– Что-то в моем животе бурчит, – поделился ощущениями Гонза. – От пустоты. Это говорит о том, что…
– Думаешь ты желудком, как я и предполагал ранее, – закончил я мысль Кубинца на свой манер.
– Нет, не желудком. Но пообедать стоит, – нарочито обиженным тоном отозвался Гонза.
Я отомкнул парадную дверь. Долго возился с замком. Ключ не хотел проворачиваться. Распахнув дверь, я пропустил вперед Кубинца. Гонза вошел и остолбенел. Раздался сдавленный смешок и короткий возглас:
– Твою мать.
Я поспешно рванулся в офис. Запахнул за собой дверь, запер ее, щелкнул клавишей, включая освещение в холле, и обернулся.
Увиденное сперва повергло в шок, затем вызвало оторопь, которая сменилась гневом, переросшим в ярость.
Гонза грязно выругался и влепил кулаком со всей мощи в дверной косяк. Осталась вмятина. С костяшек закапала кровь. Он поморщился и облизнул руку.
В дальнем конце холла под балконом второго этажа равнодушно висел Иван Ирисов, не доставая своими длинными кривыми ногами до пола сантиметров десяти. Рот Ирисова был неестественно растянут в судорожной ухмылке, будто из последних сил он пытался посмеяться над судьбой. Рубашка распахнута, обнажая бледную волосатую грудь. Пуговицы на рубашке отсутствовали. Они блестели пластмассовой россыпью на полу. Петля, обвившая кадыкастую сломанную шею Ирисова, ниспадала с перил балкона.
– Приехали, – резюмировал Гонза.
– Вот уж точно, – поддакнул я.
Восемь минут назад разговаривал с Ирисовым. Вано был жизнерадостен и полон оптимизма. После этого меня пытаются убедить, что он добровольно влез в петлю.
Кубинцу, видно, пришла на ум та же мысль.
Он подошел к повешенному и, не касаясь тела, пробежал по нему глазами.
– Отравлен, – констатировал Гонза. – Также, как Плавников. Следы на шее.
Смерть Ирисова меня убедила в теории о двух группировках.
Одна из них заинтересована только в сборе полезной информации. Эти наводнили мой кабинет жучками и подселили в комп «Траяна». Проникли в мой дом, присутствовали в нем тенями. Они впитывали всю информацию, курсировавшую, как шарик пинг-понга, между стенами.
Вторая группа поставила себе целью убрать каждого, кто хоть на миллиметр приблизится к разгадке исчезновения Романа Романова. Вполне возможно, что убийцы перепутали Ирисова со мной. По крайней мере, эту версию откидывать никак нельзя.
– Что с Ванькой делать? Снять? – поинтересовался Гонза.
– Никак нельзя. Нам еще с полицией разбираться. Звони инспектору Крабову. Я буду в Хмельной.
Я неспешно, точно прожил на земле тысячу лет, направился к лифту, раздумывая над предстоящей встречей с инспектором Крабовым. Надо сказать, что видеть Петра Петровича Крабова мне совсем не улыбалось. Петр Петрович возглавлял районное управление внутренних дел и питал к моей персоне ту же любовь, что бык к шпаге тореадора.
По странному стечению обстоятельств каждое крупное убийство в районе оказывалось связанным с моим именем. Стоило обнаружить труп, сообщить родственникам, как через полчаса я приступал к работе, к вящему неудовольствию Крабова.
Петр Петрович так надеялся, что, когда мы переедем, он заживет спокойно.
Да не тут-то было.
Раскатал губы-то. Мы передислоцировались с Гаванского канала, где занимали этаж в бизнес-центре по соседству с зубоврачебной клиникой и мебельным магазином, на канал Беринга в собственный особняк. Поручик Стеблин, правая рука Крабова, рассказывал, что, когда инспектор узнал о переезде, его лицо приобрело вид посмертной маски Фредди Крюгера. В отличие от Крабова со Стеблиным мы находились в прекрасных отношениях, я бы даже сказал дружеских.
Но, пока инспектор Крабов не заявился, мне требовалось сделать пару телефонных звонков. Так сказать – на опережение. И я предпочел звонить из Хмельной, так я прозвал свой пивоваренный подвальчик.
Первым делом я дозвонился до господина Чистоплюя и обрадовал его новостью, после чего задал риторический вопрос:
– Мы продолжаем расследование?
– А вы намерены отказаться? – вопросом на вопрос отозвался Иероним Балаганов.
– Я – нет. Я всегда иду до конца. А вы?
– Скажите, вы хоть продвинулись? – не заметил моего вопроса господин Чистоплюй.
– Стали бы на меня охотиться в противном случае, – усмехнулся я.
– Тогда продолжайте. Только так. Истинно так, – распорядился Иероним Балаганов.
Я повесил трубку и позволил себе расслабиться на минуту. Развалился в кресле, собираясь с мыслями. Я так уверенно ответил господину Чистоплюю, что у меня есть версии, что сам чуть было не поверил в это. На самом деле – голый пустырь. Только летающий мусор, но ни одной дельной дороги, ни травинки догадки. Я не имел представления, почему похитили Романа Романова. Но знал, в каком направлении двигаться. А это главное!
Вторым делом я дотянулся до школьного приятеля Степана Прокуророва. Звонил я ему на мобилу, поскольку рабочего номера не знал. Откликнулся Прокуроров сразу же.
– Кто это? Туровский, ты, что ли?
– Степ, я. Дело к тебе есть.
– Я уж обрадовался, что ты за жизнь встретиться хочешь. А у тебя опять дело, – недовольно пробурчал Степан Прокуроров. – Ну, выкладывай.
– Мне нужно узнать все, что возможно, о Родионе Сельянове.
– Кто таков?
– Все, что мне известно, так это то, что он работает адвокатом в бюро «Моисей».
– В первый раз слышу о «Моисее». Что-нибудь есть еще?
– Телефон.
Я надиктовал номер.
– Ну, будь. Вызнаю, позвоню.
– Степ, если у тебя завтра вечером планов нет, заезжай. Мы на канале Беринга обосновались, – предложил я.
– Я в курсе. У меня адрес есть.
До прихода инспектора Крабова оставалось еще минимум полчаса, если Гонза уже успел позвонить. Текущих дел по пивоварению у меня не наличествовало. По крайней мере, настолько срочных. И я включил телевизор. Столичный канал, использовавший в качестве значка имперского двуглавого орла, транслировал новости. Мне подфартило как всегда. Вещали о подготовке празднования трехсотлетия Санкт-Петрополиса и как обычно катили бочку на нашего губернатора – Владислава Пятиримова. Суть всего наезда сводилась к тому, что добрая половина выделенных на празднование денег куда-то исчезла. Доподлинно было известно, что из Москвы деньги ушли, а Пятиримов разводил руками и убеждал прессу, что никогда не видел вышеозначенной суммы, а все слухи о том, что сумма эта покинула Москву, – навет прессы, тщательно спланированный и по нотам сыгранный спектакль. Пятиримов даже грозился указать на режиссера представления, но его никто не слушал.
Лично для меня ясно было одно – политической карьере Владислава Пятиримова крышка. Ему дадут отпраздновать трехсотлетие и даже, возможно, дадут досидеть губернаторский срок, после чего упекут за расхищение по указу императора. Грешно тырить в таких масштабах, да притом так нагло.
Закончив обсасывать коррупционную тему, ведущий доложил о готовящемся приезде сэра Пола Маккартни в Северную Венецию. Вкратце он рассказал историю группы «Битлз», помянул известную песню «Назад в Россию» и напомнил о концерте экс-битла в Москве на Красной площади.
Я прогнал каналы. Но везде одно и то же. Время новостей. Не о трехсотлетии, так об оккупации Ирака Социалистическими Соединенными Штатами Америки; не об Ираке, так о концерте сэра Пола; не о Маккартни, так о коррупции в губернаторских кругах Санкт-Петрополиса.
Замкнутый круг.
Я уж отчаялся увидеть что-нибудь полезное, как надобность в телевизоре отпала.
Я узнал о явлении инспектора Крабова раньше, чем мне сообщил Гонза Кубинец, спустившийся в Хмельную. Сверху раздался надсадный рев старого медведя, в последний раз забравшегося на самку, затрясся пол и захлопали двери. Я уж забеспокоился о сохранности своего пива. Вдруг звуковые колебания оказывают на него пагубное воздействие? Я направился сквозь Хмельную к лифту и столкнулся с Кубинцем, выходящим из лифтовой кабины.
– Крабов прибыл, – обрадовал Кубинец. – Очень счастлив, что труп в нашем доме. Теперь у него появился повод отобрать лицензию.
– Пусть попробует, – хмуро бросил я.
Появилось ощущение, что стены стали сжиматься, норовя меня раздавить, и тут же пропало. Но я принял это за знак свыше.
Петр Петрович Крабов вполне соответствовал тому облику, что рисовал шум, производимый им. Медведь с незажженной сигарой в зубах, втиснувшийся в костюм, топтался в нашей прихожей, скептически оглядывая неподвижное тело Ирисова. Поручик Ираклий Стеблин находился подле. Вокруг Крабова суетились люди в форме, раскладывали свои инструменты эксперты, сверкали вспышками света фотоаппараты. Завидев меня, Крабов всплеснул руками и взрычал:
– Туровский, я же предупреждал вас, не давайте мне повода. Отчего же вы так непослушны? – Инспектор Крабов хищно рассмеялся. – Ну рассказывайте, Туровский, вы сами подвешивали бедолагу или за вас это сделал Гонза?
– Во-первых, – учтиво, пытаясь сохранить хладнокровие, сказал я, – прошу учесть, Крабов, у нас действует презумпция невиновности…
– К черту, Туровский, бросьте фиглярничать. – Улыбка сползла с лица Крабова.
– Во-вторых, поручик Стеблин, будьте свидетелем. Инспектор Крабов позволяет предвзято относиться к нашим персонам.
Стеблин нахмурился и, потупив взор, точно от стыда, отчеканил:
– Петр Петрович, право же, вы загибаете.
– Бросьте, Стеблин, у нас появился прекрасный шанс. А вы хотите испортить всю партию, – подавляя подчиненного, заявил инспектор.
Крабова похлопал по плечу низкорослый толстячок в очках с сильными линзами. Он напоминал дряхлую черепаху, угодившую в суп.
– Извините, инспектор, у повешенного на шее обнаружены следы инъекции. Осмелюсь предположить, что он был отравлен. Скорее всего, ампула была выстрелена. Точно можно будет сказать только после экспертизы.
Крабов расплылся в улыбке и хлопнул в ладоши.
– Теперь, Туровский, вам нужно проявить чудеса изворотливости, чтобы сохранить свою задницу в сухости и тепле.
– Не беспокойтесь, Крабов, я скользкий как угорь. Выползу, – пообещал я, сохраняя хладнокровие. Инспектору мое заявление пришлось не по вкусу.
– Туровский, я лишаю вас лицензии вплоть до окончания следствия по делу об убийстве Ивана Ирисова.
Гонза скривился и сжал кулаки.
– Я обжалую такое решение, инспектор, в городском управлении, – пообещал я.
– Ничего вам не светит, Туровский. Это стандартная процедура, – парировал Крабов.
– Да, но у меня есть алиби. – Я вкинул в партию козырь.
Инспектор Крабов нахмурился, отчего его лицо стало напоминать театральную маску, отображающую скорбь.
– Когда приехал Ирисов…
– А зачем он приезжал? – прервал меня Стеблин.
– Почистить компьютер. У меня были подозрения на «Траян». Вчера слишком долго и неаккуратно Гонза шастал по Сети, – разъяснил я.
Кубинец досадно хмыкнул, но промолчал.
– Так вот. Когда приехал Ирисов, у меня находился один из работников Иеронима Балаганова, со-президента компании «Седуктиве Бед».
Лицо Крабова вытянулось, точно он повстречал своего покойного дедушку.
– Потом Ирисов остался, а мы уехали. Около двух часов я провел с Иеронимом Балагановым. Гонза был со мною. Затем мы вернулись в сопровождении двух сотрудников и обнаружили тело. Вот в общем-то и все. Так что если бы мы даже хотели убить Ивана Ирисова, что само по себе абсурдно, у нас не было ни одной свободной минутки.
Я чувствовал себя Сципионом Африканским Младшим, въезжающим в Рим после разрушения Карфагена, а граждане свободного города чествовали меня как триумфатора.
– Где же эти сотрудники? – растерявший былую уверенность, спросил инспектор.
– Отправились докладывать руководству, – предположил я.
– Иероним Балаганов ваш клиент? – задал вопрос в лоб Крабов.
– Я думаю, что это не относится к сути данного дела. Но если вам уж так хочется это знать, спросите у Балаганова сами.
Полный триумф.
Инспектор Крабов скривился, словно ему довел ось разжевать живую лягушку.
– Что ж, я проверю все, что вы мне сообщили, – произнес Петр Петрович. Сдавать позиции он не привык. – Но учтите, Туровский, я проверю все, что вы мне сказали. И не дай бог, вы втерли мне липу. Я вернусь и лишу вас лицензии.
Последние слова он прогавкал, выстреливая каждое, как снайперскую пулю. Но я не обратил на них внимания. А жаль! Я ведь присутствовал при изречении пророчества.


Глава 6

Обед мы заказали в «Эсхиле-ХР». Жаркое. Целого барашка, зажаренного на вертеле, и овощной суп с клецками. Через полчаса посыльный топтался на пороге. Жаркое даже не успело остыть и тут же откочевало на обеденный стол, куда я добавил две бутылки светлого пива. Как говорится, смотри на мир сквозь пиво, и он покажется тебе золотым.
Обедали в молчании.
Ни слова о событиях дня, ни слова о политике, истории, экономике.
Темы отпали. Каждый размышлял о своем.
Кубинец кручинился, остро принимая смерть Ирисова к сердцу. С Вано они были по-особому дружны.
Я размышлял о раскладе сил. Мы ни на волос не приблизились к разгадке тайны исчезновения Романа Романова, однако два осиных гнезда уже потревожили. Парадокс! Кто-то, видимо уверовав, что этот орешек мне не по зубам, решил расправиться со мной на всякий случай.
Закончив обедать, я допил пиво, молча поднялся из-за стола и покинул столовую. Остаток дня до встречи с Ангелиной я намеревался провести в Хмельной, требовалось простерилизовать оборудование, оставшееся от приготовления тридцати литров пива. Занятие для меня пренеприятнейшее. Но хочешь пить вкусное пиво, умей и посуду стерилизовать.
Такая рекогносцировка!
Только перед тем как приступить к неприятной процедуре, я достал визитку адвоката Сельянова и набрал указанный номер. Как и ожидалось, никто не ответил. Я призадумался с неотключенной трубкой, слушая гудки.
Что я имел в наличии? Да практически ничего. Ни одной свежей мысли. Только факт исчезновения, два трупа, несколько покушений, странная визитка, да…
Стоп!
Я повесил трубку, ощущая растущее волнение.
Как-то за всеми волнениями совсем потерялось – зачем я вызывал Ирисова.
1 2 3 4 5 6 7