А тогда у меня не было выбора.
Я жила там и была, насколько это было возможно, довольна
своей жизнью. Точнее, я приспособилась к ней, ведь иной я не
знала. До определенного момента казалось, что не может быть
по-другому, ведь я осталась одна на всем белом свете, как и
большинство моих друзей. Разве что я была более замкнута, чем
остальные, погрузившись в мечты и сны, столь яркие, что
казалось, будто это -- вторая жизнь, дарованная мне свыше за
то, что первая жизнь многим обделила меня.
Так было до тех пор, пока не появился Юра.
Мне было десять лет. Однажды, когда я с подружками играла
на площадке перед спальным корпусом, мы заметили нашу
директрису, которая шла к нам вместе с незнакомым мужчиной.
Гости были не таким уж частым событием для интерната, поэтому
все, кто был на площадке, прекратили игру и смотрели на них.
Директриса и гость подошли поближе, и Вера Сергеевна, указав на
меня, произнесла: "Это Катя Орешина".
Мужчина внимательно и серьезно смотрел на меня. Он был
среднего роста, крепкий, спортивный, темноглазый. Короткие
русые волосы, зачесанные назад, открывали высокий лоб и тонкие
темные брови. Скуластое загорелое лицо, глаза слегка прищурены.
Чисто выбрит и одет в ладно сидящий на нем джинсовый костюм.
Он подошел ко мне и тихо, без улыбки, сказал: "Меня зовут
Юрий Орешин. Я твой брат". "У меня нет брата", -- прошептала я,
повернулась и бросилась бежать от него. Подружки поймали меня,
притащили обратно и оставили наедине с моим гостем. Он сел
рядом со мной на скамью и, не обращая внимания на мое угрюмое
молчание, стал что-то рассказывать. Он говорил долго, но я
ничего не запомнила из этого рассказа. Однако, когда он
попрощался, встал и пошел прочь, я побежала вдогонку. Преградив
ему путь, я спросила: "Ты придешь еще раз?". "Ты хочешь этого?"
-- отозвался он. Я смутилась и промолчала, мне неловко было
признаться этому необычному, красивому и чужому человеку, как
сильно я этого хотела. "Я приду, даже если ты этого сейчас не
хочешь", -- сказал Юра, -- "У меня ведь тоже никого нет, кроме
тебя". "Когда ты придешь?" -- уточнила я. "Как только смогу, к
сожалению, я не хозяин своему времени", -- ответил Юра, и я
поняла, что он занят в жизни чем-то серьезным.
И начались бесконечные дни ожидания. Через месяц мне
показалось, что Юра никогда больше не придет. Через два я была
уже почти уверена, что его приезд был случайностью, что меня с
кем-то спутали, и я никогда уже не увижу этого симпатичного
человека со спокойным открытым взглядом.
Но он приехал. Приехал неожиданно, когда я уже почти не
вспоминала о нем.
Здороваясь со мной, он не смог скрыть своей радости, и
этим совершенно меня покорил.
С этого дня я была уже уверена, что я больше не одинока.
Долго меня не интересовал вопрос, кто он такой и откуда взялся.
Наверное, это был суеверный страх спугнуть его своими
расспросами. Я жила от одной нашей встречи до другой. Только
потом, уже несколько лет спустя, меня стали беспокоить
серьезные раздумья о том, почему же он только приезжает меня
навестить, а не забирает меня с собой навсегда из интерната.
Ведь в моих глазах он был ужасно взрослым и имел на это право.
Когда в следующий его приезд я спросила его об этом, он
смущенно пожал плечами и пояснил: "Ну, во-первых, работа... У
меня нет дома, и мне практически некуда тебя привезти. Я все
время в командировках... Ну а главное, нам вряд ли кто-нибудь
разрешит..." "Почему?" -- не поняла я.
Медленно подбирая слова, Юра объяснил, что мы с ним не
родственники.
Просто мой отец давным-давно усыновил трехлетнего
мальчика, сына своей первой жены. Затем мать Юры довольно
быстро упорхнула куда-то в поисках птицы счастья с очередным
поклонником, оставив своего сына на руках у Ивана Орешина. Тот
оказался человеком добросовестным и тянул парнишку один. О
приемном отце Юра вспоминал с нежностью хотя и не был таким уж
охотником до воспоминаний. В пятнадцать лет мальчик оказался в
суворовском училище, и с тех пор видел отца крайне редко.
Освободившись, наконец, от обязанностей няньки, наш отец
женился еще раз, и родилась я. Юра видел мою мать всего лишь
пару раз, и не мог рассказать о ней практически ничего. В
Пскове он не бывал до того момента, когда вдруг решил разыскать
меня, помня, что незадолго до гибели у отца родилась дочка.
Едва оказавшись вдали от приемного отца, Юра начал строить
жизнь по собственному разумению. Карьеру офицера он считал для
себя наиболее подходящей, и за то, что отец пристроил его
именно в суворовское, Юра был от души ему благодарен. Возможно,
я зря иронизировала, и отец действительно думал о будущем Юры,
а не преследовал цель поскорее избавиться от мальчишки.
Когда Юра получил возможность бывать там, где хочется, ему
не к кому было поехать. Следы своей матери он потерял, да и не
хотел их разыскивать. Сам он женился рано и неудачно. Я никогда
не расспрашивала Юру об этом, признавая право брата
отгородиться от неприятного прошлого. И оставшись совершенно
один, самостоятельный взрослый мужчина решил найти и согреть
своими редкими посещениями маленькую одинокую девочку, которая,
в сущности, не имела никакого отношения к его жизни.
Видимо, Юрке дорогого стоил этот рассказ, он боялся
оттолкнуть меня от себя, но я сама удивлялась своей реакции: я
не придала значения его словам. К тому времени я уже так
привыкла к Юрке, к его редким коротким визитам, забавным
историям и искреннему интересу ко всему, что касалось меня, и
известие, что он и не брат мне вовсе, нисколько меня не
расстроило. Мне уже стало очевидным его намерение не пускать
мою жизнь на самотек, и я ничего не имела против.
Я становилась взрослой, изменялись и наши встречи. Хотя и
теперь Юрка очень немногое доверял мне из своей жизни, мне было
известно, что мой брат -- сотрудник одного из управлений службы
безопасности. Я знала о его делах не больше, чем прочла бы в
любом детективном романе, а потом и вовсе выяснила, что Юрка
просто нес всякую чепуху, лишь бы развлечь меня и отвязаться от
расспросов. Но его скрытность лишь заставила меня проникнуться
уважением к тому, чем занимались Юрка и те шесть человек,
которыми он руководил. Если об этом нельзя было рассказывать,
значит, в моем понимании, это было что-то стоящее.
В шутку, ради того, чтобы просто поиграть со мной, Юра
обучал меня разным своим хитростям: наблюдательности и умению
извлекать информацию из мелочей, правильной постановке вопросов
и секретам диалога, умению вести разговор так, чтобы собеседник
сам без нажима рассказывал все, что нужно, и всяким другим
пустякам из области психологии общения. Потом я отрабатывала
все это на своих подругах по интернату и приходила в восторг от
результатов. Иногда Юрка показывал мне приемы какой-то странной
борьбы и больше меня радовался, когда у меня что-то получалось.
Я очень боялась разочаровать его и старалась вовсю. Юрка
казался мне самым добрым и умным человеком на свете.
Когда я видела свои странные сны, мне очень хотелось
увидеть именно Юрку на пороге того желанного дома. Это стало бы
для меня свидетельством того, что мы с ним никогда больше не
расстанемся. Но сон всегда кончался одинаково, и поэтому сердце
мое при пробуждении тревожно билось, и слезы сами лились из
глаз.
Как и все на свете, кончилось и мое сиротское детство.
И вот три года назад Юра пообещал приехать в день моего
семнадцатилетия и забрать меня с собой. Но в этот день он не
появился. Я не находила себе места. Когда, наконец, через
неделю меня позвали в кабинет директрисы, я обнаружила там
взволнованную Веру Сергеевну и хмурого мужчину, совершенно мне
незнакомого. Он поднялся навстречу и не сразу заговорил, а
некоторое время сосредоточенно глядел себе под ноги. Он был
довольно высоким и худощавым. Густые и лохматые медные волосы
не позволяли сразу разглядеть выражение его склоненного лица.
Наконец, вздохнув, он поднял голову, взглянул на меня усталыми
и слегка припухшими глазами. От этого взгляда мне стало не по
себе. "Меня зовут Олег", -- услышала я низкий хриплый голос. --
"Тебе придется поехать со мной".
Он посадил меня в видавший виды жигуленок и повез в Питер.
В тот вечер мне удалось узнать только, что Юрий Орешин
после полученного две недели назад ранения находится в больнице
в тяжелом состоянии. Положение по-настоящему угрожающее, а
потому нам надлежит поспешить. Почти всю дорогу мы молчали, не
испытывая никакой потребности разговаривать. Я даже не
представляла, до какой степени мой новый знакомый разделяет мое
горе, не подозревала, каково ему было мотаться за неизвестной
девчонкой в то время, как его друг умирал в больнице.
Мы добрались до реанимационного отделения военного
госпиталя в нашей славной северной столице, и с той минуты на
многие недели вперед время растянулось для меня в один огромный
безнадежный день. Все впечатления слились в одну мучительную
картину: белоснежная палата, несчетное количество аппаратуры,
снующий туда-сюда медперсонал, писк приборов, звякание
инструментов... И безжизненное лицо брата, серым пятном
выделяющееся на стерильных больничных простынях. В первые
секунды я не узнала Юру: лежащий в больничной палате человек
был старше на добрый десяток лет. Запавшие глаза, сухие, серые
губы, прозрачная, мертвенно-бледная кожа превратили его в
незнакомца. Он не приходил в себя очень долго, в его исколотые
руки уже невозможно было вставить иглу капельницы. Какая-то
сволочь изрешетила брата пулями, и надежды на то, что он
выкарабкается, не было почти никакой.
Я проводила с ним все время, просто сидела рядом, когда
была такая возможность, и молилась. Я молила судьбу, небо, Бога
не отбирать у меня Юрку. Олег Середа, время от времени
наведывающийся в больницу, почти не разговаривал со мной, он
только успевал немного посидеть с Юрой. Олег был по-настоящему
подавлен свалившимся несчастьем, и я догадалась, что связь
между этими мужчинами прочней, чем обычные служебные отношения.
Кто знает, может, и мои молитвы хоть немного помогли Юрке.
День за днем, месяц за месяцем мы выбирались из кошмара. Юрка
поправлялся медленно, и никакие усилия врачей не смогли
полностью помочь ему. В тридцать четыре года Юрий Орешин был по
инвалидности отправлен в отставку с выплатой максимальной
государственной страховки и пенсии.
Он уже никогда не бывал прежним Юркой, каким я успела его
узнать. Исчезла его открытость, взгляд потяжелел, голос стал
жестче. Он часто уединялся и подолгу не разговаривал с нами.
Даже когда Олег ушел со службы, решив присоединиться к частным
планам Юры, брат принял это с агрессивным протестом. С трудом,
пройдя от полной неподвижности через инвалидную коляску к
своему алюминиевому костылю, он приспособился к нормальной
жизни.
Олег, несмотря на то, что мы с ним быстро стали хорошими
приятелями, никогда не посвящал меня ни в подробности
произошедшей трагедии, ни в детали их с Юрой отношений. Я
только видела, что они давно и хорошо знают друг друга и умеют
работать вместе. Раньше Юрка был начальником Олега, и поэтому
Олег безропотно уступил ему первую скрипку в нашем новом
бизнесе. Сам Олег оказался симпатичным, и, несмотря на свой
взрывной темперамент, бесконечно терпеливым человеком. С ним не
только было интересно общаться, но и легко работать, к тому же
он не жалел для меня времени, натаскивая и обучая меня тому,
чему Юра теперь был физически не в состоянии меня научить.
Сейчас мне было жаль, что придется немного
посамовольничать, потому что я знала, как это расстроит и
рассердит брата. Я понимала, что основанием для всех его
запретов была серьезная опасность, в которую мы все вляпались,
и несмотря на почти полное неведение, мне было немного
страшновато, тем более, что я видела: Юрке и Олегу их
информированность ни на грош не прибавляет уверенности.
Я уснула уже под утро, решив назавтра поступить так, как
подскажут обстоятельства. Проснувшись уже довольно поздно,
первым делом я достала свой старый и потрепанный атлас и стала
искать в нем Кепу. К моему удивлению, такая обнаружилась. И на
мое счастье не где-нибудь в Хабаровском крае, а в Карелии... К
западу от Кепы действительно было продолговатое озеро,
обозначенное голубой капелькой даже на мелкомасштабной карте.
Тонкая линия -- дорога с твердым покрытием -- шла через Кепу к
побережью и как бы утыкалась в кромку берега. Никакого
населенного пункта на побережье не было.
Одевшись и выйдя из своей комнаты, я обнаружила, что брата
уже нет, а Олег сидит в гостиной, углубившись в чтение
конфискованной у Зубарского книжечки. Когда я вошла, он лениво
усмехнулся и предупредил:
-- Шаг в сторону -- попытка к бегству. Мне даны самые
широкие полномочия.
-- А разговаривать со мной тебе не запрещено?
Олег отбросил в сторону книжку. Благодаря скользкой
глянцевой обложке она завертелась на диванной обивке и
свалилась на пол. Мы оба добросовестно проследили весь ее
маршрут, потом выпрямились и взглянули друг другу в глаза.
-- Это зависит от того, о чем разговаривать, -- ответил
Олег.
-- Расскажи мне о Рае.
Олег покачал головой:
-- Ты и так уже знаешь лишнее. Я, наверное, совсем с ума
сошел, если стал показывать тебе фотографии, -- повторил Олег
то, что я уже слышала ночью. -- Сегодня я уже ни за что этого
бы не сделал.
-- Да брось ты, "умерла, так умерла", -- беспечно
произнесла я.
1 2 3 4 5 6 7 8