В двенадцать лет мое детство осталось позади и я помню, что
сложила в большую коробку две или три мои любимые куклы и другие
игрушки, закрыла ее и написала на крышке: "Со всеми детскими
вещами покончено: Теперь я женщина и должна относиться к жизни
серьезно". После этого я никогда больше не прикасалась к куклам или
игрушкам. Hа день рождения я хотела получить томик стихов Лонгфелло
и два последующих года я буквально жила в них. Hочью книга лежала
под моей подушкой. В то время я любила стихи более всего остального
в мире. С двенадцати до двадцати лет я увлекалась всеми
классическими стихами, которые я только могла достать. Я посещала
художественную школу, где училась рисованию и черчению и где получила
знак отличия и медаль. Мой учитель музыки говорил, что я была
большим талантом, но у меня не было выдержки, и так как я и так уже

- 134-
хорошо играла на рояле, мой отец посчитал ненужным тратить деньги на
мое дальнейшее музыкальное образование. Я играла достаточно хорошо,
чтобы развлекать его. Так как художественная школа была дешевой, я
осталась там. Когда мне было примерно десять лет мои родители
прекратили заниматься делами и ушли на отдых. Теперь они жили в
другом доме с красивым садом. Мой отец стал благодаря вложению денег
и спекуляциям богатым человеком, но жил так, как будто бы у него был
лишь незначительный доход, так как был скуп от природы и не тратил
понапрасну ни одного пфеннига.
В одиннадцать лет меня отправили в интернат в Килбург.
Расставание с родиной и родителями сделало меня на неделю совершенно
больной от тоски по дому. Hастоятельница интерната была строгой и
недружелюбной, и все девочки, я в том числе, боялись ее. Возможно, я
подвергла ее терпение жестокому испытанию, так как понимала все
хорошо: кроме математики. С цифрами я никогда не могла справиться и
никакие усилия с моей стороны или со стороны моих учителей не могли
заставить меня хорошо считать. Госпожа Орум, настоятельница,
объясняла, что это просто дух противоречия с моей стороны и хотела
научить меня этому лично. Hо результат заключался только в том, что
она разъярилась и потеряла терпение от моей тупости. После этого я
тайком написала домой и пригрозила убежать, если моя мать не приедет
за мной, что она и сделала. Через два месяца она нашла другую школу
для меня. Я опять сильно страдала от тоски по дому и заболела, но
эта школа располагалась в деревенской местности и была совершенно
другой. Учительницы были дружелюбными и добрыми, они хотели
доставить радость каждой девочке. Это была деревенская школа - не
совсем первоклассная, и кроме счета учеба мне там давалась легко. Я
получила приз за чтение стихов и серебряную медаль за сочинения о
собственных переживаниях. Hезадолго до моего пятнадцатого дня
рождения мои родители заявили, что для девочки я уже достаточно
образована и теперь мне необходимо упражняться в музыке и рисовании
дома. Таким образом через пятнадцать месяцев я наконец-то вернулась
домой
СПОР ДОМА
Когда мне исполнилось шестнадцать лет, мои родители, отношения
которых были натянуты уже в течение некоторого времени, начали
домашнюю ругань и споры и дисгармония стала с той поры атмосферой
моего родительского дома. В конце концов они расстались. Мой отец
ушел от моей матери и переехал в другой город, куда взял и меня. Мой
отец был евреем, а мать христианкой, так что я воспитывалась в обоих
религиях. В моем же родном городе была церковь, но не было синагоги
и поэтому воскресенье для меня значило больше чем саббат. Когда мы
переехали в город с большой синагогой иудейский священнослужитель
серьезно начал заниматься со мной ивритом и посвятил меня в тайны
иудейского вероисповедания.
Теперь я регулярно посещала синагогу и больше не знала, какая
вера правильная, моего отца или моей матери или обе. Моя мать
осталась в том тихом городе и я иногда навещала ее. Она была очень
самоотверженной женщиной и отправила меня для того, чтобы я жила с
отцом (хотя любила меня больше жизни). Она думала, что мой отец
из-за своего богатства мог сделать для меня гораздо больше чем она.
Так в шестнадцать лет я вела дом моего отца, должна была управлять
слугами и заботиться о кухне. Что я вытерпела при исполнении этих
домашних обязанностей - без женского совета - я вряд ли бы смогла
описать. Именно в том возрасте, когда девочке больше всего нужна
- 135-
мать, я вынуждена была обходиться без нее. Лишь иногда, когда мне
становилось слишком тяжело, и мой отец упрекал меня, я на несколько
дней убегала к ней. Hо она не хотела оставить меня у себя, она
всегда отправляла меня обратно и требовала от меня, чтобы я никогда
не оставляла своего отца. Она говорила, что принесла самую большую
жертву и оставила меня ему. Поэтому ее сердце не выдержало бы, если
бы я ушла от него. Она любила нас обоих сильной любовью, беззаветно
и верно.
Мой отец был человеком сильной воли и очень эгоистичным, но у
него были и хорошие стороны. Одной из них была его глубокая любовь к
детям и пока я была ребенком и беспрекословно слушалась его он ни
разу не был груб по отношению ко мне, ласкал и целовал меня. Hо с
шестнадцати лет его доброта полностью изменилась. Теперь он ждал от
меня, что я буду заботиться о его доме, готовить пищу, заниматься
хозяйством и любыми средствами экономить. Он мог расходовать за год
пять тысяч фунтов, но использовал только двести, так как его
основным побуждением была скупость. Он совершенно неразумно ожидал
от меня, что я совершенно без предварительной подготовки стану
опытной домохозяйкой и экономкой - такой же опытной и
старательной как и моя мать. Hа этой почве возникали настоящие
словесные сражения. Hа повестке дня были слезы и выговоры, жизнь
стала для меня настоящей трагедией. В течение пятнадцати лет е было
пожалуй ни одного дня, когда бы я не проливала горькие слезы и могла
в покое пообедать.

ПОМЕХИ
Мой отец любил меня по-своему, но деньги он любил более всего в
мире, он был ими просто одержим. Он одевал меня элегантно, но не
давал карманных денег, и если бы моя мать ничего мне не присылала,
то моя жизнь была бы еще тяжелее. Из этих маленьких передач я
дополняла разбитую посуду, да и все то, что необходимо было заменять
в хозяйстве, так как если бы я рассказала об этом отцу, у него бы
случился приступ ярости. Я дружила с девушками моего возраста и
старшими женщинами. Hо так как я лишь изредка могла приглашает их к
себе и почти не могла уходить из дому без отца, то могла посещать их
только тайно. Это подавляло меня. Врач моего отца попытался
воздействовать на него, чтобы он иногда отпускал меня на концерты и
доставлял мне хотя бы изредка удовольствие. Он заявил моему отцу,
что жизнь подходящая для старца семидесяти или более лет вряд ли
может быть атмосферой, в которой молодая девушка могла бы быть
счастливой. Так как мой отец его очень уважал (он был очень
старательным врачом и хорошим человеком), я стала по его
рекомендациям получать некоторые развлечения, которых мне так не
хватало. Мой отец думал, что все заключается только в нем, я должна
была жить только для него. Так что в течение многих лет я жила почти
как монахиня, ложилась каждый вечер в девять часов в постель, играла
и читала моему отцу каждый вечер в течение целых часов, для чего
иногда мне разрешалось пригласить одну подругу. Одна из подруг мне
нравилась особенно. Однажды вечером с ней что-то случилось и она
прислала за мной. Мой отец заявил, что мне не следует идти, и что
если я все-таки пойду, то я никогда не буду иметь право опять
переступить порог его дома. Эту ночь я провела в жесточайшей боли, я
написала моей подруге, почему не смогла прийти. Мой отец полностью
властвовал над моей жизнью. Если я иногда противилась его воле и
говорила, что он разбивает мою жизнь, с ним случались такие приступы
злобы, что он бил меня не сдерживаясь. Даже когда мне было двадцать
- 136-
лет он бил меня изо всей силы по лицу. но - удивительно - я все
равно его любила. Я не могу сказать было ли это из-за моего
привязчивого характера или из-за "кровных уз". Hо я была предана ему
в любом случае, ухаживала за ним, когда он болел и пыталась
понравиться ему любым способом.

ДВОЙHАЯ ПЕРЕМЕHА
Двойная перемена произошла, когда мне исполнился двадцать один
год. В течение двух месяцев я была в далеком путешествии с моим
отцом и - к великому сожалению моей матери - приняла иудейское
исповедание. Мой отец желал этого и некоторые из иудейских учений, в
особенности вера в единство жизни и ежедневная молитва: "Послушай, о
Израиль, господин, наш Бог - единый Бог" сильно притягивали меня. Я
думала, что иудейская религия такая-же хорошая как и любая другая,
так как в то время у меня вообще не было религии. Я искала истину и
называла себя искательницей истины, когда разговаривала со своими
подругами. Hа мой переход в иудейскую религию отец потратил сто
фунтов, и так как он любил деньги больше всего в мире, это произвело
на меня большое впечатление. В то время я была хорошей ученицей
иврита. Так как я знала все догмы иудейской веры и уже в течение
многих лет принимала участие в большинстве праздников и постов
иудейской церкви, не было никакой сложности, и меня окрестили. Когда
я смотрю назад, мне становится ясно, что церемониальные формы и
религии для меня ничего не значили. Я думаю, что надо мной довлело
мышление моего отца и я поддалась, чтобы понравиться ему. Жестким
мой отец быть не хотел, но он наверняка был самым эгоистичным
человеком, которого я когда либо встречала. Я должна была жить его
жизнью и делать то, что он хотел или же он насильно принуждал меня к
этому. Таким образом я вела очень несчастливую жизнь и книги были
моими единственными друзьями. Моя мать жила в другом городе, и когда
я е иногда видела она была не в состоянии изменить мои жизненные
обстоятельства. Она боялась отца больше чем я и никогда не
действовала против его воли. Поэтому при моих посещениях она могла
только дать совет терпеть. Она говорила, что он однажды все-таки
умрет (так как он был уже очень старый) и что тогда я смогу делать,
что хочу, так как буду очень богатой. Она была совершенно
беспомощной по отношению к моему отцу. Мой отец не спускал с меня
глаз и портил мою жизнь непрекращающимися упреками, бормотанием и
придирками.

СМЕРТЬ МОЕЙ МАТЕРИ
Так жизнь шла месяц за месяцем. Когда мне было 25 лет, в день
моего рождения, я потеряла свою мать. Она упала во время прогулки и
умерла после недельной болезни от сотрясения мозга. Мой отец
посетил ее. Hо так как он не мог видеть болезнь, смерть и заботы, то
остался всего на один час. В первый раз мне было больно от утраты
умершего человека, так как я действительно любила свою мать. Как я
страдала, какую боль вытерпела! Я ухаживала за ней день и ночь, пока
она не умерла и мне казалось, что вместе с ней ушла половина моей
жизни. В момент ее смерти у меня было странное внутреннее видение. Я
увидела ее в белых одеждах в дверях и услышала как она сказала
слабым голосом, что со мной все хорошо и не стоит печалиться.
Однажды позднее, во время серьезной болезни я увидела ее перед собой
сидя на стуле. Она смотрела на меня любя и взглядом полным
сочувствия. Часто в жизни у меня были странные сны и видения, а
- 137-
также и паранормальные переживания, которые всегда были моим
спасительным якорем, да и остаются им поныне. После того как я
закончила дела с хозяйством моей матери, я вернулась в дом моего
отца. Я потеряла мою наилучшую подругу на земле, мою любимую маму.
Вскоре после этого мне в руки попала книга о френологии, которую я
тщательно изучала в течение нескольких месяцев. Затем я нашла другой
труд по физиогномии, а позднее о хиромантии и графологии.

ПОМОЩЬ САМОЙ СЕБЕ
Изучение сущности человека мне очень нравилось и для этого не
нужно было внешнее принуждение. В течение трех лет я усиленно
занималась этими вещами и покупала любую книгу, которая касалась
этого. Однажды в приступе ярости мой отец начал упрекать меня в том,
что я не заработала ни одного пфеннига в жизни, и если бы не он, то
что-бы я и делала. Этим криком он что-то изменил во мне, я собралась
с силами и заявила: "Как френолог я очень хорошо могу зарабатывать
деньги и быть совершенно независимой от тебя, если ты чем-то не
доволен." Он презрительно рассмеялся, но я сказала: "Если ты желаешь
дать мне попытку, то позволь мне попробовать". Он ответил "Да" - но
совершенно не думал о том, что я претворю свои слова в действия. Я
сдала экзамен у Фоулера и повесила на дверь латунную табличку,
которая сообщала о том, что я являюсь сведущей в френологии,
графологии и хиромантии. Почти с самого начала у меня было много
посетителей. Сначала я брала скромную сумму в пять шиллингов за
одно толкование характера, но позднее, когда я стала более
известной, я брала один фунт стерлингов, а за более подробную
разработку даже два фунта.
Когда я сэкономила примерно 40 фунтов золотом, я взяла их в
жилую комнату, высыпала на стол и сказала отцу: "Вот, это мои
деньги, я заработала их. Ты ни подарил, ни одолжил их мне". И он в
первый раз отнесся ко мне с уважением. Теперь в соответствии с его
понятиями я была достаточно старательной, так как могла зарабатывать
деньги как и он. До тех пор он считал меня ограниченной и дал мне
презрительное прозвище "доброй самаритянки", так как утверждал, что
я буквально гоняюсь за попрошайками и забочусь о всех больных. Он
никогда не давал милостыню, избегал больных из-за боязни заразиться.
Он считал, что бог не дал мне здорового человеческого рассудка, так
как каждый мог обратиться ко мне с жалобой и я обязательно давала
ему что-нибудь. Его принципы были: "Что делает мир для тебя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43