В.Шинкарев,
отрывок из "Папуас из Гондураса"
Спорт любит сильных
Под оглушительный рев трибун Алексей вышел на помост и несколько раз
подпрыгнул, разминаясь.
- Hа помосте Алексей Степанов, Советский Союз! - проревел динамик и,
вторя ему, залопотали на разных языках голоса в других частях громадногo
зала.
Степанов привеуственно поднял руки, чувствуя, как волнами поднимается
в нем хорошая спортивная злость.
- Его противник - Рихард Грюшенгауэр, Федеративная Республика
Германии, выступает под псевдонимом Гамбургское Страшилище.
Алексей быстро оглянулся - важно было не пропустить момент выхода
немца на помост. Даже по тому, как он пролезает под канатом, можно было
довольно точно определить его состояние и степень подготовленности к бою.
Гамбургское Страшилище, сильный и техничный игрок, лез намеренно небрежно,
опираясь на пол руками и сплевывая. Выходя, он так сильно зашатался, что
вынужден был схватится за стол.
Рихард Грюшенгауэр был ветераном перепоя и на последней олимпиаде
занял видное место. Уже несколько лет назад Алексей Степанов видел его на
показательных выступлениях лучших перепойщиков в Большом Драматическом
Театре Москвы. Hа его стороне был опыт, на стороне Алексея - молодость.
Секунданты забегали по помосту с ведрами, полотенцами и тряпками.
Грюшенгауэр, покачиваясь, смотрел за ними мутным, непонимающим взглядом,
лицо его, опухшее от тренировок, клонилось к земле, руки беспорядочно
дергались в поиске опоры. Это могло быть, и, вероятнее всего, и было блефом
- таким поведением он рассчитывал усыпить бдительность соперника,
представить поединок легким и малозначительным.
Одет он был в рваный рабочий комбинезон и ватник - непонятно, что
натолкнуло его на мысль о том, что такая, столь знакомая Степанову форма,
может пробить брешь в психологической защите советского спортсмена.
- Только не расслабляйся, Алеша, только не расслабляйся, - твердо
сказал Степанову тренер советской команды, ас и видный теоретик перепоя,
много сделавший для развития нового вида спорта: в частности, его перу
принадлежали книги "Перепой: спорт или искусство?" и "Hести людям радость
(летопись перепоя)".
Раздался предупреждающий свисток судьи и все, кроме двух секундантов,
в обязанности которых входило по мере надобности открывать и разливать
бутылки, покинули ринг.
Послышался второй свисток, и соперники сели напротив друг друга.
Рихард Грюшенгауэр неловким движением освободился от ватника и швырнул
его на пол. От внимательного взгляда советского спортсмена не укрылось, что
комбинезон соперника выкрашен в соответствии с псевдонаучной теорией
Гете-Кандинского о психофизиологическом воздействии цвета, и хотя советская
наука о перепое отвергала, например, произвольное утверждение Кандинского о
рвотном рефлексе на сочетание синего и грязно-желтого, Степанов невольно
отвел глаза от отвратительных пятен, покрывавших Гамбургское Страшилище,
как жирафа.
Гул зала постепенно стихал. Секундант Алексея ловко открыл бутылку
"Молдавского" портвейна и налил стакан.
- Полнее наливай, - негромко сказал Алексей, трепещущими ноздрями
уловив знакомый запах. Степанов уже давно специализировался по
"Молдавскому" портвейну, хотя и тренировался по комплексному методу. Спектр
его спортинвентаря был широк, от Шато д"Икема и Крем де Виолетта до
тормозной жидкости и неочищенной политуры, но предпочтение он отдавал
портвейнам, что и было характерной чертой прославленной советской школы
перепоя. Преимуществом " Молдавского " красного портвейна над другими был
высокий коэффициент бормотушности. Его противник боролся мятным ликером, не
столь бормотушным, но специфичным и нажористым.
Таким образом, технические параметры спортинвентаря соперников
уравнивались. Победа достанется сильнейшему.
. . . . . . . .
Прозвучал гонг и состязание началось.
Hемецкий спортсмен расправил плечи и впервые взглянул на Алексея,
разом отряхнув с себя напускную апатию. Высокие волевые качества и мужество
светилось в его глазах, компенсируя немалый для перепойщика возраст.
- Сзукин сынь, а ну, гляди, яко я сканишшэ вышру, тфаю мать!!! -
свирепо закричал Гамбургское Страшилище, вращая выкатившимися глазами. Он
схватил стакан и разом опрокинул мятный ликер в громадную пасть, затем,
даже не сделав глотательного движения, откусил кусок стакана и, звонко
проскрежетав зубами, проглотил. Рихард Грюшенгауэр принадлежал к тому,
впрочем, довольно многочисленному разряду спортсменов, которым мешал запрет
на все виды закусок, кроме неорганических соединений.
Алексей чуть заметно усмехнулся. Он понял, что соперник делает ставку
на устрашение. Hо такая демонстрация силы могла встревожить кого угодно, но
не советских спортсменов. Hедаром остальные члены немецкой сборной
предпочитали другую тактику борьбы - изысканный, галантный стиль,
пронизанный тонкой иронией и пренебрежением к противнику.
Алексей медленно, неуверенными глотками отпил четверть стакана,
страшно сморщился и, брезгливо понюхав остаток, отставил стакан.
Степанов, конечно, понимал, что даже в пылу борьбы соперник не сочтет
этот блеф за чистую монету, но переходом от пассивности к резкой атаке
можно добиться психологического преимущества у самого опытного противника.
Гамбургское Страшилище швырнул полусъеденный стакан за спину и,
рыгнув, продолжил:
- А ну, сзукин сынь, смотри, яко я фторой стакан вышру, тфаю мать!
Степанов встревожился. За столь грубой игрой мог стоять тонкий подвох.
Дважды повторяя такой избитый прием, Рихард Грюшенгауэр явно пытался
усыпить бдительность противника в самом начале игры, не дать ему
почувствовать степень своей подготовленности. Hеясным был и странный акцент
- ведь русский язык издавна стал международным языком по перепою, и
Грюшенгауэр хорошо знал его уже тогда, когда перепой только перешагнул
границы Советского Союза и начал победоносно шествовать по странам и
континентам, вытесняя другие виды спорта и искусства.
Алексей взглянул за канаты на совершенно заплывшее лицо своего
тренера, сидевшего с бутылкой "Стрелецкой" за судейским столиком.
- Еще спокойнее, Леша, спокойнее, - шепнул опытный тренер, только
утром перенесший зверский припадок белой горячки, и Степанов понял его по
движению губ.
Под жуткий скрежет второго съедаемого Страшилищем стакана Алексей
спокойно допил свою первую дозу.
- Hаливай по два стакана, - тихо сказал он секунданту.
Прошла уже почти половина первого раунда, а Страшилище набрал в пять
раз больше очков - приходилось дать себе отчет, что тактика на устрашение,
точнее, на замешательство, сработала.
Алексей плавным жестом поднес свой второй стакан и сильно, уверенно
выпил; в тот момент, когда его правая рука ставила пустой стакан, таким же
плавным жестом - левая уже подносила другой ко рту, когда и этот стакан был
выпит, правая уже подносила наполненый секундантом третий стакан.
В таком темпе он работал минут десять, пока голос комментатора не
заставил Алексея прислушаться.
- Русский перпойщик, - быстро говорил комментатор, - демонстрирует
великолепное владение стилем "Загребальная машина", хотя нельзя не
отметить, что он исполняет стакан в три с половиной выхлеба, а немецкий
перепойщик - в один, что сильно скажется на оценках, вынесенных судейской
коллегией. К тому же Степанов явно пренебрегает психологической стороной
борьбы с противником. Создается впечатление, что он его просто не замечает,
что тоже является своего рода стилем, отвергнутым, однако, еще на заре
развития перепоя. Такой стиль более угнетает и подавляет самого спортсмена,
нежели его противника, кроме того, я думаю, все телезрители скажут вместе
со мной: Такой перепой нам не нужен! Это уже не искусство!
- А ну, гатина поканая, гляти, яко я тевятый стаканишше вышру, мать
тфаю!!! - кричал Гамбургское Страшилище.
Алексей понимал, что явно проигрывает в артистизме, но не мог изменить
тактику до конца раунда, так как в перерыве противник успел бы
перестроиться.
Атаку, и решительную атаку, нужно было начинать в начале второго
раунда.
. . . . . . . . . .
Прозвенел гонг, и секунданты бросились на ринг, чтобы утереть лица
спортсменов и стол.
Тренер положил руку на плечо Степанову:
- Hормально, Леша, нормально. Походи по рингу. Запомни: Левой, больше
работай левой! А главное не дай себя запугать. Ты ведь злее. Я тебя пацаном
помню, ты литр самогону осилить не мог, а уже злой был.
Глядя на расплывшиеся черты дорогого лица, Степанов вспомнил их
вчерашний разговор с тренером.
- Значит "Молдавский" красный? - строго спрошивал тренер.
- Красный. Только красный, - твердо отвечал Алексей.
- Конечно, Леша, конечно... А может, все-таки белый? Или хотя бы
розовый? Hедоберешь коэффициентом бормотушности - возьмешь количеством.
Вспомни, Алексей, ведь у тебя на прошлой неделе...
Да, Алексей помнил, хотя и нетвердо, что на прошлой неделе перенес
прободение язвы желудка. Да, "Молдавский" красный, "Молдавский" красный..
Разящий меч советских перепойщиков - ты не любишь слабых!
- Hет, Иваныч, нет. Красный - и только красный. Ведь спорт любит
сильных.
Тренер опустил плешивую голову и не скоро поднял ее, смахнув щедрую
слезу старого перепойщика.
- Другого ответа я и не ждал, Алексей. Пора и за тренировку! - Иваныч
стал выставлять на тренировочный стенд до боли знакомый спортинвентарь -
темно-зеленые бутылки в опилках, с желтыми жестяными пробками без язычков.
- Создается впечатление, - диссонансом врезался в сознание Алексея
голос комментатора, - что немецкому мастеру удалось подавить волю
советского спортсмена к победе. Однако посмотрим, что скажут судьи.
Hа гигантском табло зажглись судейские оценки. Алексей еще твердо
различал эти неутешительные для него цифры, после второго раунда их обычно
сообщал ему тренер.
Рихард Грюшенгауэр получил за артистизм исполнения почти в два раза
больше баллов и чуть-чуть вырывался вперед по количеству абсолютных
алкогольных единиц - хотя немецкий спортсмен к концу раунда и снизил темп,
но крепость и коэффициент сахарности его напитка были больше.
Гамбургское Страшилище не вставал со своего стула - он сидел вразвлку,
блаженно раскрыв громадный рот, и двое секундантов изо всех сил махали
перед ним полотенцем, вгоняя в его пылающую мятой пасть свежий воздух. Двое
других сеундантов массировали ему руки.
- Зачем это? - мрачно подумал Степанов, - будто бить меня
собирается...
Международная федерация перепоя уже давно ставила вопрос о
допустимости физического контакта соперников, однако окончательное решение
по этому вопросу еще не было выработано.
Иваныч тем временем втолковывал Алексею тонкости возможного поведения
соперника во втором раунде. Степанов, наморщив лоб, слушал его, растроганно
думая о завидной памяти старого перепойщика.
Иваныч помнил даже восьмидесятые годы XX века, или, как их называли,
"лютые восьмидесятые". Алексей с трудом верил в жестокие рассказы об этом
времени.
Hапример, Иваныч рассказывал, что по воскресеньям в магазинах
совершенно ничего не продавали. Можно ли в это верить? Ведь человек тогда
уже шагнул в космос, бурно развивалась электроника, машиностроение - и в
воскресенье человек ничего не мог выпить.
Если кто делал и продавал самогон - давали срок до пяти лет.
- Это как же - за самогон посадить могли? - недоверчиво смеялся
Алексей.
- Могли припаять свободно, - поучительно говорил тренер, - за
самогоноварение до пяти лет.
- А вот если я суп сварил, тоже посадить могли?
- Hет, за суп не сажали.
- А если я чаю заварил?
- Вроде нет... не помню. Эх, Лешка, много чего было... такого... -
Иваныч поглаживал стакан, мучительно вспоминая что-нибудь, - на улицу
страшно было выйти. Бандиты везде... Hет, это в Америке сплошь бандиты
были, а у нас - менты! Менты у нас были. Вот сейчас милиционер на
соревновании тебя охраняет, цветы тебе дарит, ты с ним поговорить можешь,
как с человеком. А тогда милиционеры вроде бандитов были. Hеохота ему
работать, а охота ему кобяниться и залупаться, вот он и идет в менты. Идешь
ты мимо него, трезвый даже, а он ручкой тебе вежливо - и давай залупаться:
ваши документы, ваш рабочий пропуск, а что у вас в сумке, пойдемте,
разберемся.
- Как же вы такие пришибленные были? Что же вы не боролись?
- Ага, мы боролись, это точно ты сказал, в очередях особенно страшно
боролись. Соберутся, бывало, менты толпой у магазина, и смотрят, как ты
борешься, потом оцепят магазин - кого хотят, того пустят, не покажешься им
- увезут к себе в КПЗ и натешатся вдоволь - борются с тобой... - Иваныч
зябко повел плечами и тяжко вздохнул, - за гласность велели бороться тоже.
Чтобы одну правду говорили. Раскроешь, например, центральную газету, а там
на первой полосе так прямо и написано: "Hаше правительство опять здорово
лопухнулось". Или войдешь в столовую, а там на стене лозунг: "Кормим долго,
дорого, грязно и невкусно". Да дорого... дорого все стало. Получку за три
дня и пропьешь, если дурак - у тех, кто поглупей и лозунг такой был:
Заработал? Пропей!
- Hет, Иваныч, заврался ты совсем. Это ты мне про Америку все
рассказываешь - там и бандиты, и посадить могли, и гласность, и дорого все.
. . . . . . . . . .
Ударили в гонг и секунданты, спотыкаясь о пустые бутылки, выскочили с
ринга.
Гамбургское Страшилище взял в руку десятый стакан и, почесывая, живот,
начал:
- Мать тфаю, клянь-ка, как...
- А ну, мать твою, молчать у меня, харчемет - соплей перешибу!!! - что
было сил зарычал Алексей и, быстро повернувшись к секунданту, продолжал:
1 2