Кузьмичиха трахнула гармошку о стену, повалилась на колени перед иконой, начала молиться, истово бросая с плеча на плечо большую, что лопата, руку, биясь костлявым лбом об пол, с громким плачем просила наказать ее сей же момент.Бабы завыли, как перед светопреставлением, и начали брызгать на Кузьмичиху водой из ковша, Кузьмичиха схватилась за голову, повалилась на спину, зрачки ее увело под лоб.— Самогонки, самогонки в рот-то плесните, — деловито посоветовал Еремей. — Заклинилось сердце в ей.Кузьмичиха, поперхнувшись самогоном, очнулась от обморока и, шатаясь, пошла на кровать. Еремей церемонно поклонился присмиревшим женщинам, сказал: «Спасибо за угощение». Они сказали ему; «Спасибо за компанию». И мы отправились в Выдрино ночевать. Поднялись в полгоры, остановились отпыхаться. Внизу, за бельмасто сверкающими озерами, в холодной мороси тускло светились огни хутора. Разбежались пашкинские бабы по своим одичалым углам, в потустороннюю тишину погруженных темных изб.И, глядя на эти едва теплеющиеся огни, Еремей Чердаков ровно бы самому себе, но так, чтобы и я слышал, совсем почти трезво сказал:— Не осуждай и не кори наших баб. Пожалеть их надобно, за жись ихнюю…Сказал, всхлипнул чуть слышно и покарабкался в гору.
1970

1 2