Сергей едва не закричал от
вполне реальной острой боли, но продолжил самовнушение. Он работал так до
тех пор, пока его воображение не начало буксовать. Разум отказывался
создавать новые картины страданий, ибо его собственный жизненный опыт
давал слишком мало материала для таких представлений. Тогда при помощи
медитативного аутотренинга Сергей перебросил себя в другую эпоху...

Подвал инквизиции. Низкая сводчатая комната с сырыми стенами и
потолком, покрытым копотью и паутиной. Он представил себя висящим на дыбе.
Напротив, за длинным столом зловеще возвышались три фигуры с низко
надвинутыми на лица серыми капюшонами. Рядом, на отдельном столике сидел
секретарь, ведущий протокол допроса, а чуть поодаль у огня палач раздувал
угли, розовыми сполохами озарявшими угол подвала. Сергей явственно ощущал,
как тупая ноющая боль разлита по суставам вывихнутых рук, и ка остро горит
спина, исполосованная бичом.
Человек в кожаном фартуке привстал от очага и обернулся к сидящему во
главе стола старику.
- Чего прикажете, Ваше преосвященство? "Испанский сапог" или
"ведьмину пляску"?
- Сапог. Побережем огонь для аутодафе, где проклятому еретику
подпалят не только пятки, но и его нечестивую душу, проданную дьяволу.
Палач подтащил к дыбе грубое деревянное сооружение, напоминавшее
уродливые столярные тиски, и завел в него ногу висящего на дыбе человека.
По сигналу председателя Священного Трибунала он стал закручивать ворот.
Сергей почувствовал, как медленно и неотвратимо сжимается стопа, и почти
одновременно с невыносимой болью, пронзившей ногу, услышал хруст
дробящихся костей...
Очнувшись, он передохнул несколько минут и силой тренированного
воображения перебросил себя на шесть веков вперед.

Медленно, словно нехотя, занимался рассвет. Клубы серого тумана,
опустившиеся на лагерь, скрыли очертания бараков, домик охраны и
проволочные заграждения. Только вышки часовых торчали, наполовину
высунувшись из серых облаков, словно заблудившиеся во мгле великаны. В
тишину холодного осеннего утра изредка врывались звуки отрывистых немецких
команд и лай овчарок.
Побег был назначен на сегодня. Они решили бежать перед утренним
построением, когда у охранников происходит смена караула. В это время
нужно набросить на колючую проволоку заранее припрятанную между бараками
доску и по ней перебраться к зарослям кустарника, растущего за северной
оградой. В их распряжении было не более двух минут, пока часовой спустится
с вышки и передаст смену заступающему в караул напарнику.
Сергей прислонился спиной к неструганым доскам барака и сжался в
комок, ожидая сигнала. Пора! Ребята подхватили с земли присыпанную
опавшими листьями доску и бросились к ограде. Но у проволоки возникла
неожиданная заминка. Ползти по узкой наклоненной доске, качающейся на
стальной струне, оказалось не так просто. Когда подошла его очередь,
Сергей краем глаза заметил, что новый часовой уже поднимается на вышку и
может обнаружить их в любой момент. Чтобы успеть перескочить на ту сторону
незамеченным он резко прыгнул по доске вперед и, не рассчитав равновесие,
боком свалился на колючку.
Десятки острых стальных игл впились в бедро и локоть, и почти
одновременно с вышки ударил пулемет. Сначала Сергей почувствовал двойной
удар в предплечье и увидел, как расплываются пятна крови на полосатой
робе, а уж затем ощутил острую боль в перебитой руке. Он рванулся вперед,
стараясь вырваться из стальной ловушки, но только глубже завяз в колючей
проволоке, разодрав себе тело. Последнее, что он почувствовал, перед тем,
как потерять сознание, были клыки громадной разъяренной овчарки, рвущие
ему икры ног.

Придя в себя, он первым делом взглянул на гемометр и облегченно
вздохнул. Мучения были не напрасны. Выход лимфоцитов и антител превысил
все ожидания. Он с трудом повернул тяжелую голову и оглядел палату. В
медблоке стояла тишина, нарушаемая лишь мерным дыханием детей и негромким
гудением моторов, перекачивающих плазму. Двенадцать маленьких тел рядами
лежали на столах, соединенные гибкими прозрачными шлангами, по которым
струилась розовая жидкость. При мысли, что сейчас придется придумывать
себе новые страдания, Сергею стало не по себе. Нет, это выше его сил.
Разум отказывался заниматься этим противоестественным делом. Но от
расположенных рядом больных малышей исходил такой пронзительный, хотя и
беззвучный призыв о помощи, что, стиснув зубы, Сергей продолжил свою
работу.
Временами он терял сознание, и это было желанным отдыхом, но потом,
очнувшись, он замечал, что сыворотка останавливала свой животворный бег по
трубкам к неподвижным детским телам, и вновь принимался убивать себя. И
сколько раз он умирал своими выдуманными, но от этого не менее
мучительными смертями, столько раз в угасающих детских душах вспыхивала и
разгоралась искорка всепобеждающего пламени, которая зовется жизнью.

1 2