Борис Штерн

О русском символизме сказано немало и написано предостаточно, тем не
менее Дмитрий Николаевич Чухонцев утром в понедельник сидит на кухне и
пытается строчить статью о символизме в журнал "Вопросы литературы". В
сокращении этот журнал именуется "Вопли", а читают его люди "не от мира
сего".
Дмитрий Николаевич один из них. Он последовательно закончил школу,
филологический факультет Причерноморского университета, аспирантуру,
написал и защитил диссертацию и, загробив остатки молодости, к тридцати
четырем годам сделался тем, чем он есть - специалистом по русскому
символизму, доцентом кафедры русской литературы, "филолухом царя
небесного" - так он сам себя называет, и "пушкинистом" - так называют его
во дворе.
В этом дворе не читают "Воплей" и не знают, что статьи о символизме
надо не писать, а именно строчить утром на кухне, запивая каждый абзац
глотком холодного чая. Начинать нужно с любой бессмысленной фразы,
например: ("Конец XIX - начало XX в.в. - сложный и интересный период
истории русской литературы...", а потом, не задумываясь, конспективно
излагать содержание собственной кандидатской диссертации - то есть
строчить не исправляя и не останавливаясь. Остановишься - и утро пропало.
Задумаешься, закуришь, подойдешь к окну, посмотришь с вершины спуска имени
Добролюбова на ржавую протекающую крышу родного университета, на
сентябрьский пожелтевший город, - и все пропало. Вспомнишь, что все твои
юношеские мечтания и вопли уже воплотились в жизнь, что молодость прошла в
классах, аудиториях, библиотеках, на кафедрах и в общагах; вспомнишь три
потока прекрасных студенток, которых ты должен то ли обучать символизму,
то ли символически учить днем, вечером и заочно, - вспомнишь, полистаешь
потрепанный синий том любимого Александра Блока и поймешь, что всю
оставшуюся жизнь тебе придется заниматься черт знает чем - тем, о чем
мечтал в юности: Литературой с Большой Буквы.
Дмитрий Николаевич не хочет признаваться, что ему стало скучно жить,
и что он делает что-то не то. Возможно, он устал от приемных экзаменов и
от сельскохозяйственных работ с прекрасными дамами, которые путают Блока с
Бальмонтом и Бельмондо... Как вдруг раздается звонок, и Дмитрии
Николаевич, довольный тем, что его оторвали от статьи и от скучных мыслей,
спешит открыть дверь и узнать: кого это принесло с утра?
Перед ним на лестничной площадке стоит нечто, что можно условно
назвать "фигурой". Она не имеет никакого отношения к Литературе, а
поднялась сюда без лифта на девятый этаж из низов самой Жизни. Фигура
одета в помятый костюм при галстуке и обута в сандалеты на босу ногу - как
видно, с похмелья забыла натянуть носки. Она делает героические усилия
стоять ровно и произносить слова как можно отчетливее.
- Пушкиништ... я ижвиняюшь... - произносит фигура. Она собирается
что-то еще сказать, но умолкает и с проникающей надеждой заглядывает в
глаза Дмитрия Николаевича.
- Я вас слушаю, - подбадривает тот.
Фигура очень довольна тем, что ее слушают, а еще больше, что к ней
обращаются на "вы". Она тут же переходит на "ты", блаженно заплетая языком
(эти звуки трудно передать, их надо слышать):
- Пушкиништ, ижвини меня... Лифт, шволочь, не работает. Ижвини. Ешть
чейлоншкий чай...
- Спасибо, не требуется, - разводит руками Дмитрий Николаевич, не
очень понимая, откуда это незнакомое похмельное чучело узнало, что он
"пушкинист".
- По дешевке... чейлоншкий... - настаивает фигура. - Жделай мне
одолжение... Шкажали ребята, что пушкиништу чай нужен... наштоящий,
чейлоншкий...
Дмитрию Николаевичу, как и всякому русскому символисту, становится
"жаль человека". Ему также импонирует, что этот спившийся
люмпен-интеллигент в галстуке на босу ногу целенаправленно поднимался на
девятый этаж именно к нему - мол, ребята сказали, что пушкинисту чай
нужен, сидит пушкинист без чая... И хотя Чухонцев знает, что "настоящий
чейлоншкий чай" привозится не с Цейлона, а воруется за три квартала отсюда
на чаеразвесочной фабрике, но ему "жаль человека", и он решает человеку
помочь:
- Сколько стоит твой чай?
- Рубль! - твердо отвечает люмпен-интеллигент.
- Что же ты купишь утром за рубль? - удивляется Чухонцев такой
дешевизне.
- Пару пива... - хрипит фигура и показывает, что с утра он, кроме
пива, "ни-ни".
Фигура получает свой рубль, благодарит: "Шпашибо!" и, забыв отдать
чай и обтирая костюмом стены, отправляется в трудный путь вниз по
лестнице; а Дмитрий Николаевич возвращается на кухню и перечитывает первую
фразу:
"Конец XIX - начало XX в.в. - сложный и интересный период истории
русской литературы..."
Он вносит поправку: "сложный и интересный" меняет на "интересный и
сложный". Закуривает. И вдруг наконец-то чувствует, что его природный вкус
взбунтовался и не позволяет ему строчить схоластическую халтуру в
академические "Вопли". А напишет он сегодня животрепещущее эссе о русском
символизме в стиле самого символизма!.. Напишет, если его не замордует
звонками эта фигура из горьковского "на дне", - опять звонит! Значит,
вернулся, чтобы отдать чай.
Дмитрий Николаевич отправляется в коридор с решимостью спустить
люмпен-интеллигента с девятого этажа, но на этот раз на пороге возникает
другое, более современное явление русского символизма - соседский
мальчишка в запятнанном чернилами пионерском галстуке, двоечник и лодырь
Коля Спиридонов.
- Дядя Дима, батя ключи не оставлял?
- Оставлял. Возьми. Ты почему не в школе?
- Прибежал за дневником... Я пятерку по физкультуре получил. Бате не
сообщайте - сюрприз!
Коля Спиридонов снимает с гвоздика в прихожей ключи от своей
квартиры, а Дмитрий Николаевич возвращается на кухню и начинает
размышлять. "Напишите нам что-нибудь о русском символизме. Давненько о нем
не вспоминали". Хорош заказ - напишите нам что-нибудь! Вопли, а не заказ.
Мало ли что можно написать о русском символизме... например, докторскую
диссертацию. Например: "Образ Прекрасной Дамы (трактовка мироощущения) в
поэтике русского символизма". Чем плохо?
Тут мысли Дмитрия Николаевича принимают совсем другой оборот. Не к
ночи будь помянуто, но с Прекрасными Дамами в его жизни обстояло не очень.
Не густо. По разным причинам. Более того, он перестал верить в
существование Прекрасных Дам, а внешние его данные никак не привлекали к
нему тех прекрасных дам, которые, возможно, все-таки где-то существовали.
Вот он разглядывает себя в зеркале: усы и бородка а-ля Чехов, нос
картошкой... Вот он смотрит из кухонного окна на пустой спуск имени
Добролюбова... Где они? Хоть одна?
"На работе, - отвечает сам себе Чухонцев. - В это буднее утро все
Прекрасные Дамы на работе".
Опять звонок.
- Дядя Дима, дверь не открывается!
- Дверь? Дверь это мы сейчас.
Дмитрий Николаевич начинает крутить ключом в соседской двери. Ключ
поворачивается на пол-оборота и застревает.
- Замок испорчен, - заключает Чухонцев.
- Дядя Дима, - вдруг шепчет Коля. - Я вам что-то скажу на ухо... Там,
за дверью, кто-то ходит...
- Кто ходит? - тоже прошептал Чухонцев.
- Не знаю... шаги.
Дмитрий Николаевич подергал соседскую дверь и прислушался. В его
воображении рядом с туманным образом Прекрасной Дамы возник небритый облик
Квартирного Грабителя. Дама иронически фыркнула, и сконфуженный грабитель
испарился. Дмитрий Николаевич был того же мнения, что и Прекрасная Дама. В
то время, когда он, Чухонцев, пишет на кухне статью о символизме, в
квартиру соседа Вовки Спиридонова забрался квартирный вор? В этом нет
логики... Здесь что-то не вяжется.
- А мать где? - спрашивает Чухонцев.
- А в санатории.
- Значит, так: никого там нет, - уверенно произносит Дмитрий
Николаевич. - А замок испорчен. Иди в школу, отец вернется - откроет.
Коля не спеша (чтобы после физкультуры пропустить урок русского
языка) уходит в школу, а Дмитрий Николаевич цепляет соседские ключи на
гвоздик в своей прихожей и продолжает бродить по кухне. Итак, докторская
диссертация... То бишь статья о Прекрасной Даме в стиле самого символизма.
Как там у Блока... "Золотая, Таинственная Дева...", "Блекнут ланиты у
дев златокудрых...", "Словно бледные в прошлом мечты, мне лица сохранили
черты..."
Махровый символизм. "Напишите нам что-нибудь..." Дернул черт
согласиться! Взглянуть бы хоть на одну Прекрасную Даму, и тогда, считай,
статья в кармане. Блоку с его поэтическим воображением было просто. Нужно
представить. Высока, стройна, воздушна, ножки, ручки. С этим ясно.
"Златокудра" - рыжая, значит? Одета в белое. Понятно. Шейка - лебединая.
Глаза - лазурные. Лицо... Нет лица.
Вот кого ясно представляешь - небритого грабителя с топором. Шея...
Не шея, а бычий загривок. Лицо... Не лицо, а нечеловеческая морда.
Топор... как у мясника для разделки туши. В общем, грабители сейчас не
такие, но все равно ясно представляешь.
Дмитрий Николаевич с раздражением начинает понимать, что день пропал.
Он до самого вечера будет выглядывать на лестничную площадку и сторожить
пустую квартиру Вовки Спиридонова, пока тот не вернется с работы.
Чухонцев, ругнувшись, выходит на площадку и опять начинает вертеть ключом
в соседской двери. На втором обороте ключ не проворачивается.
Замок испорчен, разве не ясно?
Впрочем, размышляет Дмитрий Николаевич, возможен вариант, что
злоумышленник притаился в коридоре за дверью и придерживает замок, пока
он, Чухонцев, крутит ключом.
Ладно, предположим. Твои действия, если кто-то залез туда?
Вооружиться.
Зачем?!
А затем, что у грабителя может оказаться топор.
Топор? Почему топор? Будут они с топором лазить!
Вот откуда топор: Родиона Раскольникова вспомнил, книжник!
Раскольников с топором в квартире столяра мебельной фабрики Вовки
Спиридонова? Вопли все это. Литературщина.
Внутренний монолог Дмитрия. Николаевича вдруг обрывается. Он видит,
как диск французского замка в соседней двери сам собой начинает медленно
поворачиваться... Там, за дверью в самом деле кто-то стоит и крутит замок!
Мысли Чухонцева начинают суетиться... Что делать? Сосед на работе.
Анюта, его жена, еще не вернулась из отпуска. Квартира пуста. В квартиру
кто-то влез.... Возможно, тот самый чаеразвесочный интеллигент, который
бродит по этажам и для отвода глаз продает чай...
- Вот тебе и символизм! Колюнька удрал с уроков, ругнул грабителя, и
тот сейчас прикручивает замок, чтобы никто не вошел. Есть ли у него способ
удрать не через дверь? Спрыгнуть разве что с девятого этажа...
Твои действия?
Вызвать милицию.
Разумно. Пока пробежишь три квартала к телефон-автомату, Вовкину
квартиру на грузовике вывезут.
Что же делать?
Беги к соседям!
Где соседи, какие соседи утром в понедельник? Выбрал время, подлец!
Не под покровом ночной тьмы, а утречком, когда все на работах и службах...
Пока Дмитрий Николаевич так суетливо размышляет, замок в соседской
двери совершает новые эволюции: тот, кто за дверью, крутит его в обратную
сторону... Раздумывать некогда - тот, кто за дверью, успокоенный тишиной,
решился открыть дверь и удрать. Нужно немедленно выдать себя, зашуметь и
заставить грабителя затаиться.
Дмитрий Николаевич начинает шуметь - кашляет, топает ногами и долго
звонит в собственную квартиру. Диск замка перестает вращаться... Значит,
тот, кто за дверью, затаился.
Что же теперь? И уйти нельзя, и под дверью торчать тоже не дело... С
пьяным интеллигентом Дмитрий Николаевич и сам, конечно, справится, но что
если за дверью прячется мордоворот с топором?
Надо действовать так, чтобы тот не заподозрил, что его заподозрили и
мешают ему уйти. Нужен отвлекающий маневр. Надо шуметь натурально - будто
жильцы ходят туда-сюда, тогда грабитель будет ждать, пока все успокоится.
Дмитрий Николаевич открывает сам перед собой свою дверь и, чувствуя
себя полнейшим дураком, здоровается:
- Здоров, Дима!
- Сколько лет, сколько зим! - отвечает басом самому себе.
Теперь завести длинный разговор... Артист!
- Заходи!
- Не могу, спешу. У тебя как дела?
- Ничего, потихоньку. А у тебя?
- У меня? Нормально. Я вот по какому делу... одолжи червонец.
- Постой, сейчас принесу.
Вдруг кто-то сзади хватает Дмитрия Николаевича за плечо. Чухонцев
обмирает от страха, но тут же выясняется, что схватил его не инфаркт и не
грабитель с топором, а всего лишь глуховатый пенсионер с верхнего этажа.
Его, наверно, сюда сам бог послал!
- Ты чего тут делаешь? - удивляется пенсионер и стучит пальцем по
лбу.
- Семен Данилыч! Постойте тут... - Чухонцев убегает на кухню,
приносит карандаш о бумагой и начинает писать объяснение.
- Ты, Димка, тронутый, - говорит в это время Семен Данилович. - Я за
тобой давно наблюдаю, с детства. Все хлопцы как хлопцы, а ты кто? Что ты
здесь под дверью стихи читаешь? Вот Вовка - он столяр. Понятно. Вот Семка
- он в магазине. Понятно. А ты кто? Пушкинист? Нет, ты мне объясни: чем ты
в жизни занимаешься?
Чухонцев сует ему под нос записку. Семен Данилыч ищет очки и говорит,
что забыл их дома.
- Что здесь? Стихи?
- Стихи, стихи, - подтверждает Дмитрий Николаевич. - Очки у вас на
лбу.
"Семен Данилыч! - читает Семен Данилыч. - В квартире Вовки
Спиридонова сидит грабитель и все слышит. Я его отвлекаю и не могу отойти.
Немедленно позвоните в милицию".
- Вот так стихи! - изумляется Семен Данилыч и отправляется вниз.
Дмитрий Николаевич глядит ему вслед. Старик, конечно, бойкий, но к
телефону доберется минут через пятнадцать. Чем бы этого грабителя занять?
1 2 3