Сен-Жермен безразлично кивнул.
– И что же из этого следует, Саттин?
– Теперь до меня вдруг дошло, – сказал медленно англичанин, – что между вами и тем незнакомцем есть несомненное сходство.
– Сколько же лет было гостю Гельветиуса? Соизволил ли достойный алхимик упомянуть о его возрасте?
– Чуть более сорока, – озадаченно произнес Саттин, упираясь руками в стол.
– А сколько лет, по-вашему, мне?
– Не более сорока пяти.
Сен-Жермен выразительно указал глазами на выход.
– Вы сами разрешили свои сомнения, Саттин.
Пошли.
Они окунулись в парижскую ночь, еще полную звуков, и через подворотню прошли на задворки. Из окон пристроек несло подгорелым маслом. Всюду шныряли тощие кошки, шарахаясь от людей.
– Сюда, ваше высочество, – пригласил Саттин, толкнув какую-то дверь. – Наша гильдия небогата, но у нас есть все, что нужно.
В лабораториях алхимиков (даже страны Кем, названной позже Египтом) Сен-Жермену доводилось бывать множество раз. Он приготовился окунуться в атмосферу, полную удушливых испарений, и ожидания его оправдались.
– Князь Ракоци! – прокричал Доминго-и-Рохас, поворачиваясь к двери. – Я уж и не надеялся вас повидать. Мы ограблены, а Ле Грас убежал. – Маг рассмеялся.
– Не важно, – улыбнулся в ответ Сен-Жермен. – Я знаю, где прячется ваш беглец и постараюсь выяснить, причастен ли он к пропаже. Мадам? – он обернулся к женщине и поклонился.
Та с большим достоинством поклонилась в ответ, обдергивая рабочий передник, и низким грудным голосом произнесла:
– Добрый вечер, ваше высочество.
Доминго-и-Рохас, поколебавшись, решил поклониться тоже.
– Ее зовут Ифигения Анцела Лэрре. Она из Марселя и кое-что смыслит.
– Очарован, – произнес Сен-Жермен, с удовольствием всматриваясь в умное, проницательное лицо. Своими чертами и неколебимым спокойствием эта женщина очень напоминала Оливию, но та умерла истинной смертью около ста лет назад.
– Вы, как я знаю, преследовали зеленого льва. Успешно ли?
– Мы настигли льва, и солнца он не наглотался, – ответила Ифигения, улыбнувшись.
– Мои поздравления.
Сен-Жермен прошелся по комнате, окидывая рассеянным взглядом змеевики, сосуды, реторты, перегонные кубы и прочие принадлежности, сопутствующие весьма непростому занятию, посредством которого пытливый ум человеческий пытался постичь природу вещей. Все затертое, захватанное, закопченное – хлам, а не инвентарь. В дальнем конце комнаты находилось странное сооружение, напоминавшее улей.
– Вижу, у вас есть еще один тигль.
– Старенький, – торопливо откликнулся Саттин. – Ваши сосуды из платины в него не влезали.
– Ну разумеется, – произнес граф, рассматривая миниатюрную печь. Кирпич, из которого она была сложена, похоже, изготовляли еще в стране Кем, почитавшейся прародиной алхимического искусства.
– Даже тигль поновее пришлось переделывать… для кого-то, как оказалось.
– Кто бы это ни был, он знал что искать.
– Боюсь, что так, князь, – согласился Саттин и торопливо добавил: – Но это все-таки не Ле Грас. Тот не знал, чем мы занимаемся.
– Вы уверены? – спросил Сен-Жермен, окинув примолкших алхимиков пристальным взглядом. – Ну, вы двое его ни о чем в известность не ставили, а как с остальными? Где Оулен? Кто оглушил Сельбье? Вы можете поручиться за всех?
Доминго-и-Рохас сердито нахмурился.
– Князь Ракоци, это просто немыслимо. Если вам верить, то наше положение швах. Мы покойники, мы просмотрели предателя, а против предательства оружия нет. Однако все мы еще здоровехоньки, и, значит, не стоит паниковать.
Взгляд Сен-Жермена сделался жестким.
– Теперь мне понятно, почему инквизиция сумела добраться до вас. Предательство – страшная вещь, но беспечность – страшнее.
Ифигения внезапно кивнула.
– Мне кажется, князь прав. Тигль исчез, и мы в любом случае под ударом. – Огладив фартук, она спокойно добавила: – Надо бежать.
– Мудрый вывод, мадам, – кивнул Сен-Жермен.
– Но это же невозможно! – вскричал англичанин на своем родном языке. – Куда нам бежать? Мы не можем все бросить. Нас тут же настигнут. Нет, это конец!
Доминго-и-Рохас не понял ни слова, но горячо закивал.
– Бежать бесполезно. Ифигения, замолчи! Куда ни сунься, нас выследят и накроют. А опыты? Ты что, предлагаешь от них отказаться? Париж огромен, но поди-ка сыщи в нем пристанище. Мы и здесь-то осели с трудом.
– Пристанище надо искать за городскими пределами, – твердо произнесла Ифигения. – И мы будем его искать. А как только оно отыщется – покинем Париж.
Сен-Жермен восхитился. Маги в своем большинстве – существа неуравновешенные и импульсивные, а уж житейская рассудительность не свойственна им вообще. Но эта женщина вела себя более чем достойно, и здравого смысла ей было не занимать. Она спокойно взглянула на графа.
– К сожалению, нам и вправду некуда идти, ваше высочество. У магов много приятелей, но мало друзей. Мы попробуем что-то сделать, но всем остальным распорядится судьба.
– И Сельбье, – пробормотал Саттин, кусая губы. – Он, здесь, наверху. Разве можно его оставить?! За ним нужен уход.
Сен-Жермен раздраженно повел головой и, проклиная себя за глупость, сказал:
– Вы проглядели одну очевидность.
Три пары глаз устремились к нему и застыли в немом ожидании.
– Есть одно безопасное место, и вы можете туда перейти.
Граф был крайне недоволен собой. Соваться в чужие дела не стоило. Что до сих пор обеспечивало ему долголетие? Разве не скрытность, возведенная в абсолют? Так почему же он собрался ослабить свою оборону? Чтобы выручить жалкую горстку алхимиков из беды? Ну нет, подумал Сен-Жермен, конечно же нет. Прежде всего он беспокоится о себе. Маги слабы, они не будут молчать, если гильдия попадет в руки закона. Впрочем, главной угрозой являются даже не власти, а Сен-Себастьян. Круг опаснее, чем полиция, – за ним стоит сила.
– Что это за место? – выдохнул Саттин. Он был встревожен больше других – от него не ускользнули колебания графа.
Сен-Жермен с кривой улыбкой сказал:
– Подвалы известного вам отеля.

* * *

Письмо мадемуазель де Монталье своему отцу маркизу де Монталье.

«19 октября 1743 года.
Дорогой батюшка!
Мне с трудом верится, что родной дом далеко, ибо сердцем я неизменно с вами Особенно в часы размышлений или молитв. Париж – город красивый, тут все хорошо, но у нас все-таки лучше. Буа-Вер – прекрасное место для конных прогулок, однако я очень скучаю по дикости, какой изобилует наш старый заброшенный парк.
Тетушка наверняка вам писала, что 3 ноября они с графом устраивают прием в честь моих именин. Я в хлопотах, голова идет кругом. Графиня ко мне невыразимо добра, я успела ее полюбить – искренне и всем сердцем, а не по долгу родства – впрочем, к ней по-иному и нельзя относиться. К тетушке так и льнут все, кто с нею знаком, чувствуя ее великодушие и сердечность. Вы говорите, что светская жизнь портит людей – возможно, все так и есть, однако ваша сестра ничем этого не подтверждает. Она чудесная женщина, набожная и добродетельная, и поддержка, какую я в ней нахожу, попросту неоценима.
Впрочем, меня опекает также и аббат Понтнеф. Недавно он изъявил желание поприсутствовать на одной из репетиций, которые проводит со мной Сен-Жермен. (Кстати, песни, которые граф для меня написал, просто прелестны.) Аббат – человек очень милый, преисполненный намерения защитить меня от искушений мира сего, он чрезвычайно усерден. Я стараюсь не подавать ему ни малейших поводов к беспокойству. Спросите его, он ответит, что это действительно так.
С Сен-Жерменом мы встречаемся только на репетициях Иногда он дает мне книги. Из римской философии, а также жизнеописания отдельных святых. Жизнь требует от нас жертв, говорит он, мы должны быть к ним готовы. Граф отличается обширными знаниями и возвышенным образом мыслей, и я убеждена, что разговор с ним был бы интересен и вам.
Завтра в отеле «Трансильвания» фуршет и концерт. Мы, разумеется, тоже идем, этого требует положение. Будут и карты, но для азартных игр отведены особые помещения. Не беспокойтесь, мы с тетушкой туда ни ногой, дочь ваша благоразумна.
И часто, очень часто вспоминает о вас. Ах, дорогой батюшка, как верны ваши остережения! Теперь я и сама воочию вижу, что за внешним блеском жизни парижского общества скрывается пустота. Люди, окружающие меня, мелки, надменны, чванливы. Взять де Ла Сеньи – тетушка утверждает, что с его стороны вот-вот ожидаются решительные шаги, – возможно, он незлой человек, но у него холодное и равнодушное сердце. Его никто не учил, что надо уметь заботиться о ком-либо, кроме себя, а высший свет этому также не учит. Он богат, кое-как образован, довольно красив и держится очень учтиво, но я сама видела, как он проехал мимо плачущего ребенка и даже не обернулся на плач. Не удивительно, что вы бежали от этих людей. Но подумайте и о другом, ведь вы могли бы служить им примером. Долго ли вы будете хорониться в Провансе? Неужели в том, чтобы, слыть замкнутым чудаком, есть какая-то доблесть? Я высылаю вам приглашение на прием и всем сердцем надеюсь на скорую встречу. Приезжайте, я буду на седьмом небе от счастья. А вы своими глазами увидите, как повзрослела ваша проказница-дочь.
И впрямь, в Париже, я многое осознала. Размышления о божественном промысле породили во мне новое ощущение веры. В нашем мире, дорогой батюшка, кроме жизни и смерти есть еще и сострадание, позволяющее нам, смертным, преодолеть наш скорбный удел.
Если матушка уже возвратилась из дядюшкиного имения, передайте ей уверения в моей глубочайшей любви. С самыми искренними чувствами и в полной покорности вашим велениям остаюсь вашей любящей дочерью,
Мадлен Роксана Бертранда де Монталье».

ГЛАВА 3

Лакей в синей ливрее с красной отделкой с поклоном распахнул двери небольшого салона и объявил:
– Граф д'Аржаньяк!
Сен-Себастьян оторвался от чтения и небрежно кивнул вошедшему. Граф, опешивший от такой неучтивости, растерянно замер в неловкой позе, явно не понимая как быть.
– Барон Сен-Себастьян? – дрогнувшим голосом спросил он. – Так это вы хотели меня видеть?
– Да, дорогой граф, – барон встал из глубокого кресла и беззастенчиво воззрился на гостя. – Я, как вы, возможно, догадываетесь, друг Жуанпора.
Жервез д'Аржаньяк инстинктивно дернулся, и Сен-Себастьян довольно кивнул. Очевидно, предварительные переговоры прошли более чем успешно.
– Вам вовсе незачем так волноваться.
Барон отошел к залитому солнцем окну и положил книгу на маленький столик, потом возвел глаза к потолку. Расписной плафон с весьма реалистичным изображением похищения сабинянок всегда приводил его в хорошее настроение.
– Я и не волнуюсь, – солгал д'Аржаньяк. Он все еще держал в руке шляпу и трость. – Однако, признаюсь, – продолжил граф после паузы, – я не вполне понимаю, что происходит.
– Да ничего, собственно. Вы не хотите присесть?
Граф уселся, положив шляпу и трость на колени. Сен-Себастьян перешел к камину. Несмотря на то что дождь прекратился, от окна ощутимо веяло холодком.
– И все же мне как-то странно, барон, – опять произнес гость с наигранной бодростью. – Слуга принес приглашение от Жуанпора, а приехали мы почему-то сюда.
– Ага, вы заинтригованы? – Сен-Себастьян медленно обернулся к д'Аржаньяку и с удовольствием отметил, что тот смутился как школьник. – Этого я и добивался.
– Но… но зачем?
Графу было не по себе. Какая все-таки глупость, что он не догадался надеть свой парадный костюм из красного атласа с расшитыми золотом рукавами. Тот сразу добавил бы ему веса. А посетитель в обычном камзоле из английского голубого сукна, конечно же, не способен вызвать почтение… Внезапно в его сознании шевельнулась неприятная мысль.
– Надеюсь, я ничего вам не должен?
Хозяин кабинета испустил долгий вздох.
– Лично мне – ничего. Но по стечению обстоятельств все же выходит, что вы у меня в долгу. На днях де Вандому понадобились наличные деньги, и он перепродал мне несколько ваших расписок.
Барон подошел к одному из столиков (их было в комнате три) и, открыв неглубокий ящик, достал оттуда связку бумаг. Демонстративно пересчитав расписки, он с сочувствием произнес:
– Дорогой граф, ваши ставки просто чудовищны! Опрометчивость не помогает в игре.
Жервез ощутил, что его бросило в краску.
– Не верьте слухам, барон. Эти деньги… они не проиграны.
– Неужели? – в голосе Сен-Себастьяна прозвучало вежливое сомнение. – Что ж, разницы в том никакой, – добавил он, бросая бумаги на столик.
В комнате воцарилось молчание.
– И?… – наконец произнес д'Аржаньяк.
– О, я просто хотел поинтересоваться, когда вам будет удобно мне заплатить?
На этот раз пауза затянулась, а когда Жервез снова заговорил, слова давались ему с трудом.
– У меня нет… такой крупной суммы… при себе… в данный момент…
Граф судорожно подергал шейный платок, ставший внезапно слишком тугим.
– Мой управляющий… он все… устроит. Это может потребовать нескольких дней.
– Мне не хотелось бы причинять вам излишнее беспокойство, – любезно сказал Сен-Себастьян. – Я слышал, ваше основное поместье заложено? Возможно, я ошибаюсь, но так говорит Жуанпор.
Барон поигрывал золотой табакеркой, но угоститься гостю не предлагал.
– Да… оно, похоже, заложено, – признал д'Аржаньяк. – Но, думаю, я смогу раздобыть необходимую сумму, чтобы покрыть… это.
Он указал на кипу расписок.
– Вы хотите сказать, что заставите раскошелиться вашу жену? – участливо спросил Сен-Себастьян.
Гримаса, перекосившая лицо д'Аржаньяка, сказала Сен-Себастьяну больше, чем он мог ожидать.
– Да, именно это я и имел в виду. Она заплатит. Не беспокойтесь.
Сен-Себастьян с невозмутимым выражением на лице неторопливо прошелся по комнате.
– Вижу, вам не хотелось бы прибегать к помощи вашей жены, – заметил он, вновь останавливаясь у камина.
Жервез пожал плечами.
– Если бы вам представилась возможность, – продолжил Сен-Себастьян, глядя в огонь, – если бы нашелся способ погасить ваши долговые обязательства, не затрагивая состояния вашей жены, вы бы воспользовались им?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38