Следующие несколько минут Мошкова заботило только то, чтобы не удариться головой. Когда же машина остановилась, он даже не сделал попытки подняться на ноги. Здраво рассудив, что как его сюда закинули, так и выкинут наружу. И оказался прав — выкинули его без разговоров, довольно быстро и без особой жестокости. Так что у Мошкова даже появилась возможность оглядеться по сторонам.
Судя по всему, это было где-то недалеко от Нахимовского проспекта. Скорее всего временное пристанище спецотряда, походный лагерь.
Мошкова потащили к какой-то развалюхе, напоминающей скорее заброшенный склад, нежели штаб-квартиру командира команды. Робкие лучи несмело посматривающего на искалеченную землю солнца падали на крышу барака. Сколоченная из трухлявых, почерневших от дождя и времени досок, хибара одиноко стояла среди многочисленных полуразрушенных домишек. Окон в бараке не было, их заменяли зиявшие в прогнивших досках дыры, с грехом пополам затянутые кусками полиэтилена. Дверь, очевидно, выломали еще тогда, когда отбирали домишко у прежних хозяев, поэтому ее первое время попросту приваливали к входу, а затем и вовсе ликвидировали. С тех пор черная пустота скалилась на окружающий мир, подобно раскрытой пасти шакала. Тоскливо и мрачно... Впрочем, команд по нынешним временам в Москве развелось — пруд пруди, так что удивляться нечему.
Внутреннее убранство «штаб-квартиры» не особо отличалось от остальных убежищ — ворох тряпья в левом углу, груда оружия возле входа да котелок с невнятным содержимым на столе посреди комнаты — вот и все.
Из темноты возникла фигура командира. На сей раз он не был раздражен и даже улыбался.
— Ватолин заступился за тебя, — поведал он. — Он сказал, что ты расскажешь нам все. — Опять улыбка.
«Значит, убивать не станут... пока», — пронеслось в мозгу у Мошкова.
— Буду краток, — подытожил командир. — Я хочу знать, не нашел ли ты или кто-то из ваших что-нибудь особенное.
Внешний вид Данихнова был обманчив. В данную минуту Влад был раздражен, но старался не показать этого, а потому постоянно улыбался. Надо сказать, особого очарования натянутая улыбка квадратному лицу командира не придавала.
— Прежде чем спрашивать, поясни, что именно вы ищете, — ответил Мошков. Он был достаточно ограниченным, но здесь большого ума, чтобы понять, какие игры затеял командир, не требовалось.
— А ты не так глуп, как хочешь показаться! — Данихнов начал выходить из себя. Он обвел взглядом комнату — у входа толпилось несколько вооруженных людей.
— Вон! — рявкнул им Влад.
Люди испуганно шарахнулись в дверь. Все, кроме одного. Мошков толком не видел этого человека — тьма, сгустившаяся в углу, не позволяла этого сделать. Единственное, что он разглядел, — что-то черное, лоснящееся, поблескивающее металлическими капельками. И над всем этим — непонятное и необъяснимое призрачное зеленоватое сияние, словно бы даже контуры лица.
— Катя, ты тоже... — на тон ниже произнес Данихнов.
Фигура не шевельнулась, только сияние на миг погасло.
— Пожалуйста, — неожиданно сказал Данихнов.
Тень двинулась к двери и, очевидно, покинула помещение — Мошков сейчас больше внимания уделял стоявшему перед ним Данихнову, чем этому непонятному существу с женским именем. Данихнов же внимательно рассматривал еще несколько часов назад казавшееся ему тупым и никчемным лицо.
— Ты хочешь знать, что я ищу? Это не оружие, не золото и не порошок. Это... летопись. Знаешь, что такое летопись?
— Не в курятнике родился, — кивнул Мошков.
— Так вот, — Данихнов, казалось, пропустил слова Мошкова мимо ушей, — на протяжении многих лет ее составлял один из умнейших людей. Не спрашивай, зачем мне эта летопись, ибо ответа ты не получишь. Хватит с тебя и того, что я уже сказал.
Мошков пожал плечами. Глаза Данихнова метнули молнии, но сам Влад промолчал.
— Итак, не находил ли ты летопись? — Данихнов подошел к Мошкову почти вплотную и уставился ему в лоб. Влад пытался выглядеть посерьезнее, а смотреть в глаза парню ему не хотелось — тут же всплывали неприятные мысли и становилось жутковато. Поэтому командир решил остановить взор где-то в промежутке между лбом и густыми бровями паренька.
— Чё там? — поинтересовался Мошков с кривой усмешкой. — Прыщик, что ли?
— Тварь... — прошипел Данихнов.
— Ага, — осклабился Мошков. — Только ты ничего со мной не сделаешь. Пока я тебе нужен — не сделаешь. И вообще, не помню я, чтобы мы находили что-нибудь этакое. Да и фиолетово нам такая фигня! Среди наших типа грамотных почти что не было. Мы всё больше по оружию да порошку специализировались. Ну и все такое...
— Твою мать! — не выдержал Данихнов.
А Мошков вновь удостоился чести поцеловать землю-матушку. Удар командира был не столько сильным, сколько неожиданным...
3. ШАНС
Я сразу понял, что этот Влад меня не убьет. Нужен я ему зачем-то. Зачем — не знаю. Но когда он выяснит, что толку от меня, как от тени гоблина, тогда уже — все! Тогда уже — пиф-паф! А потому надо мне ноги рисовать от них, пока не поздно.
А пока меня заставили показать, где наше убежище было. А чего бы не показать-то?! Мне там уже не жить... если вообще жив останусь...
Руки мне развязали — это Гнусь командира упросил, — уже хорошо.
Ну, потащил я их на Зюзинскую, к нашему стойбищу. Кстати, не так уж и много этих «секретников» оказалось, человек пятнадцать, двое из которых к тому же ранены. Но мне, понятное дело, это фиолетово. Пятнадцать их там или пятнадцать тысяч... ухлопать меня — и одного хватит.
По дороге я все думал, как сложилась бы судьба, окажись мы в другом районе. Не знаю, чего нас понесло в этот Юго-Западный?! Здесь, конечно, не так все порушено, но это-то и плохо. Будь тут развалин поменьше, и команд поменьше было бы, На Болотниковской вон все спокойно, ровненькое место, все видать. И ведь, казалось бы, недалеко совсем, прямо за Севастопольским проспектом, а вот поди ж ты! То ли лень гоблинам было тут все громить, то ли еще чего — неясно.
А может, и не гоблины громили, кто ж знает? На эти московские рожи посмотришь — не лучше гоблинов. Они и сами могли тут кавардак устроить. Мало ли чего — может, власть делили, зоны влияния типа там... или склады какие... или еще чего.
Пока мы до Зюзина тащились, Гнусь старался рядом держаться, подбадривал типа. А у меня, как мы с Нахимовского свернули, настроение упало ниже плинтуса. Как только по сторонам развалины пошли, на душе так гнило сделалось — словами не передать. Не люблю я развалин, особенно таких вот больших — в два, в три, а кое-где даже и в четыре этажа. И чем дальше, тем развалины эти выше. И вот уже почти целехонькие дома попадаются... Не, нехорошо это! Это как человек, который только что умер. Неприятно.
Меж домами все заросло. Кое-где обычной травой, деревцами молодыми, кустарником. Кое-где — Черной Проволокой. Единственное, пожалуй, место во всей Москве, где эта дрянь чувствует себя хорошо. Потому, наверное, и оборотней тут нечасто встретишь, не любят они Черную Проволоку. И она им отвечает горячей взаимностью.
Ну, доковыляли мы до места, указал я на подвал дома, от которого чуть больше одного целого этажа осталось. Думаю, что вот они все сейчас в подвал полезут, а я потихоньку смоюсь. Хотел было уже Гнуся предупредить, чтобы он тревогу не поднимал, да не успел. Меня ласково так прикладиком по почкам стукнули и стволом указали, куда мне следовать — в подвал же, типа показывать, где, чего и как. Не, это нормально, да? Как будто не понимают, что уже одно то, что я их сюда привел, нервы рвет! Суки!..
А что возразишь? Против автомата — ничего...
Ну, пока эти ребята по берлогам нашим шарили, я все смотрел, как бы типа смыться от них. Не уверен я, что в живых оставят, не такие они люди и все такое. Гнусь — он, конечно, с ними в одной команде, но и Гнусь для Данихнова не великий авторитет.
К тому же так и не въехал я до сих пор, про какие такие летописи они талдычат всю дорогу?! Не было там ни фига подобного! Или было, но мы не заметили, а после нас кто другой их стянул. Или до нас еще. Не, ребята, не было там летописей! Я бы их узнал, наверное.
В одной книжке я видел картинку с летописями — типа такие длинные желтые листы бумаги, в трубочку свернутые. И там фигня разная написана — история родного края и все такое. А у того хрена ничего подобного не наблюдалось.
Вообще, странный он был — старик тот. Ну, все говорят, что старик. Да и на вид ему — столько люди вообще не живут. Но вот глаза — на всю жизнь запомню! Особенные какие-то были глаза у него. Молодые, сильные. Типа как у той женщины, из-за которой я в эту долбаную Москву подался. И когда Крыса в него выстрелил, что-то с глазами теми случилось. Словно они умерли раньше старика. Непонятно. Не люблю я непонятного!..
Хотя вся моя ситуация сейчас непонятная. Сбегу или не выйдет? Фиг его знает...
Макс — ту суку, что меня пристрелить хотел, Максимом зовут, оказывается, — так вот, Макс меня сразу невзлюбил. Лыбится, разговаривает весело так, и все такое. А в глазах его — смерть. Моя. Хуже убитого Гусенка, честное слово!
Когда до моей норы добрались, он как раз первым туда нырнул. И сразу же следом за ним Гнусь и еще двое из команды. А потом уже я — моя ж нора и все такое!..
И вот что меня сразу насторожило. Все мое барахло перетряхивают, кроме Макса. Он стоит в сторонке, улыбается и на все замечания — что, мол, и ему бы поискать неплохо — только кивает. И на одном месте торчит как приклеенный. Прямо возле ящика, которым я вместо стола пользовался. А потом он быстренько так оглянулся, на ящик этот посмотрел и — прямо задницей своей на него! Присел типа отдохнуть.
Я глазами хлопаю, не въезжаю ни фига. А потом до меня дошло, что там у меня, может быть, обойма запасная лежала или еще чего. А этот гад решил прикарманить чужое добро. И все такое.
Но тут же вспоминаю, что не может у меня на столе ничего такого быть. Потому как запасными обоймами я не избалованный человек. Только книга на столе лежала, кажется. Ну, та самая, от руки написанная...
...которую, кстати, я из берлоги того долбаного летописца забрал...
Бли-и-ин!!!
Меня как кипятком ошпарило!
Не, нормально, да?!
Может быть, они как раз этот блокнот и ищут. Мало ли что он не в трубочку свернутый? Может, из-за него всех наших и перебили. Может, из-за этой вот хреновины и меня убить могут. А этот гад прямо на нее — задницей своей! Нормально, да? Типа чтобы не видел никто! Сука!..
Я спокойно так подхожу к Максу. А он мне улыбается, улыбочка такая вся из себя радостная, искренняя. А я ему:
— Привстань-ка на секундочку.
— Зачем это?! — очень так похоже удивляется Макс.
— Привстань, привстань, — говорю, — о тебе же забочусь. А то как бы ты на летописях этих задницу себе не отсидел...
Ну, Макс подскочил, словно его блокнот шилом в зад ткнул. И все сразу к столу кинулись. И заорали радостно так. И все такое.
Данихнов мигом в норе моей оказался, глаза сияют, руки дрожат, блокнот листает торопливо. И все такое.
И все уже про меня забыли. Кроме Макса. Я его взгляд перехватить успел — не улыбается уже, глаза злые, смертью исходят. Оставь сейчас меня с ним вдвоем — зубами загрызет.
И тут понимаю я, что летописи уже найдены и пользы от меня любезному обществу более никакой. Типа можно и в расход пускать. Что, смею заметить, с планами моими не совпадает совершенно. А значит, нужно немедленно принимать какие-то меры. А какие? И вдруг меня осенило. Не поверите, словно вспышка какая в башке сверкнула. Я тут же, пока все еще здесь — и Данихнов, и Гнусь, и прочая братия, — беру крепенько так Макса за грудки и ору во все горло:
— Утаить хотел? Зараза! На Корпус работаешь, падла? Убью!!!
Ну, меня сразу же, понятное дело, прикладом по боку — шарах! Потом ногами немножко так попинали — ничего, не страшно. Зато, чего надо было, сказать я успел.
Когда же происходящее вокруг опять начало возбуждать во мне интерес, я едва не улыбнулся. Ну, типа подействовали мои крики, сейчас уже с Максом разбираются, и все такое.
— Давно я замечаю! — орет Гнусь. — Вечно ты палки в колеса ставишь, Макс!
— Заткнись, выродок! — орет Макс в ответ. — Это ты со своим Прыжком — одной бандой меченные, одной кровью мазанные! Выгораживаешь ты его!
— Молча-а-ать! — рявкнул тут Данихнов.
Ну, все типа сразу же замолчали. А он скрипучим таким голосом заявляет вдруг:
— Всё! Этот Мошков больше не нужен!..
Не, нормально, да? Вот сука!.. Помогай таким летописи разыскивать! Больше хрен дождетесь от меня чего хорошего!..
Я на Макса глаза скосил, на Гнуся, на остальных. Ну, Гнусь побелел типа, глаза вытаращил. А Макс — тот как-то сразу ко мне интерес потерял, словно и нет меня тут.
— Влад, послушай! — говорит Гнусь. — Не нужно Прыжка убивать! Он свой! Проверь его! Испытай!
— Чего там испытывать... — проворчал Данихнов.
Не, нормально, да? Я осторожно так на ноги поднимаюсь, оглядываюсь. Не, не сбежать. Куча народу в моей берлоге, да в дверях еще громилы торчат — поперек себя же шире.
— Дай ему шанс! — настаивает Гнусь. — Пусть... ну, пусть он, например, с нашей группой пойдет!
— Вы и так дойдете куда надо, — бурчит Данихнов. А на меня не смотрит даже, зараза.
И тут уж я голос подал.
— Ага, дойдут! — ехидно так говорю. — Вот этот вот, — и на Макса киваю, — всех и доведет! Прямо в Совет Равнодушных! То-то в Каганате радости будет!
Макс посмотрел на меня — холодно так, безразлично — и вдруг заявляет:
— А что, Влад? Люди нам нужны. Пусть этот Прыжок с нами сходит.
— Папа твой — прыжок, — ворчу. — Когда тебя делал — подпрыгивал...
Ну, меня опять прикладом по боку. Встал я, о стену оперся — тяжело стоять-то, вас бы столько раз прикладом, да еще по одному и тому же месту... Но самое непонятное мне — это почему Макс вдруг решил меня защищать?! Чего это он за меня заступился, а? Непонятно... Не люблю я непонятного! И все такое...
Данихнов с сомнением смотрит на меня, на Макса и говорит вдруг:
— Чем дальше, тем меньше я доверяю и тебе, Игнатьев, и тебе, Ватолин. А этому вот, — в мою сторону кивает, — не доверяю совершенно.
Лично мне фиолетово как-то, доверяет ли он мне и все такое. Сам я тоже не доверяю ни Максу, ни Владу.
1 2 3 4 5 6 7