Вадим Шефнер
Миллион в поте лица

Вадим Шефнер
Миллион в поте лица

1

Во дворе семиэтажного дома, начатого постройкой в 1914 году и недостроенного из-за войны, бледно зеленела трава-мокрица. Из заваленного всяким хламом канализационного люка косо торчала тонкая ржавая водопроводная труба, и на ней болтался лист железа. На листе написано: «Кирпичи со штабеля уносить воспр. Собственность Гуреева» Но кирпичи давно уже растащили жители соседних домов на подставки для печек-буржуек. Только кирпичные половинки и четвертушки, покрытые на изломах мшистым налетом, лежали в траве.
Когда нужно было о чем-то серьезно поразмыслить, Костя приходил в этот двор. Двор был запретным. В позапрошлом году один мальчик, играя с ребятами в недостроенной коробке дома, упал с балки и разбился насмерть. После этого ворота и парадную заколотили железом от старых вывесок. Но Костя знал потайную лазейку. Конечно, знали ее и другие ребята, однако ходили сюда редко: очень уж попадало от родителей за посещение опасного места.
Он прошел туда, где две медные, покрытые пятнами ярь-медянки ванные колонки, как две торпеды, лежали среди травы, и сел на одну из них. Мирно пахло крапивой и ржавчиной. В черные оконные проемы нижних этажей влетали воробьи; в светлые оконные проемы седьмого этажа влетали ласточки. Выше лежал светло-серый четырехугольник петроградского летнего неба. Там живет бог. Он, конечно, есть. Но он вроде управдома Бурякова: добрый, а сделать ничего не может. На днях тетя Аня опять ходила к этому Бурякову, просила подселить кого-нибудь в квартиру. Из шести комнат заняты только две, жить страшновато. А Буряков сказал: «Сочувствую вам, Анна Карловна, но я не виноват, что в Питере сейчас мало народу. Я не дева Мария и не могу народить вам жильцов». Так тетя Аня передала свой разговор Нине Сергеевне, Нюриной матери. Костя сам слышал, вернее – подслушал.
Нет, в Костином деле помощи от бога ждать нечего. Здесь может помочь только древнетибетская магия. Надо сперва произнести заклинание, а затем начать считать:
«Один белый тигр, два белых тигра, три белых тигра…» И так до тысячи. Со счета сбиваться нельзя, не то все пойдет насмарку. Но зато когда наконец произнесешь:
«Тысяча белых тигров», – к тебе придет умственное озарение и ты мудро решишь самый трудный вопрос. Этой магии Костю научил жилец Который. Костя уже не раз пробовал применить ее в разных случаях жизни, но ни разу еще не смог довести счет до тысячи: каждый раз что-нибудь мешало. «Но теперь я должен сосчитать до конца», – твердо постановил Костя и произнес магическое заклинание: «Белые тигры, научите меня, как мне заработать миллион в поте лица!»
Крепко зажмурив глаза, заткнув уши руками, он принялся считать вслух, отбивая такт правой ногой: «Один белый тигр, два белых тигра, три белых тигра… « Одновременно в голове, подталкивая одна другую, бежали беззвучные мысли. Все они были связаны с миллионом.
Миллион Косте очень нужен. (»Двадцать четыре белых тигра, двадцать пять белых тигров, двадцать шесть белых тигров…») Дело в том, что третьего дня тетя Аня получила очередной трудпаек и жалованье. Паек поместился в двух мешочках: в одном чечевица, в другом пшено. Еще она принесла полбутылки льняного масла и кулек с солью. А жалованье состояло из нескольких дензнаков, и тетя Аня положила их на этажерку. (»Тридцать девять белых тигров, сорок белых тигров…»)
Когда на следующее утро к Косте, в отсутствие тети, зашел его приятель Колька Шурыгин, он сразу же обратил внимание на деньги.
– Слишком много денег заимела твоя тетя, – осуждающе сказал он. – Надо бы нам откачать одну бумажку. Таков закон прерий.
– Но это нехорошо. Это вроде воровства, – сказал Костя.
– Много ты понимаешь! – обиделся Колька. – До двенадцати лет дожил, а такой глупыня! Если взять одну бумажку, то никакое не воровство, а проявление самостоятельности.
Кончилось тем, что взяли бумажку в один миллион, пошли на бульвар Шестой линии, купили у бабы лепешечницы четыре лепешки, два пирожка с требухой и два с воздушной начинкой. Миллиона как не бывало. Лепешки и пирожки сразу съели, и тогда Колька Шурыгин вдруг запел:

Шкет по улице идет,
Шоколад, конфеты жрет, –
Стырил деньги у отца,
Ламца-дрица-гоп-ца-ца!

Косте в песенке послышался намек. Правда, шоколада и конфет он не жрет – их в продаже нет, но деньги-то он стырил, это факт. Это нехорошо (»Шестьдесят два белых тигра, шестьдесят три белых тигра…») Когда Костя вернулся домой, тетя Аня уже пришла со службы. Она сидела за обеденным столом и щелкала на счетах. (»Семьдесят один белый тигр, семьдесят два белых тигра…») Перед ней лежали две счетоводные книги. Лицо у нее было грустное – из-за неприятностей по службе.
Тетя Аня, после того как ее муж был убит на фронте в 1916 году, поступила на краткосрочные бухгалтерские курсы и стала кассиром-счетоводом в больнице. В то время деньги были еще нормальные: копейки, рубли, сотни рублей, от силы десятки тысяч рублей. (»Восемьдесят четыре белых тигра, восемьдесят пять белых тигров…») С этими суммами она кое-как справлялась и жалованье медперсоналу выдавала без ошибок. Но теперь счет шел на сотни тысяч, на миллионы и миллиарды рублей, и тетя Аня захлебывалась в нулях. Порой в ведомости у нее оказывалось больше нулей, чем надо, порой – меньше, и недавно ей всыпали выговор. А курс денег все падает, и впереди маячат биллиарды, триллиарды, биллионы, триллионы и квадрильоны рублей. (»Девяносто девять белых тигров, сто белых тигров, сто один белый тигр…»)
– Где ты был? – спросила его тетя Аня – Почему каша не съедена?
– Тетя Аня, я сыт. Я поел пирожков. Я проявил самостоятельность и взял у тебя один миллион.
– Ты стал вором, – сказала тетя Аня и заплакала – В нашей семье никто никогда ничего не крал, а ты стал вором. И я должна написать об этом твоему отцу.
– Прости меня, тетя Аня. Я больше никогда не буду.
– Будешь или не будешь, но ты уже вор. Украл человек копейку или сто рублей – он все равно вор. Украл один раз или сто раз – все равно украл. Это только в бухгалтерии важно, сколько там цифр стоит после единицы, а в грехе это не важно. Иуда только раз предал – и он навсегда Иуда. И палач становится палачом не когда он срубит десять или сто голов, а в ту минутку, когда он отрубит первую голову. (»Сто восемнадцать белых тигров, сто девятнадцать белых тигров…»)
– Что же мне теперь делать? – спросил Костя. – Хочешь, я заработаю миллион и верну тебе? Только ничего не пиши отцу.
– Да, – ответила тетя Аня. – Заработай миллион и верни мне. Грех этим не смоется, но вина смягчится. В течение недели я не буду писать твоему отцу… Но миллион ты должен заработать честным трудом, в поте лица своего.

2

«…Двести семьдесят семь белых тигров, двести семьдесят восемь белых тигров, двести семьдесят девять…»
Чьи-то ладони легли на зажмуренные глаза Кости. Он вздрогнул.
– Колька, уходи отсюда! Не мешай! – пробормотал он. – Двести семьдесят девять белых… Двести восемьдесят… Двести семьдесят девять… Сбился!.. Опять все пропало!
Потом он ощутил, что это не Коля, слишком мягкие ладони.
– Нюта?!
– Ну да! Думаешь, не знаю, как в этот двор пролезть? – Она сняла ладони с его глаз.
– Из-за тебя, Нюта, все пропало, – без огорчения сказал Костя. Он был рад, что она пришла. Нюта со своей матерью жила в квартире через площадку. Она была старше Кости на год, и он с ней дружил. Она ему очень нравилась, но он никогда не говорил ей об этом. Сейчас она стояла перед ним, и он поднялся с ванной колонки, чтобы не сидеть, когда девочка стоит. На Нюте – туфли с веревочными подошвами, черная юбка и красивая кофточка, сшитая из шелка, содранного с японской ширмы. Спереди на кофточке – огромная радужная бабочка с золотыми усиками. На голове голубой бант, под цвет глаз.
– Какая ты аккуратная, Нюта, и нарядная! – сказал Костя – Ты самая нарядная во всем нашем доме.
– Это мама обо мне заботится. Она говорит, что, когда отец вернется, он не должен увидеть свою дочь какой-то замухрышкой.
«Твой отец никогда не вернется, – подумал Костя. – Все во дворе знают, что он плавал на „Анадыре“ и что транспорт был потоплен немецкой подводной лодкой, и никто не спасся. И только ты и Нина Сергеевна еще верите во что-то».
Но вслух он этой правды не сказал. Вслух он сказал другое, это тоже была правда:
– Ты никогда не будешь замухрышкой. Ты красивая.
– Нет, не красивая, – возразила Нюта. – Но привлекательная и вызываю чувство симпатии… У тебя есть ко мне чувство симпатии?
– Есть! Да еще какое!.. А у тебя ко мне есть?
– Немножечко есть… Только жаль, что ты умственно недоразвитый. Тебе скажут какую-нибудь ерунду, а ты и веришь… Ты опять занимался этой тибетской медициной?
– Не медициной, а магией… Мне надо придумать, как заработать миллион в поте лица. – И он рассказал ей, что произошло.
– Это совсем нехорошо, – сказала Нюта, выслушав Костю. – Может быть, если бы ты все деньги взял, это было бы лучше. Это была бы реквизиция. А ты утащил одну бумажку, как воришка. Но помогу тебе заработать миллион.
– Я должен сам заработать, без никого.
– Тогда буду помогать тебе только словами. Ты рад?
– Еще как рад!.. А что ты мне скажешь словами?
– Первым делом должна подумать. Сейчас пойду домой и буду думать для тебя, – сказала она, тщательно избегая слова «я». Не так давно она где-то прочла, что «якают» только зазнайки, буржуи и капиталисты.
– Не уходи, Нюта. У меня есть новые предсказы. – Костя вынул из кармана курточки бумажку и протянул ее Нюте.
Предсказания составлял жилец Который, он промышлял ими на Андреевском рынке. Костя перепечатывал для него предсказания на машинке и самые счастливые дарил Нюте. Она интересовалась будущим. Вот и теперь она впилась глазами в бумажку и с выражением прочла вслух:

«Ты будешь жить долго и счастливо, окруженный любящей тебя семьей, а также наложницами, наперсницами и метрессами. Ты не будешь знать ни долгов, ни болезней. Твой стол будет сгибаться под тяжестью фазанов, ветчины, устриц и ликеров. Счастью твоему будут завидовать люди и боги, исходя из чего срочно подыщи себе место на Смоленском кладбище и жди неотвратимого кинжально-динамитного удара судьбы. Мир праху твоему! Марк Аврелий».

– Правда, хороший предсказ? – спросил Костя. – Специально для тебя пятый экземпляр отпечатал.
– Но это для мужчины, – недовольно протянула Нюта. – И потом опять кладбище.
– На кладбище не обращай внимания. Дядя Миша говорит, что без этого нельзя, иначе до публики не доходит… На тебе еще один. Это уже для женщин.
Он вынул вторую бумажку и сам прочел ее вслух:

«Ты любишь и любима. Нет равных тебе по красоте, когда в глубоко декольтированном платье вступаешь ты в бальный зал. Тебя ожидает безмятежно-безудержное счастье на фоне аргентинской природы, под сенью араукарий и пальм. Но бойся змеиного яда соперницы, точащей на тебя нож, и, принимая во внимание вышеизложенное, готовься срочно предстать пред ликом Всевышнего. Да будет пухом тебе земля! Аминь! Понт Евксинский».

– Вот это уже гораздо лучше, и никакого кладбища нет! – сказала Нюта. – А кем был этот Понт?
– Не знаю, – признался Костя – Знаменитых людей на свете очень много. Ты тоже, может быть, станешь знаменитой. Потому что ты самая красивая девочка на Васильевском острове. А может, и во всем Петрограде.
– Опять ты говоришь мне это… Мне надо идти домой.
– Не иди домой, Нюта! Хочешь, я тебе покажу место, где Витька из дома девятнадцать сорвался?
– Ну, покажи… Ах, как рассердится мама, если узнает, что хожу в этот двор!
– Рассердится – если узнает, а если не узнает, то и не рассердится… Вот сюда. Голову не ушиби.
По четырем ступенькам они спустились к низкому дверному проему, ведущему в подвал. Там стояли сумерки. Свет из маленьких окошек скользил по зеленоватой тинистой воде. Чтобы не промочить ног, они ступали по осколкам бутовой плиты, в беспорядке лежавшим на земляном полу. С шершавого бетонного перекрытия свисала влажная паутина. Потом по нескольким узким ступенькам они пробрались в парадный подъезд и стали подниматься по широкой лестнице. Свет из незастекленных окон вольно ложился на ступени, на желто-синие плитки площадок. Чем выше они поднимались, тем светлей становилось вокруг. Дверей не было, за дверными проемами начиналась пустота.
– Вот отсюда он упал. С этой вот балки, – сказал Костя, когда они поднялись на шестой этаж.
Они подошли к краю площадки. Прямо за кирпичным порогом уходила к противоположной нештукатуренной стене железная балка. Сверху было небо, а глубоко внизу – перекрытие подвала.
– Не смотри вниз! – Костя потянул Нюту за руку. – Голова закружится – и амба…
Нюта вдруг легонько отпихнула его и ступила на балку.
– Что ты?! – крикнул Костя. – Куда ты?
– Не мешай! – тихо сказала она. – Потом скажу зачем.
Тихо, плавно стала она удаляться от Кости, а он стоял на лестничной площадке и ничего не мог для нее сделать. Если идти за ней по балке, то можно помешать, и тогда она наверняка упадет. Надо, значит, просто стоять здесь и ждать. И нельзя даже думать, что она может упасть. И бога тоже нельзя просить за нее, пусть бог ничего не знает, ведь второпях бог может что-нибудь напутать, скомандовать что-то не то, и она упадет… Но зачем она это делает?!
Двутавровая балка была покрыта бархатистым слоем ржавчины и серыми пятнами птичьего помета. Ниже шли другие балки, а там, совсем внизу, на бетонном перекрытии подвала, валялись ребристые радиаторы для парового отопления и всякий железный лом и хлам. Если упасть туда – ждет плохая, грубая смерть. Но Нюта легко, очень неторопливо все дальше уходила по балке, идя над своей смертью. На спине у нее, на пепельно-шелковистой ткани кофточки, шевелился оранжевый японский дракон с зубчатым хвостом.
Вдруг из оконного проема влетели две ласточки. С тонким свистом – будто ножом по стеклу – пролетели они у Нюты над головой и взмыли вверх. Нюта вздрогнула, остановилась. Потом пошла дальше и негромко запела:
1 2 3 4 5 6 7 8