Я листал бумаги с единственной целью — посмотреть, нет ли там чего-нибудь любопытного для моей работы о купеческих родах. Скажем, расположение купеческих лавок и лабазов в старой Москве на Охотном, какие-нибудь сплетни, пути пополнения купеческих коллекций, аукционы, частные собрания — одним словом, то, ради чего я и копаюсь в этом старье.
В этом отношении первые три папки не представляли особого интереса. Деловые письма, годовые отчеты в казну, подробная опись коллекции. Кажется, купец Ручников неважно вел дела, даже ухитрился задолжать Земельному банку, и это при том, что ломбард и торговые ряды должны были приносить ему доход. Бумаги были написаны сухим деревянным языком, неразборчивым почерком, и я не получал никакого удовольствия от их прочтения. Я собирался уже вернуть папки в архив, когда из последней вдруг выпало несколько страниц, подшитых в отдельную тетрадь.
Чисто из любопытства я мельком просмотрел их. Там прыгающим почерком было написано что-то о поисках клада. Сохранились не все страницы, и понять, что это был за клад, я так и не смог. Сумел только уяснить, что купец долго искал клад и, видимо, нашел, потому что далее на добром десятке страниц следовали описания монет, драгоценностей и запертого ларца.
Я был поражен, что никто никогда не писал об этом кладе, а потом вдруг сообразил, что я первый, кому вообще попали в руки эти бумаги. В архиве их толком не просматривали, а вдова или душеприказчики тоже не утруждали себя их разбором. Это уже занятно. Завтра я снова туда пойду…
28 июня
!!!
Или я спятил, или… Это невероятно! Ладно, тьфу-тьфу, не сглазить…
Нашел в четвертой папке ручниковского архива странное письмо, а в нем коротенький зашифрованный текст. Бумажка была незаметно подклеена к одному из листов. Я наткнулся на нее случайно, просто пальцами почувствовал, что одна из страниц толще остальных.
Почерк другой, но бумага старинная, и написано выцветшими чернилами. Я не удержался и вырвал эту страницу из подшивки. Если ее и хватятся, то только лет через сто, уж я-то знаю…
Сейчас занят тем, что разгадываю шифр. Похоже, простенькая тарабарская грамота с перестановкой букв, вроде той, с помощью которой переписывался царевич Алексей с заговорщиками — пишут один алфавит, а рядом другой, смещенный. Скажем, [а] заменяется на [к], [б] на [л], [в] на [м] и так далее. Есть даже промежутки между словами. Я бы давно расшифровал эту цидульку простым подбором частоты употребления, но меня путает старая орфография, всякие «яти» и «еры».
30 июня
Бьюсь с шифром. Сказывается отсутствие навыка. Просчитал в книге прошлого века частоту употребления букв. Из гласных чаще всего встречается [и] и [е], потом [а], [о], [ять], реже всего [э] и [ы]. Причем [ы] чаще в окончаниях прилагательных — страннЫй толстЫй, а знак за ним, следовательно, [й]. [А] и [о] решил не различать, [е] и [ять] тоже — и так понятно, что [малако] это [молоко].
Совсем запутался, буду считать дальше. Голова распухла, как шар.
1 июля
Нет, наврал По! Частота употребления тут не срабатывает — все равно выходит полная путаница. Если что-то и спасает, так это пробелы между словами…
2 июля
Кажется, что-то начинает вырисовываться. Правда, совершенная чушь. Думаю, может, неправильно расшифровываю?
3 июля
Набредаю на смысл. Только не знаю, как проверить. Сказать кому-нибудь, до чего я докопался, решат, что я сумасшедший. Возможно, что все это мистификация, но все равно интересно. Неужели в музее?
5 июля
Снятся странные сны. Лицо в капюшоне. Наверное, самовнушение.
Был в музее. ОНА там!
6 июля
Пытался передвинуть статую, но заметила смотритель. Стала скандалить, хотела вызвать милицию, и я быстро ушел. Ума не приложу, что делать дальше. Нужно в музей, но там меня уже знают. Жаль, что я сбрил бороду… Поеду на дачу и выжду время. Жутко устал. Заодно и борода вырастет.
На даче. Разговор в электричке:
— Толян, че ты меня вчера ударил? Обидеть хотел?
— Не, пьяный был…
— Тогда нет проблем… но если обидеть хотел, то я тебя…
— Говорю же, пьяный был.
— Это я могу простить, но если обидеть… (И так до бесконечности.)
Как сказал бы мой зануда-профессор: пьянство на Руси — самая уважительная из всех причин.
Не забыть купить дрова и поменять баллоны, когда будет машина.
8 июля
То бессонница, то кошмары. Интересно, в нашем роду были душевнобольные? Если в следующие два дня ничего не изменится, я бросаю этот ребус.
Хочу позвонить Алешке в Питер. Думаю, он единственный, кто поверит в эту невероятную историю. Не изменился ли у него телефон?
9 июля
Снова был в архиве, листал папки, но там уже нет ничего нового. В своих поисках я зашел в тупик. Нужно уметь вовремя отказаться от иллюзий. Завтра возвращаюсь на дачу. Лицо с капюшоном мне больше не снилось.
Ночь, 10 июля
Какой же я идиот! Почему я так медленно соображаю? Разгадка же была почти у меня в руках! Клад существует, теперь я это понял! Хочу с кем-нибудь поделиться. Если получится, позвоню Алешке.
Заснуть уже не могу. Очень холодно, постараюсь растопить печь…
Это была последняя запись. Корсаков закрыл дневник.
Была ли смерть Федора связана с историей клада? По скупым строчкам в дневнике судить об этом сложно. И что могли означать Федины слова: «Он опять здесь»? Кто он? Клад? Купец? Существо из кошмаров?
Алексей взглянул на часы и подвинул к себе телефон. Хотя прошло уже много времени, номер он хорошо пом-пил. После второго гудка Корсаков услышал свой собственный звонок — телефон был с определителем. А потом в трубке загудел недовольный бас:
— Чего надо?
Никита? Я в Москве, — сказал Корсаков. — Узнал?
Трубка призадумалась, но нашлась на удивление быстро. А чего тебя, дурака, узнавать? Приезжай — водки выпьем.
Никита Бурьин жил в шестнадцатиэтажке на Юго-Западе. Хотя дом был элитный, с двумя квартирами на этаже и домофоном, над которым торчало бдительное око видеокамеры, в лифте все равно кто-то ухитрился справить малую нужду, а на стене зажигалочной гарью вывели: «Костя Сидоркин — дюбил», и под этим куда более длинное и тоже зажигалкой: «Попадешься ты мне, ублюдок, который пишет в лифтах, запоешь фальцетом!»
Корсакову отчего-то показалось, что он узнал почерк.
Лифт с лязганьем остановился на шестнадцатом этаже, но дверцы не спешили открываться. Похоже, лифт так привязался к своему пассажиру, что мечтал замуровать его заживо.
— Но-но, не балуй! — строго сказал Корсаков, сдвигая брови. Дверцы лифта раздвинулись. Алексей шагнул на площадку и позвонил в знакомую дверь.
В коридоре послышались тяжелые шаги, и выглянул огромный бородач в мягких тапочках. Он был одет в бархатный халат с кистями на концах пояса. Взгляд великана скользнул по лицу Корсакова.
— Здорово, Никита!
— Ба, Алешка! Сколько лет, сколько зим! — закричал бородач, заключая гостя в объятия и сжимая его так, что тот едва мог дышать. — Ты еще жив? Когда ты мне последний раз звонил?
Корсаков с трудом высвободился из медвежьих объятий.
— У тебя тоже есть телефон, — заметил он.
— Есть-то есть, да что телефон? Дрянь телефон! — категорично пробасил Бурьин. — Пошли лучше, кое-что покажу! — Он подошел к книжному шкафу и, с гордостью указав на него, произнес: — Ну как тебе мое новое приобретение? Много книжек?
— Солидно. Только я не помню, чтобы ты их когда-нибудь читал.
— Я поумнел. А вот что ты думаешь об этом? — хмыкнув, Бурьин ткнул пальцем в одну из полок.
Корсаков вгляделся в тисненые переплеты:
— Первое собрание сочинений Льва Толстого. Кажется, еще прижизненное.
— Прижизненное, говоришь? — оглушительно загрохотал Бурьин. — А как насчет почитать?
Он разом отодвинул корешки книг — и Корсаков убедился, что это всего лишь муляж. За корешками на полке хаотично толпились бутылки — «Абсолют», «Белый орлан», «Иван Грозный», «Степной волк», «Карелочка», «Можжевеловая», «Гжелка».
— Мой НЗ — неприкосновенный запас, — с гордостью сказал Бурьин. — Хотя чаще всего я делаю его прикосновенным.
Корсаков обвел взглядом квартиру, на секунду задержавшись на метровой золоченой статуэтке — статуя Свободы, держащая вместо факела пепельницу. Рядом журчал небольшой комнатный фонтан с мельницей.
— Знакомься, это моя девочка на побегушках! Пока неживая, но это временно. После первой бутылки она уже моргает, а в середине второй уже почти готова бежать за пивом! — сказал Бурьин, щелкая статую по носу.
— Богатеем? Бурьин поморщился:
— Э-э, да это что! Посмотрел бы ты на мою дачу! В лице моей рожи ты видишь нового замдиректора фирмы «Русские бройлеры». Окорочка, мясо, ветчина— это все я! — Никита с размаху бросился спиной на диван и заложил руки за голову. — И притом, чтобы ты все правильно усек, я ничего не делаю, только шлепаю печать. Пук-пук! Не отличу счета-фактуры от туалетной бумажки!
— А что же директор? — спросил Корсаков. — Как он к этому относится?
— А никак не относится. Директора взорвали. Алексей заморгал.
— ЧТО? Как взорвали?
— Обыкновенно взорвали. Как всех нормальных людей взрывают, — снисходительно объяснил Бурьин. — Подложили граммов двести тротила под сиденье. Взрыв был маленький, но красивый. Так что я теперь вроде как за главного.
— А ты, того… не боишься, что тебя тоже взорвут? — спросил Корсаков.
— Боюсь, — честно сказал Бурьин. — И все наши боятся, потому и сделали меня вроде за главного. Они теперь пашут, а я попой стул украшаю.
— А наезды были?
— Не-а, пока не было вроде. Погоди-ка, я ща…
Никита смотался на кухню и, сияя, притащил ящик пива в черных банках. На каждой банке белый медведь.
— Давай по паре «медведей» на брата, а потом на повышение, — пробасил Никита, опуская ящик на стул, с которого он за секунду до этого смахнул какие-то бумаги. — Положишь на стол? — попросил он Алексея.
Выполняя его просьбу, Корсаков заметил, что на столе возле маленького ноутбука последней модели лежит увесистый, плохо обтесанный булыжник, привязанный к палке.
— Что это?
— Будто не видишь. Каменный топор. Тот псих, что мне его продал, врал, что раскопал его где-то в Африке, — неохотно пояснил Никита.
— Зачем он тебе?
— Так, хохмы ради. Возвращение к пещерным истокам. — Никита допил второго «медведя» и укоризненно посмотрел на опустевшую банку.
— Это твоя жена?
— Ты че? Это пиво! Что я, извращенец?
— Кончай… Я о другом… — Корсаков кивнул на фотографию темноволосой женщины на столе.
— Стоп. Не жена, а бывшая жена, — сказал Бурыш. — Видишь ли, тут какая история. Года три назад она сочла меня неперспективным и бросила, ушла к какому-то мидовцу. А теперь, стало быть, увидела, что я неплохо живу, и опять хочет ко мне перебраться. Тем более что мидовец чего-то застрял. Она думала, его в Европу пошлют, а его в Камбоджу перепихнуть хотят… Облом, короче… Фотографию вон свою притащила, чтобы на меня воздействовать.
Бурьин взял фотографию темноволосой женщины, погрозил ей кулаком и сунул в шкаф.
— Ну, по второй! — сказал он, потянувшись за банкой.
— Ну вот, нет больше «медведей»! Поздно заносить их в Красную книгу, — грустно сказал Корсаков и сплющил в ладони последнюю банку.
Никита посмотрел на него слегка мутным, но очень цепким взглядом.
— Ну а теперь, когда мы выпили, можешь ты мне сказать честно и прямо: зачем ты приперся? Только не говори, что соскучился, — не поверю.
Корсаков встал и прошелся по комнате.
— Помнишь Федьку Громова? Вместе с нами учился, — спросил он.
— Ну? — Никита прищурился.
— Он погиб… вчера утром. А за пару часов до этого позвонил мне в Питер…
Никита слушал внимательно, а когда Корсаков закончил, подошел к бару и достал два граненых стограммовых стаканчика.
— Помянем, а там подумаем, что дальше делать, — сипло сказал он.
«Разве я затем приехал в Москву, чтобы напиваться?» — укоризненно размышлял Алексей получасом позже, наблюдая, как расплываются очертания лампы на столе у Бурьина. Шар растягивался, удлинялся, завивался спиралями — а он все никак не мог оторвать от него взгляда.
Он чувствовал, что Бурьин ему что-то говорит, но слова слились в непрерывное «бу-бу-бу». Голова отяжелела и упала да грудь.
Глава V
НИКИТА БУРЬИН
Бурьин проснулся и посмотрел на часы. На часах была половина второго. «Дня или ночи? — спросил он себя и, увидев в просвете жалюзи солнце, сам себе ответил: — Дня».
Эй, Алешка, просыпайся! — Бородатый гигант повернулся в кресле так, что оно чуть не развалилось. У вялен, что Корсаков, лежавший в одежде на диване, даже не Пошевелился, он вздохнул и включил радио.
«С вами диджей Кирилл, — и в приемнике бойкий расхлябанный голос. — В эфире «Скандальная хроника». Как насчет свеженького скандальчика, спросите вы? О, нет проблем! Сегодня утром многие москвичи могли видеть на памятнике Юрию Долгорукому около здания Московской мэрии обнаженную молодую женщину. По свидетельству очевидцев, прехорошенькую. Никто не видел, как она забралась на памятник и когда именно сбросила одежду. Предполагают, что таким необычным образом девушка протестовала против продолжающегося забоя китов, вырубки сибирских лесов и истребления пушных зверей. Когда подъехал наряд милиции, девушка уже исчезла. Очевидцы утверждают, что она села в черный джип, который быстро скрылся в сторону Белорусского вокзала. Итак, уважаемые москвичи, если решите позагорать, смело залезайте на памятник Юрию Долгорукому… Хи-хи, это, конечно, шутка!.. А теперь Илья Тараканов исполнит песню о любовном квадрате. Что такое любовный квадрат и чем он отличается от треугольника? Слушайте песню и просвещайтесь…»
В приемник полетела подушка.
— Заткни его! — Корсаков попытался сползти с дивана, но вновь уткнулся лицом в подушку. Будто он раньше не знал, что нельзя мешать пиво с водкой. Повтор программы детского сада.
Наблюдая за его попытками подняться, Бурьин самодовольно хмыкнул:
— Бедный кандидатишка! Сразу видно, что ты не «новый русский»… Иди прими душ.
— Думаешь, поможет?
— Не-а, не поможет… Но ты все равно рискни.
Простояв с минуту под холодной струей, Корсаков почувствовал себя лучше. Во всяком случае, в желудке перестало мутить, хотя думать о завтраке было все еще омерзительно.
1 2 3 4 5 6 7 8