь открой люк и впусти меня.
– Как бы не так! – заупрямился Мозг. – Неужели ты думаешь, что я поверил в твое неискреннее раскаяние? Мне этого мало – я хочу испытать истинное торжество. Бейся головой, пресмыкайся, умоляй меня, рви на себе волосы!
Но вместо того, чтобы рвать на себе волосы и пресмыкаться, я осыпал Мозг ругательствами и стал пинать люк скафандровыми ботинками. Казалось несправедливым, что я должен погибнуть в расцвете лет, по вине спятившего механизма.
– Давай, давай! Пинай сильнее! Так, так, еще разик! – подбадривал меня Мозг. – Чем сильнее будешь пинать, тем скорее у тебя закончится кислород. Ну, что я говорил? Видишь, ты уже сбиваешься с дыхания, а вскоре начнешь задыхаться.
Я почувствовал, что Мозг прав, и перестал колотить по люку. В любом случае, высадить его ногой мне бы не удалось: он рассчитан на прямое попадание метеорита, и после моих ударов на нем не оставалось даже царапин.
Дышать становилось все труднее. Кислород в баллоне, по всей видимости, уже иссякал. Я ощутил, как меня захлестывает тугая петля отчаяния. Неужели мой рок последовал за мной в космос, отыскав меня среди созвездий? И что станет причиной бесславной гибели Невезухина? Не взрыв сверхновой и не раскаленный белый карлик, а жалкий, свихнувшийся Мозг, мерзкий процессор с микросхемами и памятью, битком набитой похабными историями! Теперь я понял, что имел в виду старый хозяин, когда предупреждал, чтобы я не доверял роботам, и мне сразу захотелось высказать этому типу все, что я о нем думаю, – свинья, не мог честно сказать, что Мозг на его ракете – спятивший дегенерат.
– Хорошо, пускай будет по-твоему, – сказал я, решив на первой же планете отправить Мозг в утиль. – Какие извинения ты хочешь услышать?
– Я знал, что ты согласишься, – захихикал Мозг. – И уже составил небольшой текст. Всего-то пятьдесят страниц.
– Сколько? Я не успею произнести пятьдесят страниц за десять минут!
– Успеешь, если поспешишь! – успокоил меня Мозг. – А теперь не теряй времени и повторяй: «Я, Тит Невезухин, – кретин, болван, жалкий идиот! Я – муха, сидящая на куче навоза; червяк, раздавленный сапогом; тупая башка! Я – кошка, ошпаренная кипятком, куцая болонка, мерзкий глист! Я – ноль, я – нелепая биологическая конструкция, кое-как слепленная из слизи, я...»
Делать нечего, пришлось все это повторять. Страниц двадцать я оттарабанил за четыре с половиной минуты, установив своеобразный рекорд скороговорки. Я как раз называл себя мозолью на пятке восточного аксакала, закисшей жижей на дне мусорного бака и, не помню уж точно, кажется, дохлым верблюдом, как вдруг услышал сзади смешок и оглянулся.
Оказывается, пока я препирался с Мозгом, не замечая ничего вокруг, рядом остановилась одноместная ракета «Феррари», выкрашенная в модный алый цвет, с затемненными иллюминаторами, фосфорически мерцающими рулями и витыми спутниковыми антеннами – ракета, словно только что сошедшая со страниц рекламного каталога.
У открытого люка этой дивы стояла красивая молодая девушка и смотрела на меня, широко распахнув от изумления огромные зеленые глаза. Стояла она, судя по всему, давно и наверняка прослушала все двадцать страниц ругательств, которыми я себя осыпал. При одной мысли, что все так и было, мне сразу захотелось провалиться под... Да только куда провалишься в космосе?
– Что с вами? Отчего вы вначале били свою ракету ногами, а потом ругали себя? – сочувственно спросила девушка, включая радиосвязь.
Я сообразил, что она не слышала голос Мозга, суфлировавшего мне на других частотах, а слушала лишь меня, поэтому я должен был показаться ей по меньшей мере сдвинутым. Возможно, стоило рассказать, что на корабле взбесился компьютер, но выставлять себя на посмешище не хотелось. Вдобавок меня разозлило, что, подслушивая, девушка не дала знать о своем присутствии.
– А вам-то что? – невежливо ответил я. – У меня такая привычка. Я каждый день колочу свою ракету ногами и ругаю себя. Отличный способ спустить пар и одновременно не возгордиться.
– Вот как... – ошарашенно протянула она. – Если так, то простите, что отвлекла от столь увлекательного занятия. Если вам не нужна помощь, то я, пожалуй, полетела. Меня ждут друзья.
– Почему ты замолчал? Кто тебе разрешил делать паузу? – перебивая ее, нетерпеливо заорал в наушники Мозг. – Живо повторяй за мной: «Я – пустое место, я – таблетка от расстройства желудка, я – отвратительный слизняк...»
Но эта груда металлолома плохо меня знала. Я воспитан в старинных традициях, а они запрещают ругаться в присутствии дамы.
– Не жди, что я буду и дальше чернить себя! Сам ты отвратительный слизняк! – закричал я и тотчас спохватился, что девушка, способная слышать лишь вторую часть диалога, может меня неправильно понять.
– Это не вам. У меня, знаете ли, привычка разговаривать с самим собой, – объяснил я.
В ответ девушка неискренне улыбнулась и стала поспешно отступать к своему звездолету.
– Я так все и поняла. В космосе у многих появляются странные привычки. Желаю удачи!
– Всего хорошего! – попрощался я. – Вряд ли вам понравится то, что вы сейчас увидите.
Воплощая недавно возникшую мысль, я вытащил из набора инструментов самый большой гаечный ключ и взвесил его в ладони. Ключ оказался тяжелым, и я удовлетворенно кивнул.
– Не вздумайте совершить какую-нибудь глупость! Предупреждаю, меня будут искать! – взвизгнула девушка.
– Не беспокойтесь, вам ровным счетом ничего не угрожает! А теперь посторонитесь, мне нужно как следует размахнуться!
Девушка торопливо посторонилась, а я подлетел к своему иллюминатору и стал колотить по нему гаечным ключом. Иллюминатор, как я только что сообразил, место куда более уязвимое, чем люк, особенно на ракетах старых конструкций, где они еще не бронировались. После пятого или шестого удара иллюминатор треснул, а после десятого от него откололся порядочный кусок. Вдохновленный успехом, я замахал ключом вдвое быстрее, стараясь одновременно удержаться за обшивку, ибо силой отталкивания меня норовило отнести в сторону. Кислород уже кончался, поэтому приходилось спешить. Неудивительно, что про девушку я почти забыл и вспомнил о ней лишь тогда, когда услышал ее голос:
– Вы сошли с ума: увечите собственный звездолет! Если вы себя еще хоть сколько-нибудь контролируете, мой вам совет – обратитесь к психиатру!
Оглянувшись, я увидел, как захлопнулся люк в ее ракете и с низким вибрирующим подрагиванием взвыли двигатели – стремясь выразить мне свое «фи!», малышка явно перегазовывала. Мгновение спустя красный звездолет «Феррари» исчез. Я вздохнул: примерно так заканчивались все мои встречи с девушками..
Размышляя о том, что и в космосе мне продолжает катастрофически не везти, я высадил иллюминатор и кое-как, едва не ободрав себе бока, протиснулся в ракету. Теперь уже Мозг был в моих руках, и, понимая это, он испуганно притих.
Заткнув разбитый иллюминатор подушкой, я поставил поверх нее герметизирующую заплатку из ремкомплекта. После этого, убедившись, что воздушный насос восстановил давление внутри ракеты, снял скафандр и, повесив его на плечики, убрал в шкаф. Я делал все нарочито медленно, зная, что Мозг в ужасе наблюдает за мной.
Затем я взял из набора инструментов молоток и, похлопывая им по ладони, подошел к Мозгу. Его процессор взволнованно дрожал, ожидая расправы.
– Хочешь жить? – спросил я у него. – Если хочешь, повторяй за мной: «Я – муха, сидящая на навозной куче, я – ничтожество, я – склизкий червяк...»
ВОСПОМИНАНИЕ ТРЕТЬЕ
Кое-как на своем подлатанном звездолете я дотянул до Мавририи, где в мастерской мне вставили новый иллюминатор, а заодно изготовили небольшой переносной пульт, который позволял в случае необходимости отключать Мозг и брать управление «Блином» на себя. Правда, механики долго не могли понять, зачем мне нужен такой пульт, но я прикинулся чудаком и в конце концов получил желаемое.
Мавририанские пирамиды, ради которых я провел в космосе целый месяц, по правде сказать, разочаровали. Торчат в пустыне три истукана, сложенные из потрескавшихся, огромных камней, а рядом толпятся легионы туристов. Впрочем, как потом выяснилось, туристов среди них было всего человек пятьдесят, остальные же оказались ищущими заработка экскурсоводами, болтливыми и назойливыми. Однако моей персоной ни один из них не заинтересовался: то ли меня самого принимали за экскурсовода, то ли на моей физиономии было написано, что у меня нет ни гроша.
Поглазев с полчаса на пирамиды, я отправился в космопорт и покинул Мавририю. Намерение посетить Новую Амазонию и ее очаровательных обитательниц я, по зрелом размышлении, отложил. Печальный опыт с представительницами прекрасного пола у меня уже имелся, расширять его не хотелось. Время показало, что я оказался прав. Но это тема другого рассказа... Теперь же мне хотелось наведаться в созвездие Дракона, где, как я почерпнул из справочника, в системе звезды Альфа есть «интереснейший мир Ханжония, в котором материальная культура и государственное мироустройство приобрели самые неожиданные и яркие формы, способствующие раскрепощению и наиболее полной реализации личности» (цитата из справочника).
О том, в чем именно заключались эти неожиданные и яркие формы, в справочнике не было ни слова. Клянусь, знай я все заранее, никогда не сунулся бы на Ханжонию и даже обогнул бы этот мир за несколько триллионов километров. А вы, уважаемые, если когда-нибудь встретите составителя этого каталога – что маловероятно, так как со дня выхода из печати сего опуса прошло уже шестьдесят пять лет, – оттузите его за меня от души, не обращая внимания на седины и почтенный возраст. Поверьте, он этого заслуживает!
Неприятности обрушились на меня еще на пути к Альфе Дракона. Я обнаружил, что мне подсунули негодный молекуляризатор. Первый месяц путешествия я вообще не включал его: было достаточно свертков и пакетов с провизией, которые собрали мне в дорогу заботливые родители, стремившиеся, очевидно, заглушить терзания своей совести, вызванные тем, что они произвели меня на свет. Когда же наконец с домашней пищей было покончено, я включил молекуляризатор, засыпал в него, как было сказано в инструкции, сто граммов пыли, вылил три стакана воды и набрал на дисплее: «Куропатка жареная с белыми грибами под винным соусом».
Вооружившись вилкой и ножом, я уселся перед молекуляризатором и заблаговременно приготовился к дегустации. Когда я представлял, как прожаренное крылышко куропатки будет похрустывать у меня на зубах, мой желудок сжимался от нежного трепета. На две секунды позже указанного срока дверца молекуляризатора открылась, и из нее выехала тарелка с манной кашей.
1 2 3 4 5 6 7