– Прошу извинить, моя милая, – произнес иронически он, отвешивая племяннице глубокий поклон. – Я ведь и впрямь только что из деревни. А деревенщину в городе многое раздражает.
– Жервез, – сухо сказала графиня. – Вас раздражаю, конечно же, я. Давайте поговорим, но не стоит втягивать в наши склоки ребенка…
Мадлен уже шла к дверям.
– Извините меня, тетушка. Прошу прощения, граф. Мне срочно понадобился учебник по каллиграфии. Я хочу его разыскать. Если пожелаете увидеть меня, я буду в библиотеке.
– Хорошо, дорогая Я знаю, ты любишь чтение и, надеюсь, не станешь скучать.
Улыбка графини была принужденной. Как только затихли шаги ушедшей Мадлен, Клодия захлопнула дверь, тяжело вздохнула и взглянула в лицо мужу.
– Мои поздравления, мадам, – едко произнес граф. – Вы даже не способны поздороваться мирно.
– Разве девочку обидела я? Но ладно… оставим. Вы просто обеспокоены, а потому и раздражены. – Клодия сжала руки. – Ах, почему вы мне не доверились? Почему не решились рассказать обо всем?
– Чтобы дать вам повод посматривать на меня с жалостью и тайным злорадством? Нет уж, Клодия, благодарю. Поверьте, во мне еще жива гордость.
Граф придвинул к камину тяжелое кресло и упал в него, всем своим видом показывая, что он смертельно устал.
– Разумеется, гордости вам не занимать, – начиная раздражаться, заметила Клодия. – Но почему-то она не позволяет вам быть экономным, а вот швырять деньги налево-направо не мешает ничуть. Граф, вы должны понять: вас ждут серьезные неприятности.
– Ни слова больше! – поднял он руку. – Мои финансовые дела не ваша забота.
Графиня подошла к нему и опустилась на колени, глядя на него снизу вверх. В уголках карих печальных глаз ее блеснули слезинки.
– Но это моя забота, Жервез. Если вы не сможете расплатиться с долгами, король потребует, чтобы я расплатилась за вас.
Граф яростно закивал, отталкивая руку жены.
– Ax вот оно что? Ну теперь, по крайней мере, все ясно. У вас возникли проблемы. На ваше драгоценное состояние покушаются. А прежде, пока вас не трогали, вам и дела не было до меня…
– Вы все не так поняли, – глухим голосом ответила Клодия, чувствуя, что вот-вот расплачется. – Жервез, умоляю, опомнись! Ты же не хочешь нас погубить? Только подумай, чем это грозит. Мы можем потерять не только твои владения, но и дом, в котором живем…
– Вас это только обрадует! – Он вырвал руку. – Вы ведь всегда хотели моего разорения? Вы ведь только и ждете, когда я, как побитая собачонка, спрячусь за вашими юбками и начну жалко скулить…
Жервез выпрямился, откинулся в кресле.
– И довольно слез, мадам, избавьте меня от сцен.
– Ну ладно, – произнесла Клодия, медленно поднимаясь на ноги. – Вы не пробыли дома и часа – какое там, даже меньше! – а мы уже ссоримся. Я устала от этих бессмысленных ссор!
Она сжала руки, стараясь унять нервную дрожь.
– Знаете ли вы, что значит быть нищим, Жервез? Вы думали о том, как и на что нам жить? С какими трудностями нам придется столкнуться? Нет?
– Клодия, только без мелодрам, – отмахнулся Жервез. Однако в его голосе уже не было злости.
– Прошлой весной я встречалась с Лоран Брессан, – отстраненно продолжала графиня. – Я видела, как ей живется теперь. Ее муж разорился, но тем несчастья не кончились. Он застрелился, от Лоран отвернулась семья. Мы с ней одного возраста, но она выглядит на все пятьдесят. Седые космы, неопрятное платье… А ее дочери – вы помните их? Вы знаете, какова их судьба?
– Ну, тут, мадам, вы можете быть покойны. У нас нет ни дочерей, ни сыновей. Если мы разоримся, никто, кроме нас, не пострадает.
Жервез встал и направился к двери.
– Поберегите слезы, Клодия. Хватит и того, что вы всюду суете свой нос.
В дверях он обернулся и, взглянув на графиню, добавил:
– Наверное, мне следует поблагодарить вас за то, что вы оплатили часть моих векселей. Но в будущем вы меня очень обяжете, если воздержитесь от подобной благотворительности и позволите мне самому устраивать свои собственные дела.
Клодия отрешенно кивнула.
– Как пожелаете, Жервез.
– Я ухожу. К обеду не ждите, – кинул высокомерно Жервез, удовлетворенно заметив, что выдержка вновь изменила графине и слезы, как только он выйдет, хлынут ручьем. – До встречи, мадам.
Выйдя из залы, Жервез быстро пошел длинным коридором дома к конюшне. Ссора с женой доставила ему изрядное удовольствие, хотя в глубине души его шевелились сомнения. Он и в самом деле понятия не имел, каким образом спасти хотя бы жалкие крохи того, что у него еще оставалось. От управляющего шли тревожные письма. Но нельзя же признать, что супруга права! Граф выругался и уставился на преградившего ему дорогу лакея.
– Чего тебе, Сирано?
Лакей поклонился:
– Вас хотят видеть.
Жервез вздрогнул, подумав, что это какой-нибудь кредитор.
– Он назвал свое имя?
Слова прозвучали слишком громко, выдавая его тревогу. Граф посмотрел через плечо лакея, оглянулся по сторонам.
– Где он?
На лице графа появилась гримаса – дверь в библиотеку была приоткрыта. Он бесшумно подошел к ней и заглянул внутрь.
За столом возле камина сидела Мадлен. Раскидистый канделябр бросал неяркий свет на раскрытую книгу в кожаном переплете, лежащую перед ней. Опустив голову на локоть, Мадлен рассеянно поглаживала шею. На ее губах играла загадочная улыбка.
– Мадемуазель! – довольно резко окликнул Жервез.
Мадлен подняла голову и со слегка смущенным видом поднялась, чтобы присесть в реверансе.
– Что вам угодно, сударь? – спросила она, встретив его изучающий взгляд.
– Ничего-ничего.
Жервез обошел библиотеку, озираясь словно школяр, впервые увидевший такое множество книг.
– Что вы читаете? – спросил он, оборачиваясь к Мадлен.
– Латинских поэтов, – ответила девушка. – Вот, послушайте, как это звучит.
Она взяла книгу в руки и повернулась к свету.
Jucundum, mea vita, mihi proponis amorem Hunk nostrum intemos perpetuumque fore. Di magni facite ut vere promittere possit Atque id sincire dicta et ex animo Ut liceat nobis tota perducere vita Aetemum hoc santus foedus amicitae. Жизнь моя! Будет счастливой любовь наша, так ты сказала. Будем друг другу верны и не узнаем разлук! Боги великие! Сделайте так, чтоб она не солгала! Пусть ее слово идет чистым от чистой души! Пусть проживем мы в веселье спокойные, долгие годы, Дружбы взаимной союз ненарушимо храня.
Катулл, CIX (перевод Адриана Пиотровского).


– Ну не прекрасно ли? Верность, дружба, любовь…
Жервез недоуменно пожал плечами. В образовании графа имелись пробелы, но он не подозревал, что они столь обширны. Послушать стишки было бы можно, но из других уст и в другой обстановке. И потом в них ведь надо хоть что-нибудь разбирать.
– Очень мило, – буркнул граф и попятился к двери, но вновь натолкнулся на Сирано. Возле того стоял еще один малый – в синей ливрее с красными лентами.
– Я должен кое-что вам сообщить, господин.
– Да, да, разумеется, – быстро ответил Жервез, довольный, что есть повод ускользнуть от Мадлен. Он слегка поклонился: – Не буду вам мешать, моя милая. Поэзия требует уединения и тишины.
Выйдя за дверь, он облегченно вздохнул и переключил внимание на чужого лакея.
До слуха Мадлен долетело какое-то имя, кажется говорили о Жуанпоре. Впрочем, шушуканье вскоре стихло, и мысли ее вернулись к Катуллу. Как шокированы были бы добрые урсулинки, узнав, на что их прилежная ученица употребляет знание латинского языка! Мадлен тихо произнесла:
– Da mi basia mille, deinde centum, dein mille altera, deinde usque altera mile, deinde centum… Дай же тысячу сто мне поцелуев, снова тысячу дай и снова сотню…
Она закрыла глаза, вспоминая прикосновения и поцелуи Сен-Жермена.
Ее грезы были разрушены голосом д'Аржаньяка, громко зовущего кучера, и суетой, которая поднялась во дворе. Мадлен поежилась, впервые заметив, что в библиотеке довольно прохладно, и со стыдом осознала, что пробыла здесь гораздо дольше, чем собиралась. Со вздохом она закрыла Катулла и отправилась на поиски тетушки.

* * *

Письмо мага Беверли Саттина князю Ракоци. Написано по-английски.

«17 октября 1743 года.
Его высочеству Францу Иосифу Ракоци, Трансильванскому князю, Беверли Саттин шлет почтительные приветствия.
Гнездо черного феникса исчезло вместе с яйцом. Сельбье избит чуть не до смерти. Оулен также пропал. Наши поиски не увенчались успехом.
Умоляю ваше высочество оказать гильдии помощь. Приходите в известное место как можно скорее.
Всегда ваш… и т. д.,
в спешке и отчаянии, Б. Саттин».

ГЛАВА 2

Ну? – резко произнес Сен-Жермен, входя в «Логово красного волка», и невольно поморщился.
В ноздри ему ударила кисловатая вонь. Красноватые лучи заходящего солнца с трудом пробивались сквозь маленькие окошки, с которых годами не счищали паутину и копоть, пол был завален объедками и залит вином.
Беверли Саттин, одиноко сидевший посреди этого хаоса, проворно вскочил на ноги.
– Ваше высочество! – произнес он по-английски и поклонился. – Простите, что пришлось вас обеспокоить…
– У меня мало времени, – так же по-английски перебил его Сен-Жермен, – а вопросов к вам накопилось более чем достаточно. Сделайте милость, будьте полаконичней. – Он неторопливо снял плащ и бросил его на спинку стоящего перед ним стула.
Саттин вытаращил глаза, словно студент, вытянувший билет, который он не готовил.
– Ле Грас сбежал, – пробормотал он наконец.
– Знаю. Я ведь велел содержать его под охраной. – В голосе графа звякнул металл. – Почему мой приказ не был исполнен? – Многолетний опыт показывал, что суровость подчас более действенна, чем учтивая речь. – Я не очень-то терпелив, – добавил он, видя, что Саттин смешался.
– Мы охраняли его, – собравшись с духом, произнес англичанин, чувствуя себя более чем неуютно. – Он сидел на чердаке, это третий этаж. Окно мы не запирали – там высоко и стены отвесные. Мы и не думали, что он решится бежать этим путем.
– Похоже, вы ошибались. Саттин безнадежно развел руками.
– Да, мы ошибались. Я понимаю, ваше высочество, что это не оправдание. Но мы были уверены, что Ле Грас надежно закрыт. Первую ночь караулил Доминго-и-Рохас, вторую – Сельбье. Сторожа регулярно менялись. Кроме того, мы следили, чтобы Ле Грас вовремя ел и мог малость размяться – комнатка там очень мала. Однажды он попросил принести парочку одеял, мы принесли. Погода портится, печки на чердаке нет. А он разорвал одеяла, сплел из них веревку и спустился по ней Мы ничего и не знали, пока Оулен не понес ему завтрак.
– И вы не сочли нужным немедленно мне сообщить?
– Я думал, что это ничего не изменит. Да и о чем сообщать? Ле Грас не дурак, он, скорее всего, уже удрал из Парижа. Кораблей, уходящих в Америку, много, а в море его не достать.
– Вы снова ошиблись – он еще в здесь. Продолжайте.
Саттин покрылся холодным потом.
– Вас мы тревожить не стали, но кое-кому сообщили. Маги, во всяком случае, не станут ему помогать. Падший брат делается изгоем. Изгоем станет и тот, кто нарушит закон.
Сен-Жермен кивнул.
– Что еще?
– Ничего. Ле Грас словно в воду канул. Но… вы говорите, он тут?
– Да. Мой слуга его видел. – Сен-Жермен оглядел зал кабачка. – Алхимией вы занимаетесь здесь же?
Саттин отрицательно мотнул головой.
– Нет. В смежном доме. Как раз сейчас Доминго-и-Рохас с сестрой вызывают зеленого льва.
Значит, это алхимики нынешней школы. Они делят процессы на женские и мужские, с последними работают братья, с первыми – сестры. Раз Доминго работает с дамой, значит, процесс смешанный, требующий присутствия представителей обоих полов.
– Когда они освободятся? – спросил Сен-Жермен.
– После заката. Когда солнце скроется, делать что-либо бесполезно, – автоматически произнес англичанин, потом вскинул голову и удивленно прищурился. Глупее вопроса не мог бы задать даже невежда. Так ли уж сведущ в алхимии этот загадочный князь?
– Видите ли, – счел нужным пояснить Сен-Жермен, – я обучался этому искусству не здесь. Разные школы, разные направления. Одни делают так, другие не так. В Персии, например, женщин к работе не допускают. В Китае предпочитают кастратов. Не удивляйтесь, Саттин.
– Но процесс не может идти по-иному, – возразил англичанин, глядя на графа как инквизитор, заслышавший речи еретика.
– Разумеется, – устало поморщился Сен-Жермен. Ему было не до дискуссий. – Расскажите-ка лучше, как вы умудрились прошляпить тигль?
– Не знаю, – глухо произнес Саттин, пристально изучая провал камина. – Сельбье не в себе, от него толку мало. Оулен словно сквозь землю ушел. Никто его не видел. Никто. Ваше высочество! – Англичанин прижал руки к сердцу. – Умоляю, помогите нам во всем разобраться. Это просто невероятно. Ведь тигль уже был горячим. Там шел процесс!
– Ах вот даже как!
Сен-Жермен некоторое время обдумывал ситуацию.
– Что ж, Саттин, либо кто-то из ваших снюхался с какой-нибудь шайкой, либо кому-то удалось выследить вас. В любом случае ваша гильдия на крючке. Вывод: вам надо отсюда убраться, и как можно скорей. Если вас не настигнет полиция, это сделают похитители тигля.
Граф мельком взглянул в окно. Комната была погружена в полумрак, который едва рассеивали две одинокие свечи.
– Пойдемте-ка в вашу лабораторию. Уже стемнело – думаю, Доминго-и-Рохас покончил с охотой на зеленого льва.
Саттин неохотно поднялся.
– Идите за мной, – пригласил он графа, чувствуя себя совершенно сконфуженным.
Сен-Жермен накинул плащ и завязал его у горла, коснувшись рубина, упрятанного в шейном платке.
– А не причастен ли к краже тигля Ле Грас?
– Это невозможно.
– Невозможно? – поднял брови Сен-Жермен. – Не говорите так, Саттин. Это путь к слепоте.
Он двинулся было к двери, но англичанин остался стоять, глаза его странно блеснули.
– В чем дело? – спросил граф.
Саттин колебался секунду, потом решился.
– Я вспомнил одну историю, о которой читал. Почти век назад Гельветиуса посетил человек.
– Да что вы? – любезно произнес Сен-Жермен.
– Он подарил магу кусок философского камня…
– Гельветиусу повезло.
– Маг описал гостя. Это был мужчина среднего роста, темноволосый и темноглазый. Он отлично, правда с акцентом, говорил по-голландски и всем своим видом внушал почтительный трепет, хотя голоса не повышал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38