— Ну, давай заниматься арифметикой, — говорит она.
Жоржик ласков, льстив, хитер. Он обнимает Марколавну, утыкается лбом ей в руку пониже плеча и говорит:
— Марколавна, очень кушать хочу.
— Жди обеда. Ну, давай считать. Сколько на руке пальцев? Знаешь?
— На которой?
— Все равно. Ну, на правой.
— На чьей?
— Ну, на твоей… Жоржик считает, говорит:
— Ого! Пять. А ну-ка у тебя… — Считает и снова говорит: — Тоже пять.
— У каждого человека пять.
Жоржик недоверчиво смотрит в спокойные глаза воспитательницы, потом быстро бежит вон из класса.
— Куда ты?..
— Я сейчас…
На задней парте крик:
— Марколавна! Он на парту плюнул!
— Кто? — И воспитательница идет туда. — Кто это плюнул?
— Петя…
— Врешь! Чего врешь?! — огрызается желтоволосый веснушчатый Петя, и на его огорченной мордочке испуг.
— Ты зачем же плюнул на парту, Петя? — берет его за руку Марколавна и подымает с места.
— Честное слово, не плевал, честное слово…
— Врет, врет, — плевал! Вот и слюни на парте,
— Честное слово, не плевал, честное слово! Я ему на голову Плюнул, Коле Сапожникову, а он слюни смахнул. Я на парту не плевал…
— Он мне на голову плюнул, — набычившись, бубнит толстощекий Коля.
В это время вбегает Жоржик и кричит:
— Марколавна, Марколавна-а!.. Ах, Марколавна, какая ты обманщица…
— В чем дело?
— Сказала, что у каждого человека по пяти пальцев…
— Ну да.
— Врешь! У кухарки четыре… Пойдем, пойдем!.. Я никогда не буду тебе верить… Я считал. Пойдем в кухню…
Он тянул ее за собой, топал, глядел в глаза Mapколавны плутовато и задирчиво, ждал, что она скажет. Лицо Марколавны на мгновенье вытянулось, брови взлетели вверх; она часто замигала и, борясь со смехом, сказала малышу:
— Какой же ты чудак, Жоржик. Ведь у кухарки один палец отрублен. Разве ты не знал? Садись. Ну, теперь скажи, сколько у тебя пальцев на ногах?
— А вот сейчас разуюсь.
В коридорах — возня. Ребята гурьбой носились взад-вперед. Через закрытые двери слышались их песни, крик, визг. Заниматься было трудно, Марколавна вскочила, вышла. Все скоро смолкло.
Молоденькая учительница, комсомолка Одинцова, говорила Клоп-Циклопу:
— Были три мальчика. К ним подошел еще один. Сколько стало мальчиков?
— А кто подошел-то? Федька, что ли?
— Ну, допустим, Федька.
— А чей Федька-то? Маврин, что ли?
— Ну, допустим, Маврин… Это все равно. Клоп-Циклоп думает и отвечает:
— Тогда станет четыре мальчика.
Детский дом просторный, светлый, теплый. Школьные занятия идут в трех комнатах.
Инженер Вошкин занимается вместе со старшими. Среди них он самый маленький, но пишет и читает лучше всех. Однако обычное ученье он скоро бросил и сказал учителю:
— Товарищ учитель, ты учи меня, как изобретать паровоз. Я раньше инженер был, и фуражка у меня была казенная, и бородка была. Ты дурака не валяй, ты меня от пользы учи. А то сбегу.
Учитель, студент-технолог, Емельян Кузьмич добыл раскрашенный чертеж паровоза. Мальчик весь ушел в дело: познакомился с рейсфедером, циркулем, китайской тушью, акварельными красками; отбился от еды, от занятий, даже отказывался от обычных прогулок:
— На фиг! Раз я изобретаю.
Он узнал, что такое треугольник, что такое квадрат, ромб, круг, шар, цилиндр, конус.
— А трапецию я знаю… Я видел… В цирке. Он очень удивился, что радиус откладывается по окружности ровно шесть раз.
— Вот смотри, — говорил бородатый Емельян Кузьмич, — получаем по окружности шесть точек, соединяем их, выходит шестиугольник, то есть головка гайки.
Инженер Вошкин пыхтел, черные глаза озарялись блеском.
Емельян Кузьмич вспомнил анкету Инженера Вошкина и улыбнулся.
«У меня родителей моих не было, как родился — тоже не помню, сразу очутился в кустах, — это помню, — с мальчишками.
В Крыму тоже не был еще. Девчонок не любил, они дуры, образование мое так себе».
Вспомнил Емельян Кузьмич и то, как объявился в детский дом этот потешный мальчонка. Он зашел в приемную, надел очки без стекол и, насупив брови, крикнул:
— Заведующего сюда командируйте!.. Дяденька хорошенький, — сказал он заведующему детдомом. — Я от мильтона вырвался, утек. А сюда своей волей прихрял. Я — Инженер Вошкин, изобретатель, только не взаправдашний. Сделай ты из меня, дяденька, настоященского инженера. Только чтоб не вор был и с большущей рыжей бородой.
5. ПИСЬМО СВОИМ
Марколавна готовит детвору к детскому концерту. За стеной спевка. Разучивают революционные песни. Пухлощекий Жоржик нарочно фальшивит и молящими глазами посматривает на Марколавну. А когда она идет в коридор, нагоняет ее:
— Марколавна! Я вам под ушко одно дельце скажу… Нагнитесь. Я очень есть хочу.
— Жоржик!.. Ведь ты только что обедал.
— Я совсем очень есть хочу. Я у вас всегда буду просить есть сразу после чаю и сразу после обеда. Можно?
Она идет дальше. Шестилетний ненасыта, хорошенький Жоржик, похожий на кудрявого неаполитанского мальчика, бежит ей вслед, ловит за юбку, просит:
— Вы будете моя мама, а я дитя. Вы меня зовите «деточка». И берите к себе в комнату в гости в воскресенье. Мама! Хочу ам-ам…
В соседней комнате раздается дикий рев. Марколавна спешит туда. Малыш Митя Зайчиков, некрасивый лобастый забияка, на весь класс плачет, пуская пузыри:
— Володя мне в тетрадь трудные буквы пишет! Мне не списать такие!
— Врешь, не от этого плачешь… Соврал ведь?
— Да. Совра-ал… — захлебывается слезами Митя.
— Ну, отчего ж ревешь?
— Ску-чна-а-а…
— Опять врешь?
— Вру-у-у…
Дети бросили заниматься. Хохочут. Марколавна берет Митю за руку:
— Пойдем в другую комнату. Мешаешь товарищам учиться.
— Не пойду!! — неистово верезжит Митя и с ревом валится на пол. — Тащите, не пойду. Вот попробуйте наказать меня… Сбегу!.. Рамы выбью камнем!.. Исполкому пожалуюсь!.. А-я-я-й!! А-я-яй!.. Не тащите меня за ногу!.. Укушу!!
Все ребята повскакали на парты, смеются, бьют в ладоши. Учительница Одинцова кричит:
— Это безобразие!.. Волоките его вон… Он всякий раз так…
Вдруг среди общей суматохи появился Инженер Вошкин в самодельных больших очках без стекол. В его руке свитое в жгут полотенце с замотанной на конце картошкой. Выражение его лица грозно. Он два раза вытянул Митю по спине и в гневе затопал на него:
— Снимай портки! Подлюга… гад… Изобретать мешаешь!..
Митя опрометью бросился за парту и стал писать в тетрадку. Дети тоже мгновенно принялись за дело. Марколавна стояла пораженная. Инженер Вошкин, потрясая вервием, увещевал:
— Орать не моги!.. Вас бы под баржу, красивых… Там бы рас…
— Как ты смеешь?! — И Марколавна вырвала у него жгут. На ее лице выражение гнева перебивается улыбкой изумления.
Вошел заведующий домом Угрюмов. Инженер Вошкин снял очки и пытался ускользнуть в дверь. Но Марколавна крепко держала его. Она рассказывала заведующему о только что случившемся. Дети наперебой стали жаловаться с парт:
— Он нас бьет, этот босяк паршивый!
— Он и в спальнях нас колотит. Не дает возиться,
— Через это мы смирные.
— И буду бить… Красивые черти, — буркнул Инженер Вошкин.
— Ша — цыкнул на него заведующий. — Будешь сидеть под лестницей два с половиной часа…
— А кто паровоз станет рисовать? Ты, что ли? — заложил руки назад Инженер Вошкин.
— Ша! — И заведующий поволок Инженера Вошкина вон.
— Ну что ж, применяй насилие!.. Применяй насилие…
— А ты не применяешь, постреленок?!
— Я — воспитанник… А ты не имеешь права. Черт рыжий!.. Варнак…
— Ладно, ладно! — И заведующий запер его в темный чулан, под лестницу. Впоследствии на стене нашли там надпись углем:
«Сей чулан имел счастье посетить знаменитый Инженер П. С. Вошкин по случаю собственноручного осмотра пролетарского происхождения».
За спальней же, где стояла койка Инженера Вошкина, был учрежден бдительный досмотр. Ребята, воспользовавшись тем, что их усмиритель в опале, вновь стали по вечерам бузить, возиться, ходить на головах, драться подушками, язвить над Инженером Вошкиным.
Тот мрачно дулся, терпел. Но как-то прорвало его, вскочил и запустил в бесновавшийся хоровод Сапогом:
— Ша, красивые! Чтоб вы сдохли… Уйду!.. Сбегу!.. И дом ваш спалю дотла… Я снадобье такое изобрел.
Однако разумными мерами Марколавны и студента Емельяна Кузьмича вскоре водворен был полный мир между Инженером Вошкиным и детворой,
Ласковый сердцем, бородатый Емельян Кузьмич и опытная, великодушная педагогичка Марколавна с особым усердием и немалым интересом принялись перевоспитывать строптивый, взращенный в дикой воле характер Инженера Вошкина. Вся душа самобытного мальчика была мягка, как воск. Исподволь, с большими потугами, в сфере досадных взаимных оскорблений, недомолвок, споров, бессонных ночей и слез — все-таки настоящий человек формировался.
Однажды в нарядный зимний день, когда сквозь солнце Порхал брильянтовый снежок и весь простор был пронизан голубоватой предвесенней свежестью, Инженер Вошкин, как ни упрашивала его Марколавна, на прогулку не пошел Он сказал ей:
— Дай мне, голубушка, много-много бумаги; буду письмо изобретать.
Он забился в угол и с большим увлечением, вздыхая, то и дело сажая кляксы, принялся за письмо:
«Эй, братцы, Филька с Амелькой, где вы? Смотрю, смотрю в окошко, — нету. И на прогулках когда, тоже не видать. А я здесь, с красивыми Я учусь на инженера. Рисую настоящий паровоз. Я, например, узнал дымогарные трубы и форсунки. Требую верстак, чтобы стругать. А когда выучусь, сделаю паровоз из железа, сяду и поеду в Крым задаром, как профсоюзник. Кормят ладно, подходяще, Денег нет: колбасу есть не приходится. А вам? А как сделаю паровоз, мне пойдет двадцать третий год, буду все шамать, — что увижу, то и сшамаю, — и вас возьму с собой в Крым, Обязательно женюсь тогда на самой роскошной женщине, которая не стриженая Да это наплевать, а я упал с печки по случаю радия. Залез строить радио, да там и уснул. Я изобретаю аэроплан. Только изобретаю не самый большой, не настоящий, — большой-то аэроплан всякий дурак изобретет А потому что я изобретаю маленький, невидимый. Вот возьму его в рот и полечу куда надо. Притом же в шапке-невидимке. Только здесь шапок не выдают, поэтому изобретаю невидимый картуз. Через это испортил четыре казенных картуза чужих, мальчишкиных, еще шапочку Марколавны. От кислоты она вся вылезла и донышко отпало, а меня оставили на два дня без киселя, и прогулка насмарку в воскресенье, в кино. А изобрету. Пришлите кислоты разной. В здешней аптеке ворую, да мало».
Тут Инженер Вошкин положил перо и, руки назад, прошелся по комнате. Что бы такое написать еще? Он весело улыбнулся и бегом к парте:
«Драть здесь не дерут, а надо бы драть вот как. Я бы драл. А вы? Я, например, напустил в ванну воды и стал обучать кота Епишку спорту, чтобы плавал. Только он, сукин сын, плавать не уважает, не привык, плавает хуже топора. Замест спорту, он поцарапал мне руки и рыло. Через это пришлось коту обрубить в кухне хвост, и за это не драли, А вы как поживаете? Все вспоминаю Дуньку Таракана, все вспоминаю. А вы как? Ее не по добру вспоминаю, вот Майский Цветок — по добру. Шибко жалко ее. А вам? Другой раз слезы потекут. Маруська, Маруська, за что тебя убили-растерзали?! Вот до чего жалко! Как вспомню, так вздохну. Только вы не говорите об этом нашей шпане. Я это так. Дизинтёру кланяйтесь. И себе кланяйтесь. Я ему трактор изобрету, так и скажите, пусть не горюет, я ему изобрету трактор в двадцать сил, а то и больше. А вы, черти миленькие мои, собачки, обязательно пишите мне в детдом номер два, заказным, инженеру Павлу Степанычу Вошкину, изобретателю. Вот спущу письмо в ящик, вы сейчас бегите на почту и требуйте Вам выдадут. Почтальон мне знакомый. Я так и на конверте напишу. С почтением, прощайте».
Начисто переписав свои каракули, Инженер Вошкин вложил письмо в самодельный конверт. Марки не было Он отпарил от старого конверта марку, смыл луковым соком штемпель и наклеил на свой конверт, сделав на нем надпись:
Либо Фильке, либо Амельке. Товарищ почтальон! Найди. Это я, Инженер Вошкин, маленького роста, жил под баржей. А вашей куме исправлял на парадной звонок. Это я.
На первой же прогулке он бросил письмо в почтовый ящик. Потом терпеливо, целую неделю, ждал ответа. Отбился от занятий, всем дерзил» забросил радио, забыл чертежи, верстак, Ответа не приходило. Инженер Вошкин удивлялся и негодовал. Он подряд две ночи видел во сне Фильку. Будто шагает Филька по дороге, длинный, худой такой. В руках палка, за плечами мешок. «Вот какой смелый, — думает во сне Инженер Вошкин, — никого не боится, ни метели, ни волков». И закричал ему Инженер Вошкин:, «Эй, Филька, стой!» Вот будто остановился Филька, взглянул по-доброму в глаза мальчонки и сказал; «А я дедушку Нефеда ищу, слепой который…» С тем Инженер Вошкин и проснулся.
6. ПУТИ-ДОРОГИ
Так оно и есть. С длинной суковатой палкой Филька прытко шагал по большой дороге. За плечами мешок и две пары новых лаптей. Он весь в потоке грустных дум о пережитом, он рад внезапному освобождению от грязной, бесполезной жизни, он с верой в людей и в свои силы идет искать новую жизнь.
Воздух свеж, морозен. Под лаптями снег скрипит, лапти тоже отвечают своим нежным скрипом. Степь. Близок вечер, И ничего в степи не видно, только вешки понатыканы, да кой-где над хуторами плывут к небу дымовые хвостатые столбы. Заходящее солнце раскраснелось. Весь запад в туманном алом пламени. Молчаливое стадо галок пронеслось. На ходу Филька вспотел. Надо приналечь До станции добрых десять верст. Его нагоняет рысистая подвода.
— Путем-дорогой!.. Садись, странный человек. Падай в сани, — кричит старик, немного похожий лицом на дедушку Нефеда.
Филька с благодушной улыбкой сел.
— Далеко ли путь правишь?..
— За счастьем, дедушка…
— Хм, за счастьем, — раздумчиво хмыкнул старик в седую бороду. — Счастье в нас, а не вокруг да около. Чего его искать…
Филька не понял, вопросительно хлопал глазами. А дед, дергая вожжи и причмокивая на кобылу, продолжал:
— Счастье только дуракам дается. Глупому счастье, а умному бог дал разум. Так-то, сыночек, так. А впрочем, ищи, только в чужое счастье не заезжай.
— Я товарища ищу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58