Холодный пронзительный взгляд визави сильно смущал перетрусившего маркиза. – В Анжу находятся его любимые оранжереи. Д'Аржаньяк скорее умрет, чем расстанется с ними.
– Прекрасно, – прикрыв глаза, заметил Сен-Себастьян.
– Кроме того, он задолжал де Вандому. Не так, конечно, много, как Жуанпору, но все же солидно. Там заложены, кажется, драгоценности. Впрочем, как у них сладилось, я не знаю. Герцог бахвалился выигрышем довольно давно.
Сен-Себастьян пожал плечами.
– Ладно, не важно. Сначала надавим через Жуанпора, а коль не договоримся, подключится Вандом.
В дверь постучали.
– Ну, кого еще там несет? – крикнул барон.
Дверь приоткрылась, и в библиотеку вошел рослый лакей. Он поклонился – почтительно, но с нагловатой ленцой, выдававшей в нем холуя, которому господин спускает многое с рук.
– Чего тебе, Тит?
– Здесь Ле Грас, господин барон. Он хочет с вами поговорить. Он уверяет, что дело срочное.
Сен-Себастьян заносчиво повел подбородком.
– С такими я говорю, только когда пожелаю. Надеюсь, ты дал ему от ворот поворот?
– Нет. Он уверен, что вы его примете! – Тит подошел чуть ближе и встал.
– Это еще почему? – Сен-Себастьян дал знак Шаторозу посторониться.
Тит мягко, как кошка, скользнул к господам, потом протянул руку и резко разжал кулак. На его ладони лежал неограненный голубоватый алмаз размером с птичье яйцо.
Сен-Себастьян резко поднялся на ноги. Шатороз с чувством выругался.
– Ле Грас сказал, что гильдия магов узнала секрет выращивания драгоценных камней от странного человека, называющего себя князем Ракоци Трансильванским.
– Он подлинный? – спросил Шатороз, пораженный размерами камня.
– Ле Грас клянется, что этот алмаз изготовлен в алхимическом тигле. – Тит замер, спокойно глядя на Сен-Себастьяна.
Барон постоял, глядя в каминный зев, потом нехотя произнес.
– Проводи его в голубую гостиную и вели подождать. Я скоро к нему выйду. Даже если камень не настоящий, он стоит того, чтобы о нем побольше узнать.
Тит поклонился и выскользнул в дверь, пряча усмешку.
– Я поражен! – вскричал Шатороз.
– Князь Ракоци… князь Ракоци… Где я слыхал это имя? – Взгляд Сен-Себастьяна был устремлен на свинцовую, ворочающуюся за окном пелену. – Оно мне смутно знакомо…
– Так что же насчет камней? – перебил его неимоверно возбудившийся Шатороз. – Ле Грас откроет нам эту тайну?
– Естественно, – с ледяным спокойствием произнес Сен-Себастьян. – Не откроет, мы найдем способ вытащить из него секрет. – Он опять принялся бродить по библиотеке, роняя слова: – Вам следует поговорить с Жуанпором, потом с д'Аржаньяком. Эта девушка принадлежит мне. Она мне обещана еще до рождения, и я не дам ей уйти. Итак, я во второй раз поручаю вам это дело. Предупреждаю, на этот раз неудачи быть не должно. Удалите с моего пути Сен-Жермена, отвлеките тетку, и добренький дядюшка на блюдечке принесет нам Мадлен.
– Как прикажете, – низко поклонился маркиз.
Сен-Себастьян пошел к двери, но на пороге обернулся и, почти не разжимая губ, процедил:
– Если дело снова провалится, Шатороз, вы пожалеете, что появились на свет.
Он вышел. И хотя маркиз стоял у камина, он вдруг почувствовал, что совершенно продрог, словно от раскаленных угольев веяло смертным холодом, а не животворным теплом.

Документ, изложенный на пергаменте по-латыни, хранящийся в библиотеке Сен-Себастьяна.

«19 августа 1722 года.
Во имя Асмодея, Велиала и Ашторет, Круга, Крови, Закона и Знака!
Я, Робер Марсель Ив Этьен Паскаль, маркиз де Монталье, клянусь кругу и его главе, барону Клотэру де Сен-Себастьяну, что мой перворожденный законный ребенок будет вручен кругу, дабы тот распорядился им по своему усмотрению.
Будучи человеком еще не женатым, но обрученным с Маргаритой Денизой Анжелиной Раньяк, я подтверждаю, что первый ребенок, рожденный в моем с ней браке, будет признан законным. Если первенцем будет мальчик, он унаследует все мое состояние.
Буде я попытаюсь эту клятву нарушить, да лишусь я навеки дарованного мне блага и да не будет ниспослано мне покоя ни на море, ни на суше, пока не настигнут меня отмщение круга и мощь сатаны, иже пребудет во веки веков.
Cue подписано, засвидетельствовано и действительно вне зависимости от того, жив буду я или мертв в то время, когда моему перворожденному отпрыску исполнится 21 год.
Р. М. И. Э. П.,
маркиз де Монталье».


ЧАСТЬ 2
МАДЛЕН РОКСАНА БЕРТРАНДА ДЕ МОНТАЛЬЕ

Отрывок из письма аббата Понтнефа к кузену маркизу де Монталье.

«16 октября 1743 года.
…А недавно ваша сестра устраивала прием, и я имел счастье насладиться пением вашей дочери. Господин Сен-Жермен аккомпанировал ей на гитаре. Признаюсь, я не поклонник гитары – ей не хватает утонченности, флейты и божественной мелодичности лютни – однако готов согласиться, что Сен-Жермен играл очень мило и музыка, им сочиненная, гармонично сливалась с чудным вокалом Мадлен. Я с удовольствием просмотрел тексты арий, их содержание не вызвало у меня ни малейшего нарекания; уверен, и вы бы нашли их вполне удовлетворительными. Сен-Жермен дважды прав, не следуя нынешней моде на диссонансы: напротив, его мелодии всецело обращены к классическим образцам и даже несколько устаревшим созвучиям прошедших веков.
…Что же касается религиозной стороны жизни Мадлен, я счастлив и горд сообщить: тут нет никаких причин чего-либо опасаться. В дни Господа нашего и по пятницам дочь ваша ходит к мессе, исповедуется по вторникам или субботам. Она чиста помыслами и исполнена подлинной веры, то есть в точности такова, какой вы ее мне описывали в прежних своих посланиях.
Тревога ваша относительно Сен-Жермена представляется мне безосновательной. Мадлен говорит, что находит его внимание приятным и лестным, однако не более. Ей и в голову не приходит рассматривать графа в качестве возможного жениха. Чтобы увериться в том окончательно, я поговорил с самим Сен-Жерменом. Он не поскупился на похвалы Мадлен, особенно восхищаясь ее вокальными дарованиями и тонким умом, однако проявлений других каких-либо чувств я не заметил. Откровенно говоря, лично мне никогда не казалось, будто Сен-Жермен уделяет вашей дочери больше внимания, чем того требуют совместные музыкальные упражнения. Точно также он был внимателен и к мадам де Кресси, пока та не заболела. Не беспокойтесь, дорогой кузен: ни Мадлен, ни Сен-Жермен друг в друга не влюблены, и нет никаких признаков, что это случится, ваша дочурка мыслит исключительно здраво, и, поверьте, в вопросах серьезных она никогда не воспротивится воле семьи. Когда в беседах с ней я затрагиваю тему светских и семейных обязанностей женщины, Мадлен неизменно мне отвечает, что осознает свой долг и не намерена им пренебрегать.
Позвольте мне, дорогой Робер, еще раз воззвать к вашему сердцу, дабы вы примирились с Богом и церковью: человеческий век недолог, дни наши полны скорби. Ваши ошибки остались в далеком прошлом, раскаяние ваше искренне и глубоко. Не впадайте в отчаяние, но неуклонно надейтесь на бесконечную милость Божию и прощение матери-церкви. Грешник, сбившийся с пути истинного и обретший покаяние, во сто крат дороже Господу, чем тот, кто никогда не оступался. Исповедуйтесь, кузен, и покайтесь от всего сердца, дабы снова позволено вам было подойти к причастию и вкусить крови и тела Господня. Молитесь Святой Деве о милосердии. Да, ваш грех велик, ибо вы отреклись от Господа, но святой Петр совершил то же самое и был прославлен в раю. Если Господь простил своему сподвижнику, он примет и вас. Пообещайте, что соберетесь наконец с духом и придете на исповедь…
Будьте уверены, что ваша дочь находится под моим неусыпным надзором и я всякую минуту готов прийти ей на помощь и уберечь от ошибок, если она дрогнет перед искушением. Жития святых мучеников и мои наставления да послужат ей путеводной звездой.
Во имя Господа, пред лицом которого все мы братья и смиренные рабы, посылаю вам благословение. Не падайте духом и укрепляйтесь молитвами. Ибо Спаситель приходит ко всем.
Имею честь оставаться вашим преданным кузеном.
Аббат Альфонс Рейнар Понтнеф».

ГЛАВА 1

На бумагу в третий раз шлепнулась клякса, и Мадлен с раздражением отшвырнула перо. – В чем дело, дорогая? – спросила графиня.
Они находились в самом обширном из дальних покоев – просторном, слегка старомодном салоне с шестью высокими окнами, выходящими на северо-запад. Обычно из них открывались прекрасные виды, но мелкий осенний дождь зарядил еще с ночи, и в помещении было полутемно. Душа Мадлен жаждала ливня, а нынешняя неизбывная морось способна была нагнать лишь тоску. Тоску нагоняла и тетушка, корпевшая над шитьем, и то, что самой Мадлен приходилось корпеть над скучной работой.
Графиня перекусила нитку и спросила опять:
– Так что же случилось?
– Дурацкие перья! – тряхнула головкой Мадлен. – Мне ни за что не успеть! Ни за что! Так и знайте!
Взглянув на кипу уже приготовленных к отправке конвертов, она добавила:
– Их пятьдесят семь. А осталось больше трехсот.
– Ну что ж, – заметила Клодия, делая очередной стежок, – можешь позвать Милана и поручить это ему. Кажется, кто-то сам вызвался мне помочь, а теперь начинает хныкать.
– Я, наверное, была не в своем уме, – вздохнула Мадлен, отодвигая в сторону миниатюрный столик. – Не обращайте внимания, тетушка. У меня просто болит голова. Визит вашего генерала испортил мне настроение. Как будто кому-то есть дело до Австрии. Какая разница, кто там взошел на трон?
– Понимаешь, Мадлен, – произнесла тетушка, снова склоняясь над рукоделием, – пока был жив Флери Аббат Флери – наставник Людовика XV с шестилетнего возраста. С 1726 по 1743 год являлся первым министром Франции. Пользуясь своим неограниченным влиянием на короля, успешно осуществлял политику мира с соседними странами.

, мирная жизнь у нас длилась и длилась. А генералам мир не по вкусу.
Распутывая нитки, она добавила:
– Теперь Флери умер, и королевской пассии Имеется в виду маркиза де Латурнель, позже пожалованная в герцогини де Шатору. Будучи фавориткой Людовика XV (с 1740 по 1744 год), поддерживала партию воинственно настроенной знати и добилась того, что Франция вступила в войну за австрийское наследство на стороне Пруссии и Баварии.

вздумалось повоевать, что с ее стороны, по-моему, очень глупо. А глупость всегда наказуется. В один прекрасный день его величество от нее отвернется, попомни мои слова. Что до политики, то Мария Терезия Австрийская Мария Терезия (1717–1780) – австрийская эрцгерцогиня из рода Габсбургов, с 1740 года королева Венгрии и Чехии. Вплоть до 1748 года вела войну с Францией и другими европейскими странами, оспаривавшими ее права.

очень не вовремя принялась заигрывать с англичанами, и затяжной войны нам, пожалуй, не миновать.
– Как все это скучно. Скучно и… безотрадно.
Мадлен встала, подошла к окну и застыла возле него, глядя на облака. Она была очень хороша в рассеянном пасмурном свете. Ей удивительно шло платье из узорчатой плотной тафты, впрочем ей шло все, что бы она ни надела. Шею девушки облегал атласный розовый шарф, на плечи она накинула испанскую шаль с бахромой – в доме было прохладно.
– Слава великого прадеда не дает его величеству спать. Наш король вознамерился продемонстрировать всем, что он способен править Францией самостоятельно, – продолжала графиня. – И это весьма неразумно. Ведь рядом с ним хватает людей, способных прекрасно со всем этим справиться. Зачем взваливать на себя непомерное бремя? Ах, Боже мой, – вдруг взволновалась она. – Что это я так разболталась? Я не хотела сказать ничего дурного. Мадлен, ты должна помнить: наш король, без сомнения, великий и славный монарх.
На какое-то время Клодия погрузилась в работу, потом заметила совсем другим тоном:
– Да не волнуйся ты так. Все пройдет хорошо. Мы не хуже других и славно отпразднуем твои именины. Тебя кавалеры просто затормошат, ты будешь танцевать до упаду, а наутро почувствуешь себя совершенно разбитой и проваляешься в постели весь день. Прием, конечно, всегда ералаш, но как-нибудь обойдется.
– Ах, тетушка! Ну при чем тут прием? Просто мне как-то тоскливо. Сегодня с утра я хотела прокатиться верхом, но этот несносный дождь все испортил…
Мадлен резко отвернулась от окна и пошла к своему столику.
– Да, тяжело сидеть взаперти, если мечтал о прогулке, – согласилась Клодия, перебирая мотки ниток в коробке. – Вот ведь досада! – воскликнула вдруг она. – Злодей-красильщик опять все напутал. Разве эти цвета одинаковы? Конечно же нет, я ведь еще не слепая. Завтра я с этим мошенником поговорю, а сегодня, так уж и быть, поработаю с фоном.
Дама вздохнула и принялась вдевать нитку в иглу.
Мадлен лишь поморщилась, затачивая перо. Покончив с заточкой, она скептически оглядела чернильницу и долила туда немного воды.
– Думаю, дело именно в этом. Густые чернила мешают письму.
Вздохнув еще горше, чем тетушка, девушка погрузилась в работу.
К стопке готовых конвертов добавились пять других, когда дверь открылась и в салон вошел граф д'Аржаньяк. Его элегантный наряд свидетельствовал о том, что он успел сменить платье с дороги. Тридцатидевятилетний аристократ был совсем недурен собой, и выглядеть просто красавцем ему мешало лишь выражение лица, кислое и капризное, как у обиженного мальчишки.
– Жервез!
Пяльцы упали на пол, графиня встала. Граф подчеркнуто холодно поцеловал ей руку.
– Добрый день, Клодия. Я вижу, у вас все в порядке.
Он повернулся к Мадлен.
– Надеюсь, мадемуазель, Париж вам все еще нравится?
Тон графа ясно указывал: лучшее, что может сделать Мадлен, это немедленно удалиться.
– О, Париж восхитителен, граф. Мне не нравится дождь.
Мадлен склонилась в почтительном реверансе, но ей ответили небрежным кивком. Девушка вспыхнула, ее самолюбие было задето.
– Жервез, – мягко укорила графиня. – Мадлен – любимая наша племянница, нельзя с ней так поступать. Или вы еще не отстали от деревенских привычек?
Она произнесла эти слова с улыбкой, но челюсти графа сжались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38