Харлан ЭЛЛИСОН
ЧУЖОЕ ВИНО


Двое полицейских, поддерживая Виллиса Коу, провели его к накрытому
одеялом телу. Темно-коричневая полоса начиналась в пятидесяти ярдах от
тела и исчезала под одеялом. Коу слышал, как один из зрителей сказал: "Ее
отбросило сюда. Ужасно." Он не хотел, чтобы ему показывали его дочь.
Но нужно было провести опознание, и поэтому один из полицейских
крепко держал его, а другой опустился на колени и отбросил одеяло. Он
узнал нефритовый кулон, который подарил ей на окончание школы. Больше
ничего узнать было невозможно.
- Это Дебби, - сказал он, отворачиваясь.
"Почему это случилось со мной? - думал он. - Я же не отсюда, я не
один из них. Это должно было произойти с человеком."

- Ты сделал укол?
Он поднял голову от газеты и попросил повторить.
- Я спросила, - негромко сказала Эстелла. - Принял ли ты инсулин?
Он бегло улыбнулся, поняв ее озабоченность и нежелание вторгаться в
его горе, и сказал, что сделал укол. Жена кивнула и сказала:
- Пойду наверх, лягу. Ты идешь?
- Чуть позже.
- Снова уснешь в кресле и упадешь.
- Не беспокойся. Скоро приду.
Она постояла, глядя на него, потом повернулась и начала подниматься
по лестнице. Он вслушивался в обычные звуки наверху - шум в туалете,
журчание воды в раковине и скрип двери шкафа. Вот пружины постели
об'явили, что Эстелла легла. Тогда он переключил телевизор на тридцатый
канал, пустой, и убрал звук, чтобы не слышать шуршания "снега".
Несколько часов он сидел перед телевизором, прижав руку к экрану, в
надежде, что пронизывающие руку электроны позволят ему увидеть сквозь
плоть чуждые кости.

В середине недели он спросил у Харви Ротхаммера, сможет ли он взять
отгул в четверг и с'ездить в Фонтану, в больницу к сыну. Ротхаммер был
недоволен, но не отказал. Коу потерял дочь, а сын на девяносто пять
процентов недвижим, лежит в специальной постели, и нет никакой надежды,
что он когда-либо сможет ходить. Поэтому он сказал, что Коу может взять
выходной, но он не должен забывать, что апрель на носу, а для бухгалтера
это горячее время. Виллис Коу заверил его, что знает об этом.
В двадцати милях к востоку от Сан-Димаса автомобиль вышел из строя, и
Коу сидел за рулем в одуряющем зное и смотрел на пустыню, пытаясь
вспомнить, как выглядит поверхность его родной планеты.
Его сын, Джилван, прошлым летом отправился на каникулы к другу в
Нью-Джерси. Друзья устроили импровизированный бассейн на заднем дворе.
Джил нырнул и ударился о дно; он сломал позвоночник.
К счастью, его сразу вытащили, и он не успел захлебнуться, но нижнюю
часть тела у него парализовало. Он мог двигать руками, но не пальцами.
Виллис с'ездил на восток, перевез сына в Калифорнию, и вот Джил лежит в
больнице в Фонтане.
Он смог вспомнить только цвет неба. Ярко-зеленый, прекрасный. И
существа, которые не были птицами: они скользили, а не летали. Больше он
ничего не мог вспомнить.
Машину отбуксировали в Сан-Димас, но в гараже не было нужных
запчастей, и за ними послали в Лос-Анжелес. Коу оставил машину и добрался
домой автобусом. В эту неделю он так и не повидал Джила. Счет за ремонт
автомобиля составил двести восемьдесят шесть долларов сорок пять центов.

В марте постоянные ветры в Южной Калифорнии улеглись. К концу недели
пошел дождь, не такой сильный, как в Бразилии, где капли сливаются друг с
другом и где, бывает, люди захлебываются под дождем. Но достаточно
сильный, чтобы протекла крыша. Виллис Коу и Эстелла не спали всю ночь,
затыкая полотенцами щели у плинтусов в гостиной; но, по-видимому, щели
были где-то в середине крыши, потому что вода протекала повсюду.
На следующее утро он почувствовал, что его душевные силы на исходе, и
расплакался. Эстелла услышала - она сушила промокшие полотенца - и вбежала
в гостиную. Коу, закрыв лицо руками, сидел на мокром ковре, пропахшем
плесенью. Эстелла села рядом с ним, обняла его и поцеловала. Он плакал
долго, а когда перестал, у него горели глаза.
- Там, откуда я пришел, дождь идет только по вечерам, - сказал он ей.
Но она не поняла.
Позже, когда до нее дошел смысл его слов, она вышла погулять и
подумать, что делать с мужем.
Он ушел на берег. Оставил машину на стоянке, закрыл ее и прошел на
пляж. Почти час он бродил по пляжу, подбирая куски матового стекла,
обкатанные океаном. Наконец лег и уснул.
Снилась ему родная планета, и, может быть потому, что солнце стояло
высоко, а океан успокоительно шумел, он сумел вспомнить многое.
Ярко-зеленое небо, скользящие существа весело наклоняются над головой,
бледно-желтые огоньки вспыхивают, отлетают и теряются из виду. Он был в
своем обычном теле; множество ног равномерно двигались, неся его через
туманные пески; чувствовался аромат незнакомых цветов. Он знал, что
родился в этом мире, вырос здесь и затем...
Сослан.
Своим человеческим умом Виллис Коу понимал, что был сослан за что-то
ужасное. Он приговорен к этой планете, к Земле, за преступление. Но за
какое именно, он не мог вспомнить. И во сне он не чувствовал никакой вины.
Но когда он проснулся, человеческое вернулось, нахлынуло на него, и
он почувствовал вину. Он жаждал вернуться туда, расстаться с этим ужасным
телом.

- Я не хотел идти к вам, - сказал Виллис Коу. - Это глупо. Если я
пришел, значит, есть основания для сомнений. А я не сомневаюсь...
Врач улыбнулся, помешивая какао в чашке.
- Значит, вы пришли... по настоянию вашей жены?
- Да. - Он уставился на свои башмаки. Эти коричневые ботинки он носил
уже три года, но никак не мог к ним привыкнуть: они жали, а большие пальцы
как будто резало тупым ножом.
Врач осторожно положил ложечку на клеенку и отхлебнул какао.
- Послушайте, мистер Коу. Я хочу помочь вам. Говоря о помощи, -
добавил он торопливо, - я не имею в виду изменение ваших взглядов или
отказ от вашей веры. Ни Фрейд, ни Вернер Эрхард, ни сайентология не смогли
полностью убедить меня, что существует "реальность", нечто данное и
неизменное, константа. Пока вера в иное не приводит человека в сумасшедший
дом или в тюрьму, почему она должна быть менее приемлема, чем то, что мы
называем реальностью Если это делает вас счастливым, верьте. Просто я
хотел бы узнать суть вашей веры. Как это звучит для вас?
Виллис Коу старался улыбнуться в ответ:
- Неплохо для начала. Только я слегка нервничаю.
- Успокойтесь. Я действительно заинтересовался.
Виллис распрямил скрещенные ноги и встал.
- Ничего, если я пройдусь по кабинету? Я думаю, это поможет. - Врач
кивнул, улыбнулся и показал на какао. Виллис Коу покачал головой. - Это не
мое тело. Я осужден жить в человеческом облике, и это убивает меня.
Врач не просил раз'яснений.
Виллис Коу был маленького роста, с редеющими волосами и слабым
зрением. Ноги у него болели, и он постоянно нуждался в носовом платке.
Лицо его было изрезано морщинами от тревог и печалей. Он рассказал врачу
все. Потом заключил:
- Я думаю, на эту планету ссылают за преступления. Я думаю, что все
мы пришли из других миров, с других планет, где мы неправильно вели себя.
Земля - это тюрьма, а мы сосланы сюда жить в этих ужасных телах, которые
разлагаются и дурно пахнут, изнашиваются и умирают. Такова наша кара.
- Но почему вы знаете об этом, а больше никто не знает? - Врач
отодвинул остывшее какао.
- Должно быть, мне дали неисправное тело, - сказал Виллис Коу. -
Немного лишних мучений - знать, что я чужак, что нахожусь в тюрьме за
какое-то преступление, которое не могу вспомнить. Каким ужасным оно должно
быть, если я заслужил такой приговор!
- Вы читали Франца Кафку, мистер Коу?
- Нет.
- Он писал о людях, которые осуждены за преступления, природы которых
они не знают. О людях, виновных в грехах, о которых они и не подозревают.
- Да, так и я себя чувствую. Может, сам Кафка чувствовал то же:
наверное, и у него было неисправное тело.
- В том, что вы испытываете, нет ничего необычного, мистер Коу, -
заметил врач. - Сегодня очень многие не удовлетворены своей жизнью:
мужчина как женщина, женщина как мужчина...
- Нет, нет! Я не это имел в виду. Я не кандидат на изменение пола.
Говорю вам, я пришел из мира с зеленым небом, с туманными песками и
огоньками, которые вспыхивают и улетают... У меня было много ног, и
перепонка между пальцами, и это совсем не были пальцы... - Он замолчал в
замешательстве.
Потом сел и тихо заговорил:
- Доктор, я живу как все. Часто болею, часто не могу оплатить счета.
Моя дочь погибла в автокатастрофе, и я не могу вынести мысли об этом. Сын
искалечен в расцвете лет и на всю жизнь останется таким. Мы с женой почти
не разговариваем, мы не любим друг друга... если когда-то вообще любили. Я
не лучше и не хуже других на этой планете. Об этом я и говорю: боль,
отчаянье, постоянный ужас. Ежедневный ужас. Безнадежность. Пустота. Разве
это человеческая жизнь? Говорю вам, есть лучшие места, другие миры, где
быть человеком - не значит мучиться.
В кабинете врача становилось темно. Жена успела записать его на прием
в последний момент, и врач принимал маленького лысеющего человека в самом
конце дня.
- Мистер Коу, - сказал врач, - я выслушал вас и хочу, чтобы вы знали,
что я почти разделяю ваши страхи. - Виллис Коу почувствовал облегчение.
Кто-то хочет ему помочь. Если и не снять с него страшный груз знания, то
хотя бы дать понять, что он не один. - Откровенно говоря, мистер Коу, -
продолжал врач, - я думаю, что у вас серьезный случай. Вы больны и
нуждаетесь в интенсивном лечении. Я поговорю с вашей женой, если хотите,
но мой совет вам - пройти курс лечения в соответствующей клинике...
Виллис Коу закрыл глаза.

Он плотно запер дверь гаража и законопатил щели тряпками. У него не
нашлось достаточно длинного шланга, чтобы провести выхлопные газы прямо в
машину, поэтому он просто открыл окна машины, завел двигатель и оставил
его работать. Он сидел на заднем сидении и пытался читать "Домби и сына":
Джил однажды сказал, что эта книга должна ему понравиться.
Однако он не мог сосредоточиться на прочитанном и немного погодя
попытался уснуть. Ему хотелось увидеть во сне мир, украденный у него, мир,
который он больше никогда не увидит. Наконец сон охватил его, и во сне он
умер.
Поминки были в "Лесной лужайке", и на них мало кто пришел. Был
уикэнд. Эстелла плакала, и Харви Ротхаммер поддерживал ее и утешал. Но
через плечо поглядывал на часы: приближался апрель.
Виллиса Коу положили в мягкую землю, и мексиканец с тремя детьми
забросал его почвой чужой планеты. Мексиканец, который мыл посуду в
ресторане, подрабатывал и на кладбище: иначе ему нечем было бы платить за
квартиру.

Многоногий консул приветствовал вернувшегося Виллиса Коу. Коу
перевернулся, посмотрел на консула и увидел над головой ярко-зеленое небо.
- Добро пожаловать назад, Плидо, - сказал консул.
Он выглядел очень печальным.
Плидо, который на далекой планете был Виллисом Коу, встал на ноги и
осмотрелся. Дома.
Но он не мог молча наслаждаться этим моментом.
- Консул... скажите мне... что я сделал такое ужасное?
- Ужасное?! - Консул был ошеломлен. - Мы преклоняемся перед вами,
ваша милость. Ваше имя пользуется большей славой, чем все другие. - В его
словах звучало глубокое почтение.
- Тогда почему меня приговорили жить в страданиях на другой планете?
Почему сослали отсюда на пытку?
Консул покачал головой, его грива развевалась на теплом ветерке.
- Нет, ваша милость, нет! Страдание - это то, что испытываем. Пытки -
вот все, что мы знаем. Только немногие, очень немногие, почитаемые и
любимые расами всей Галактики, могут побывать в том мире. Жизнь там сладка
по сравнению со всеми другими мирами. Вы еще не сориентировались... Все к
вам вернется. И вы поймете.
И Плидо, который в лучшей части своей почти бесконечной, полной боли
жизни был Виллисом Коу, вспомнил. Проходило время, и он вспоминал вечную
печаль, в которой был рожден; он знал, что ему дали редчайшую награду из
тех, что возможны в Галактике - несколько драгоценных лет в мире, где боль
несколько слабее, чем повсюду.
Он вспоминал дождь, и сон, и песок под ногами, и океан, поющий свою
ночную песню, вспоминал ночи, когда он ненавидел Землю.
И теперь ему иногда снятся приятные сны о жизни Виллиса Коу, жизни на
планете радости.

1