Лимонов Эдуард
Великая американская мечта (Обыкновенные инциденты)
Эдуард Лимонов
Великая американская мечта
Обыкновенные инциденты
- Эдвард, - ласково начал Барни, обойдя меня, сидящего в кресле. - Я вижу, ты толковый парень. Я уверен, что ты сможешь сделать в нашей фирме прекрасную карьеру. Будешь хорошо работать, мы тебя продвинем. Ты сможешь стать менеджером в конце концов. Посмотри на меня...
Я посмотрел. Барни как Барни. Лысый. Усы. Живот. Брюки. Рубашка. Яркий галстук. 35 лет.
- Еще год назад я был сейлсмэном в магазине медицинского оборудования. Сегодня - я хозяин! - Барни гордо выпятил живот.
Он продавал мне Великую Американскую Мечту. Он явно повторял слова, некогда сказанные ему всеми его боссами в моменты оформлений Барни на работу.
"Хуй-то, - подумал я. - Ваша мечта - не наша мечта. Не для того я свалил от строительства коммунизма, чтобы здесь, у хуя на рогах, в Централ-Айслип, в самом отвратительном углу Лонг-Айленда строить себе будущее мелкого менеджера, трудясь для процветания вульгарной фирмы Барни энд Борис".
Вслух же я сказал:
- Да, босс, я буду стараться. Вы мне лично симпатичны, босс. В фирме собрались очень симпатичные люди. Я заинтересован работать с симпатичными людьми.
Барни похлопал меня по плечу. Я знал, что мелкому бизнесмену всегда приятно, когда его называешь "босс". Нехитрая психология. Барни положил передо мной заранее заготовленную бумагу, и я подписал ее, не читая. Мне было все равно, что они там написали. Очевидно, выдумали для меня должность. По устной же договоренности со мной "Барни энд Борис" брали меня переводчиком к Косогору. Чтобы они могли свободно общаться с Косогором и Косогор мог объяснять, чего он хочет, докторам, медсестрам и любым другим персонажам в бизнесе покупки и продажи подержанного медицинского оборудования. Я буду стоить "Барни энд Борис" четыре доллара двадцать пять центов в час. Недорого. Но если быть объективным, я понимал, что мой английский язык, будучи значительно гибче и лучше косогоровского, однако же не стоил более 4,25 в час.
Борис, молодой толстяк с манерами фольклорного итальянца, встал, оторвавшись от бумаг, дабы пожелать мне счастливого первого дня работы для славной фирмы "Б энд Б". Я вышел из просторного кабинета в еще более просторное помещение приемной.
Между столом со старушкой-секретаршей, матерью Бориса, и светлой банкой с холодной водой на пьедестале холодильника сидел мой приятель и отныне непосредственный начальник - Леонид Косогор. Рядом с ним на линолеуме пола стояли два старых черных портфеля. Портфели Косогор привез из города Симферополя.
- Ну што, Едуард, оформился? - Южный простонародный акцент Косогор также вывез из Симферополя. - Готов к исполнению служебных обязанностей?
Леонид взял шляпу, лежащую рядом с ним на синем стуле, и встал. В стоячем виде он был высок, горбат и худ. Очки на шнурке от ботинка сына Валерки висели у Косогора на шее. На нем был видавший виды советский серый костюм, рубашка, галстук и поверх - серое полупальто с черным воротником из искусственного меха. Косогор имел вид плохо ухоженного пролетария, только что вышедшего на пенсию. По возрасту ему и полагалось на пенсию.
- Так точно, готов, товарищ почетный узник Архипелага ГУЛАГ!
- Тогда возьми один портфель, лодырь! - Косогор взялся за ручку ближайшего портфеля.
Я поднял с полу оставшийся.
- Ебаный в рот! Что у вас в нем, Леня?
- Електроника... - важно сказал Леонид. - Будь осторожен, не бросай портфель, когда будешь класть его в машину.
Если б он не сказал, что электроника, я бы подумал, что в портфеле наковальня.
- Гуд лак, бойс!* - кивнула нам вслед старушка-секретарша.
В дверях офиса, ласково улыбаясь, застряли Барни и Борис.
- Вы не забыли адреса клиентов?! - крикнул Барни.
- Скажи ему, пусть он идет на хуй с его советами! - засмеялся Косогор. - Он уже три раза спрашивал меня, не забыл ли я адреса.
- Вы отлично все понимаете сами, Леонид, - сказал я. - Зачем вам переводчик?
- Чтобы ты, дурак, с голоду не помер. Жрать-то надо. Стихами сыт не будешь.
Мы вышли из барака "Б энд Б" и, с некоторым трудом вытаскивая ноги из весенней свежей грязи, добрались до старого "олдсмобиля" Косогора. "Олдсмобиль" был в точно таком же состоянии, что и Косогор. Только одна дверь, водительская, открывалась.
- Залазь ты первый! - скомандовал он.
Цепляясь ногами за лишние, по-моему, рычаги и провода, я влез. Косогор, расправив полупальто, не спеша уселся на водительское место и начал не спеша рыться в карманах.
- Запомни первое правило трудящегося человека, - сказал Косогор тоном школьного учителя. - Никогда, ни при каких обстоятельствах - не торопиться. Платят нам почасово, так что спешить нам некуда. На, держи карту, будешь штурманом. А я буду водителем и стрелком-радистом. Хуево, что ты не умеешь водить car*... Здоровый лоб, давно бы научился...
- Где? Я всегда был бедным. Это вы у нас были привилегированным членом общества - председателем рабочего контроля. Я был поэтом, у меня денег не было...
- Работать не хотел, вот и был поэтом. Ну, поехали?
- Да уже давно следовало бы поехать, - съязвил я. - Вы сами-то автомобиль водить умеете, Леонид?
- У меня всю жизнь была машина, - гордо сказал Косогор.
- И в ГУЛАГе?
- Ну в ГУЛАГе нет, конечно. - Он вдруг расхохотался. - Там на казенных машинах возили... У меня и до войны была в Симферополе машина, и потом, когда из лагеря реабилитировали, я целых два "Москвича" разбил у нас на крымских дорогах.
"Олдсмобиль", как тяжелый танк, не спеша выполз из грязи на асфальт и, минуя запаркованные авто соседних с "Барни энд Борис" столь же важных лонг-айлендовских мелких бизнесов, вылез на дорогу с двойным движением. Вокруг, по крайней мере, куда достигал глаз, нас окружали новенькие индустриальные объекты. Склады, бараки, башни, трубы, несколько легких полевых небоскребов среднего размера еще в лесах, краны и море грязи. Скучно и противно было глядеть на этот пейзаж. И особенно противен он был именно в весеннюю, конца марта, распутицу, в момент, когда развороченная земля еще не успела улежаться и обрасти вновь, хотя бы только там, где ей позволили, защитной коркой травы и камней. "Барни энд Борис" была молодой фирмой, посему ей досталось место на самом краю искусственной пустыни.
- На хуя все это человеку нужно, Леня? Все это железо и другая мерзость? - спросил я, вздохнув.
По крыше "олдсмобиля" затоптался дождь.
- Ты не философствуй, философ, а лучше выполняй функции. Смотри на карту, - сказал Косогор.
Он, следуя своему собственному правилу, не торопился. Мы ехали со скоростью чрезвычайно медленной, держась середины шоссе. Трафик не был оживленным в этой части Лонг-Айленда, однако некоторые водители клаксонили нам, проскакивая, очевидно, желая над нами посмеяться. Мне стало стыдно, что мы так медленно едем, как старики или инвалиды.
- Может, прибавим газу, Леня? - предложил я. - Лучше в Квинсе в "Мак-Дональд" зайдем, посидим?
- Ни хуя, пусть себе гудят. - Косогор даже нажал на тормоз "олдсмобиля". - Им, может быть, от выработки платят, вот они и спешат. А нам - почасово...
Вспомнив психологию кадрового рабочего, я заткнулся. Я всегда был некадровым рабочим, случайным пришельцем, текучей рабочей силой, пришедшей пережить трудное время, как сейчас, сделать немного денег и свалить. Кадровые же рабочие ни в СССР, ни в Соединенных Штатах и, наверное, нигде в мире, не торопятся. В отличие от авантюристов в беде (мой случай), им работать всю жизнь.
В похожем на скучный украинский захолустный городок Квинсе мы заблудились.
- Бля, куда ты смотрел! Штурман, называется!
Леонид, сняв шляпу, вылез из машины и пнул ногою колесо. Может быть, чтобы не пинать меня. Длинные несколько волосин над лбом, назначение которых заключалось в символическом прикрытии косогоровской лысины, упали ему на очки.
- А вы куда смотрели? Я же вам сказал, что я в блядском Квинсе никогда в жизни не бывал. Как аристократ духа, я не покидаю пределов Манхэттана. Я даже их нумерации не понимаю. Что, например, это ебаное тире между цифрами значит? Вы должны знать, вы живете рядом, в Астории?
- А вот я не знаю! - сердито сказал Косогор. - У тебя есть еще дайм? Аристократ хуев! Придется опять позвонить Барни.
- Зачем звонить, что мы, дети? Найдем! Сейчас сориентируемся и найдем.
- Мы уже сориентировались. Я уже галлон бензину сжег! Вон спроси у черного, видишь, идет. Похоже, местный. Спроси!
- Леня, что у такого спрашивать. Он или кроме своей улицы нигде не бывал, или же умышленно пошлет нас не в том направлении.
- Ты што, расист, Едуард?
- Причем здесь расизм? У него рожа, видите, недовольная. Одет он бедно. Ясно, что дела у него хуевые, хуже, чем у нас с вами. Он не откажет себе в удовольствии запудрить белому человеку мозги, послать его хуй его знает куда. Опыт, мистер Косогор, а не расизм. Спрашивал я у таких дорогу, и не раз...
Сконцентрировавшись, мы все же отыскали нужный адрес. Сразу от чугунной калитки, окрашенной в зеленый цвет, вдоль бедра дома ступени вели в полуподвал. На ядовито-зеленой двери в полуподвал висела табличка: "Доктор Шульман. Общие болезни. Рентгеноскопия". Я крутанул бронзовую лопасть звонка.
Только ветер был слышен, распыляющий над Квинсом последние капли шестого за день дождя. Я крутанул еще раз. Сквозь дверь просочились звуки осторожных шагов.
- Who is it? - спросил вялый женский голос.
- Доктор Шульман?
- Доктор Шульман не может вас принять.
- Как это не может? - Леонид сжал мое плечо. - В газете написано, что можно приехать посмотреть аппаратуру с 9-ти до 5-ти. Барни дал мне объявление. Оно у меня в машине... Откройте пожалуйста!
- Кто вы такие?
- Мы от фирмы "Барни энд Борис". Мы хотели бы осмотреть ваш рентгеновский аппарат. Доктор Шульман дал объявление о продаже рентген-аппарата.
- Доктор Шульман мертв.
- Ни хуя себе! - воскликнул Косогор. Снял шляпу и почесал затылок. Спроси ее, когда он умер?
- Какое это имеет значение? - прошептал я. - Валим отсюда на хуй!
- Имеет. Мне нужно будет отчитываться перед Барни. Он с меня спросит. Что я ему скажу? Что доктор умер? Так он мне и поверил!
Я постучал в дверь.
- Простите пожалуйста, миссис, а когда умер доктор Шульман?
- Сегодня утром.
- Может быть, вы все-таки откроете?
В дополнение к женскому, из-за двери просочился мужской голос, и после короткого диалога дверь открылась.
- Извините, я думала, вы пуэрториканцы... - Миссис оказалась женщиной лет сорока, в халате. Блондинкой, вполне красивой, но начинающей полнеть. Это я дала объявление в газету. Я совсем забыла... Когда такое горе...
Рядом с нею стоял чернокудрый молодец явно латиноамериканского происхождения. Не пуэрториканец, но, может быть, аргентинец или бразилец... Такими в старых русских пьесах бродят по сценам приказчики, находящиеся в преступной связи с женою купца-хозяина.
- Ебарь! - громко констатировал Косогор, поглядев на молодца. - А старика они убрали. Спроси у нее, не передумала ли она продавать оборудование рентген-кабинета.
Я спросил. Мы узнали, что миссис зовут Присцилла, потому что "приказчик", схватив (именно схватив с цыганской порывистостью) ее руку, сказал:
- Присцилла, давай избавимся от этих бесполезных для нас предметов! Чем скорее, тем лучше!
- О'кэй! - согласилась Присцилла. И обратилась ко мне: - Поднимитесь, пожалуйста, на улицу и зайдите с главного входа.
Я послушно повернулся. Но бывший узник ГУЛАГа не поднял с пола свой портфель.
- Почему? - спросил он, стоя на моем пути.
- Что почему, Леонид?
- Почему они не хотят, чтобы мы прошли через офис? Они что-то прячут от нас. И ты знаешь что?
- Что? - спросил я, тесня его к лестнице.
- Труп доктора, - сказал Косогор.
- Леня, - сказал я, вы перечитались американских детективов, пиратски издаваемых в Израиле по-русски. Признайтесь!
- Они убили его, и труп находится в офисе...
- Леня!
Осмотрев рентген-кабинет, отвинтив с моей помощью несколько шурупов и гаек, померив амперметром напряжение в нескольких проводах, произведя полдюжины арифметических действий в неопрятной пухлой тетради, Косогор сообщил мне пренебрежительно, что старую рухлядь покойного Шульмана "Барни энд Борис" покупать не будут.
- Нет смысла. Оборудование изношено до предела. Механическая часть еще ничего, но электронная... - Косогор сплюнул чуингам в ладонь и предложил вдове поставить на квитанции с шапкой "Барни энд Борис" ее подпись.
Вдова было отказалась, испугавшись, что мы желаем ее каким-либо образом обмануть, но я, отведя в сторону латиноамериканского ебаря, заверил его, что фирма купит аппаратуру непременно, и вдова уступила тройному нажиму. Подписала.
Именно за освидетельствование они и платили Косогору двадцать долларов в час. Оказалось, что подобно старому ветеринару, способному, всего лишь приложив ухо к грудной клетке коровы или лошади, определить, какая у животного болезнь, или, покопавшись в коровьем душистом дерьме, определить по цвету дерьма, что у коровы с желудком, прибывший из Симферополя через Рим Косогор разбирался в здоровье медицинских машин. Покружив вокруг докторского оборудования, поскребя здесь и там, приложившись клеммами допотопного симферопольского амперметра с разбитым стеклом к паре проводов, он мог уверенно сказать, стоит или не стоит приобретать облупленного монстра. Оказалось, что Косогор обладает редчайшей в Соединенных Штатах профессией, что Косогоров в Штатах раз, два да и обчелся, и они ценятся на вес золота.
- Если бы я хорошо говорил по-английски, они бы мне платили двадцать пять в час как миленькие, - утверждал Косогор.
А разница между докторским оборудованием России и Америки была, оказывается, для доктора Косогора не важнее различия между коровами двух стран.
Методы его были грубыми. И в этом он тоже походил на ветеринара. Мы устанавливали в новенький офис рентген-аппаратуру, закупленную у "Барни энд Борис" с чрезвычайно обольстительно выглядевшим доктором-хайропрактером*. Высокий, с полуседой бородкой и усами, по-жуирски подкрученными вверх, бывший лейтенант-кёнел Эрнест Уайтхолл напоминал Дьявола или Дракулу.
1 2 3