– Ты гуторил о континенте, – напомнил Вениамин.
– Ну, хай, – недовольно взмахнул рукой Сид.
– А теперь гуторишь об острове.
– Кличется он так – Мусорный остров, а на самом деле – континент. Только очень маленький. Разумеешь?
Вениамин задумался.
– Первый континент тоже маленький, – сказал он. – Но его-то островом нихто не кличет.
– И шо с того? – непонимающе оттопырил губы Сид.
– Хай найн шо, – махнул рукой Вениамин. – Так прогуторил.
– Короче, два континента, – Сид снова изобразил руками шар. – На одном – Гранде Рио ду Сол с прилегающими окрестностями и тюрьмой «Ультима Эсперанца», в которой мы с тобой, бади, сидим, на другом – мусорная свалка. Заплатив гроши, каждый может вывалить туда свои токсичные отходы.
– Каждый житель Первого континента? – спросил Вениамин.
– Ну, ты гуторишь, – усмехнулся Сид. – На Мусорном острове утилизируются отходы со всей Галактики. Вот тебе и статья бюджета.
– Ты мозгуешь, шо утилизация отходов такой выгодный бизнес, шо на доходы от него можно прокормить целую планету? – Вениамин с сомнением покачал головой.
– Не всю планету, а только один маленький континент, – уточнил Сид. – К тому же, як я слухал, на Мусорный остров свозится такая дрянь, якую боле ни в одном месте не примут. Разумеешь?
– Теперь разумею, – кивнул Вениамин.
– Ну, во! – удовлетворенно наклонил голову Сид. – Завтра сам Мусорный остров узришь.
– То есть як? – опешил Вениамин.
– А вот так, – развел руками Сид. – Хто, мозгуешь, весь тот мусор разгребает?
– Осужденные? – как-то совсем уж легко догадался Вениамин.
– Найн, – отрицательно качнул головой Сид. – Не осужденные, а приговоренные.
– Разве для того, шобы приговорить к наказанию, человека не треба сначала осудить?
– Найн, – снова качнул головой Сид.
Вениамин посмотрел на парня с подозрением. Для человека, приговоренного к работам на свалке токсичных отходов, вид у него был слишком уж беспечный.
– Значит, завтра нас отправят на Мусорный остров? – еще раз для верности уточнил Вениамин.
– Индид, – кивнул Сид.
– Всех, – обвел рукой ряды камер-клеток Вениамин.
– Ну, почти всех, – ответил Сид.
– И на якой срок?
– Ты о чем? – удивленно вытаращился на него Сид.
– Когда мы назад вернемся? – иначе сформулировал вопрос Вениамин.
Сид криво усмехнулся. А может быть, поморщился от зубной боли.
– С Мусорного острова не возвращаются.
– Як же там люди живут? Среди токсичных отходов?
– Не ведаю, – пожал плечами Сид. – Я там не был.
Вениамин прошелся по камере, остановился возле решетки, провел ладонью по лицу.
– Хай, ну и порядочки у вас.
На это заявление Сид ничего не ответил – какой смысл обсуждать существующую систему, если изменить ее нельзя. Мир несовершенен, и с этим, увы, ничего невозможно поделать. И прав тот, кто относится к сему факту с философским спокойствием.
– Тебя как кличут-то? – спросил Сид-философ.
– Вениамин. Вениамин Ральфович Обвалов.
– Зря ты прифлаел на Веритас, Вениамин Ральфович.
Как ни странно, но ни в голосе, ни во взгляде парня не было даже намека на насмешку.
– Ара, инц лясир, Сид. Порочный – это твоя фамилия?
– Найн, кликуха.
– Ты в самом деле порочен?
– Так они разумеют, – пожал плечами Сид.
– Хто? – не понял Вениамин.
– Оллариушники.
– А ты сам разве не из них?
– Я-то? – Сид оскалился, и меж зубов его на мгновение выскользнул кончик языка – точно жало змеиное. – Найн.
Ответ соседа по камере заставил Вениамина задуматься.
– Я мозговал, что на Веритасе все оллариушники.
– Почти все. Кроме тех, хто найн.
– И хто же найн?
– Я!
Гордо было сказано!
– Ты один?
– Хай найн, есть и другие. Мозгую, на Мусорном острове таких, як мы, полно.
– Пуркуа же ты не уфлаишь с Веритаса?
Сид глянул на задавшего вопрос Вениамина, точно на младенца неразумного.
– С Веритаса не уфлаишь. Тут либо будь оллариушником, як все, либо отправляйся на Мусорный остров. Хай и почему я должен уфлаеть? Мой дед высадился на Веритасе, когда здесь еще никаких оллариушников не было! Пусть они и убираются!
Парень разгорячился настолько, что пару раз в сердцах ударил ребром ладони по решетке.
– За шо тебя взяли? – спросил Вениамин. – За то, шо Оллариу вместе со всеми не кричал?
– За саморез.
– Инчэ?
Сид повернулся к Вениамину спиной и скинул с плеч рубашку. Под левой лопаткой багровел свежий шрам – небольшой, сантиметра два в длину, аккуратный.
– Сид, ты забываешь, шо я не местный, – с укоризной произнес Вениамин.
Парень накинул рубашку на плечи и повернулся к Вениамину лицом.
– Я вырезал вживленный идентификатор. Ну, не сам, конечно, – помогли. Но инициатива была моя.
Брови Вениамина поползли вверх, а затем сошлись у середины лба. То, о чем говорил Сид, – если, конечно, Обвалов правильно его понял, – было чудовищно, невообразимо и дико. Требовалось приложить определенное усилие, чтобы поверить, что подобное могло происходить на самом деле.
– Ты хошь прогуторить, шо вживленный идентификатор личности есть у каждого жителя Веритаса? – спросил он для того, чтобы окончательно развеять все сомнения.
– За Мусорный остров ничего прогуторить не могу. А на Первом континенте вживленный идентификатор есть у каждого, хто олдей двенадцати роков.
– То есть джаниты могут легко определить местонахождение любого гражданина, введя соответствующий код в поисковую систему, – в полнейшем замешательстве Вениамин обхватил ладонью подбородок. – Хай, теперь я кумекаю, насколько глуп был мой вопрос о правах разумных существ.
Вениамин сделал два шага по камере, уперся в стену, развернулся и шагнул в обратную сторону.
– Я все мозгую, есть ли идентификатор у Великого Магистра Ордена? – задумчиво произнес Сид. – Ты шо по этому поводу шурупишь?
Вениамин рассеянно посмотрел на Сида.
– Это имеет якое-то значение?
– Хай найн, симпл интересно.
Ничего не ответив, Вениамин продолжал ходить по камере.
Минут десять Сид молча наблюдал за ним, время от времени тяжко вздыхая, – больно было смотреть, как человек мается.
– Хай не переживай ты так, Вениамин Ральфович, – сказал он наконец. – Мозгую, и на Мусорном острове люди живут. Станем держаться вместе, глядишь, и не пропадем.
Вениамин остановился посреди камеры – если, конечно, уместно говорить о центре помещения, в котором с трудом можно было сделать два шага, – щелкнул пальцами и улыбнулся.
– Ось так, Сид, только у меня другие планы.
– Инче? – поинтересовался Сид – ненавязчиво, именно так, как и подобает сокамернику, не успевшему съесть с товарищем по несчастью даже пары ложек соли.
– Собираюсь ночью свалить отсюда. У тебя есть на примете кильдим, где можно отсидеться?
Сид, похоже, решил, что Вениамин спятил. Он медленно набрал полную грудь воздуха и чуть приподнял руки, как будто собираясь сказать – ты не волнуйся, дорогой, все будет в порядке – и, может быть, даже постараться улыбнуться после этого. Но – пауза. А затем:
– Отсюда не убежать.
– Ты в этом уверен?
Снова долгая пауза.
– Я не слухал, шобы кому-то удалось сбежать из «Ультима Эсперанца».
– Мэй би, потому шо никто и не пытался?
– Ты знаешь, як это сробить?
– Мэй би.
Сид опустил взгляд и в задумчивости, а может быть, в растерянности провел ладонью по волосам. Затем ладонь скользнула вниз и огладила сначала одну щеку, затем другую. Одно дело – верить в то, что ты парень лихой, много чего повидавший, и терять тебе вроде уже нечего. Совсем иное – действительно решиться на отчаянный поступок. В конце концов, и на Мусорном острове люди живут, а вот с пулей в животе не очень-то потанцуешь.
Вениамин подошел вплотную к решетке и взялся за прутья руками.
– Но то цо? – совсем тихо проговорил он. – Кильдим на примете есть?
Сид поднял взгляд, все еще немного растерянный, и серьезно посмотрел на соседа по камере. Он даже не попытался изобразить улыбку – и Вениамину это понравилось.
– Есть.

Глава 3
В которой говорится о том, что делать, когда некуда бежать

Оллариу – призыв к действию. Оллариу – жизнь, стиль жизни. Оллариу – род отношений между людьми. Оллариу – удовольствие и радость. Оллариу – это все.
Устав Ордена поклонников Хиллоса Оллариушника.Изначальный вариант. Раздел «О том, что такое Оллариу»
Хотя, казалось бы, деление суток на часы и минуты по сути своей лишь одна из многих условностей, к которым прибегает человек для того, чтобы максимально упростить и отчасти рационализировать свою жизнь, существуют все же часы, наделенные некой магией, окутанные мистическим ореолом, за каковым скорее всего не кроется ничего, кроме извечного пристрастия людей к ловле черных кошек, где бы они ни появлялись.
И все же, и все же, и все же…
К примеру – полночь. Таинственное и немного пугающее время суток. Неуловимый миг, когда сегодня превращается во вчера, а завтра становится сегодня. Ни объяснений, ни комментариев, ни ответов – просто короткий, чуть приглушенный щелчок минутной стрелки, занявшей строго вертикальное положение и закрывшей собой часовую – всего на одну минуту. Разве не в полночь положено выкапывать из земли клады? Разве не в полночь совершаются все самые ужасные злодеяния? Разве не в полночь начинают плестись нити заговоров? Быть может, полночь – это тот самый миг, когда можно убить даже время?
Чем была примечательна полночь в тюрьме «Ультима Эсперанца»? Тем, что ровно в полночь все заключенные должны были под надзором дежурных надзирателей делать Оллариу. Сид не сумел вразумительно объяснить Вениамину суть этого действия. Возможно, виноват в этом был сам Обвалов – когда он понял, что не получит однозначный ответ на заданный вопрос, то сразу потерял всякий интерес к проблеме Оллариу. Полночь была определена Вениамином, как срок начала воплощения в жизнь хитроумного плана, в результате которого он должен был оказаться за стенами «Ультима Эсперанца». Все прочее имело прикладной характер.
Вениамин посмотрел на часы, которые, как ни странно, не забрали при обыске. До полуночи оставалось четыре с половиной минуты. Вениамин расстегнул ветровку. С левой стороны на подкладке красовалась вышитая эмблема фирмы-производителя – золотая геральдическая лилия на серебристом фоне и алая лента с надписью «VROOM». Подцепив ногтем, Вениамин выдернул из основы серебристую нить и обернул ее вокруг указательного пальца.
Сид молча наблюдал за манипуляциями соседа по камере. Он уже пару раз пытался спросить Вениамина о том, что он собирается предпринять с целью их освобождения, но ответа не получил. Не потому, что Вениамин делал тайну из своих планов, а потому, что никакого ясного плана у него не было. Вениамин любил старый, добрый джаз времен свинга и бибопа, времен великих музыкантов, не признававших никаких правил, кроме собственного чувства ритма и восприятия музыки как непрерывного звукового потока, пропускаемого через тело. Должно быть, именно по этой причине в работе Вениамин также чаще всего придерживался импровизационного стиля. За что нередко получал втык от начальства. Но, с другой стороны, несомненным показателем успеха являлось то, что с работы его до сих пор не выгнали.
Взяв нитку двумя пальцами за концы, Вениамин натянул ее и резко дернул в разные стороны. Серебристое покрытие, оставшееся в пальцах левой руки, он щелчком сбросил на пол. Пальцы правой руки Вениамин продолжал держать плотно сжатыми, хотя со стороны казалось, что в них ничего нет.
И тут Сид чуть было не стукнул себя ладонью по лбу, сообразив, что затевает Вениамин Ральфович. Не иначе, как сосед по камере обзавелся где-то той самой мономолекулярной нитью, о которой однажды рассказывал Сиду дядя Юксаре!
– Ниточка из атомов углерода, сцепленных меж собой каким-то хитроумным способом, – говорил Юксаре, прихлебывая из фляжки самодельный джин, который сам он по непонятной причине именовал «Капитанским». – Настолько тонкая, что легко проходит сквозь межмолекулярные соединения. Во так! – Юксаре неожиданно сунул Сиду под нос палец с толстым, обломанным ногтем – почему-то средний палец, а не какой другой. – Допустим, полоснули тебя поперек пальца мономолекулярной нитью. Ты в первый момент ничего и не почувствуешь. А потом, глядишь, палец – вжик! – и отвалился, – средний палец Юксаре изогнулся, точно крючок на конце багра. – Но! – теперь перед носом Сида торчал указательный палец Юксаре. – Если успеть прижать палец к прежнему месту и как следует зафиксировать, так межмолекулярные связи восстановятся и вроде бы ничего и не произошло. Во как, парень!
– И где же такую нитку прикупить можно? – насмешливо поинтересовался Сид.
Из всех знакомых Сида дядя Юксаре был, пожалуй, единственным, чьи интересы можно было назвать разносторонними. Но имелась у него слабость – любил приврать. Даже не приврать, а прихвастнуть малость. Так разве ж то грех?
– Дурак ты, Сид, – спокойно, без обиды ответил тогда Юксаре и в очередной раз приложился к фляжке. – А мономолекулярная нить не для дураков всяких. Ею только спецслужбы пользуются.
– А тебе-то о ней откуда известно? – продолжал подтрунивать над родственником Сид.
На этот раз Юксаре отчего-то обиделся.
– Оттуда, – ответил он брюзжащим голосом. И, помедлив, еще раз повторил: – Оттуда!
На этом разговор и закончился.
Тогда, слушая Юксаре, Сид был уверен, что родственничек по своей обычной привычке заливает, а вот сейчас, наблюдая за приготовлениями Вениамина, неожиданно вспомнил о том давнем разговоре.
Вениамин тем временем присел на корточки возле двери камеры и принялся за дело. Работал он спокойно, неторопливо, как будто всю жизнь только тем и занимался, что срезал замки мономолекулярной нитью. У Сида не было возможности внимательно следить за манипуляциями Вениамина, но, когда, обернувшись, Обвалов весело подмигнул ему, парень понял, что дело сделано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10