А по-моему, зачем драться? К чему все эти вооружения, конгрессы, расходы? Я что бы сделал? Собрал бы со всего государства собак, привил бы им пастеровский яд в хорошей дозе и пустил бы в неприятельскую страну. Все враги перебесились бы у меня через месяц.
Лебедев (смеется). Голова, посмотришь, маленькая, а великих идей в ней тьма-тьмущая, как рыб в океане.
Шабельский. Виртуоз!
Лебедев. Бог с тобою, смешишь ты, Мишель Мишелич! (Перестав смеяться.) Что ж, господа, Жомини да Жомини, а об водке ни полслова. Bepetatur! Повторим! (лат.) (Наливает три рюмки.) Будемте здоровы...
Пьют и закусывают.
Селедочка, матушка, всем закускам закуска.
Шабельский. Ну нет, огурец лучше... Ученые с сотворения мира думают и ничего умнее соленого огурца не придумали... (Петру.) Петр, поди-ка еще принеси огурцов да вели на кухне изжарить четыре пирожка с луком. Чтоб горячие были.
Петр уходит.
Лебедев. Водку тоже хорошо икрой закусывать. Только как? С умом надо... Взять икры паюсной четверку, две луковочки зеленого лучку, прованского масла, смешать все это и, знаешь, этак... поверх всего лимончиком. Смерть! От одного аромата угоришь.
Боркин. После водки хорошо тоже закусывать жареными пескарями. Только их надо уметь жарить. Нужно почистить, потом обвалять в толченых сухарях и жарить досуха, чтобы на зубах хрустели... хру-хру-хру...
Шабельский. Вчера у Бабакиной была хорошая закуска - белые грибы.
Лебедев. А еще бы...
Шабельский. Только как-то особенно приготовлены. Знаешь, с луком, с лавровым листом, со всякими специями. Как открыли кастрюлю, а из нее пар, запах... просто восторг!
Лебедев. А что ж? Bepetatur, господа!
Выпивают.
Будемте здоровы... (Смотрит на часы.) Должно быть, не дождусь я Николаши. Пора мне ехать. У Бабакиной, ты говоришь, грибы подавали, а у нас еще не видать грибов. Скажи на милость, за каким это лешим ты зачастил к Марфутке?
Шабельский (кивает на, Боркина). Да вот, женить меня на ней хочет...
Лебедев. Женить? Тебе сколько лет?
Шабельский. Шестьдесят два года.
Лебедев. Самая пора жениться. А Марфутка как раз тебе пара.
Боркин. Тут не в Марфутке дело, а в Марфуткиных стерлингах.
Лебедев. Чего захотел: Марфуткиных стерлингов... А гусиного чаю не хочешь?
Боркин. А вот как женится человек да набьет себе ампоше Здесь: карман (от фр.: empocher - сунуть в карман)., тогда и увидите гусиный чай. Облизнетесь...
Шабельский. А ведь он серьезно. Этот гений уверен, что я его послушаюсь и женюсь...
Боркин. А то как же? А вы разве уже не уверены?
Шабельский. Да ты с ума сошел... Когда я был уверен? Пес...
Боркин. Благодарю вас... Очень вам благодарен! Так это, значит, вы меня подвести хотите? То женюсь, то не женюсь... сам черт не разберет, а я уж честное слово дал! Так вы не женитесь?
Шабельский (пожимает плечами). Он серьезно... Удивительный человек!
Боркин (возмущаясь). В таком случае зачем же было баламутить честную женщину? Она помешалась на графстве, не спит, не ест... Разве этим шутят? Разве это честно?
Шабельский (щелкает пальцами). А что в самом деле, не устроить ли себе эту гнусность? А? Назло! Возьму и устрою. Честное слово... Вот будет потеха!
Входит Львов.
II
Лебедев. Эскулапии наше нижайшее... (Подает Львову руку и поет.) "Доктор, батюшка, спасите, смерти до смерти боюсь..."
Львов. Николай Алексеевич еще не приходил?
Лебедев. Да нет, я сам его жду больше часа.
Львов нетерпеливо шагает по сцене.
Милый, ну, как здоровье Анны Петровны?
Львов. Плохо.
Лебедев (вздох). Можно пойти засвидетельствовать почтение?
Львов. Нет, пожалуйста, не ходите. Она, кажется, спит...
Пауза.
Лебедев. Симпатичная, славная... (Вздыхает.) В Шурочкин день рождения, когда она у нас в обморок упала, поглядел я на ее лицо и тогда еще понял, что уж ей, бедной, недолго жить. Не понимаю, отчего с нею тогда дурно сделалось? Прибегаю, гляжу: она, бледная, на полу лежит, около нее Николаша на коленях, тоже бледный, Шурочка вся в слезах. Я и Шурочка после этого случая неделю как шальные ходили.
Шабельский (Львову). Скажите мне, почтеннейший жрец науки, какой ученый открыл, что при грудных болезнях дамам бывают полезны частые посещения молодого врача? Это великое открытие! Великое! Куда оно относится: к аллопатии или гомеопатии?
Львов хочет ответить, но делает презрительное движение и уходит.
Какой уничтожающий взгляд...
Лебедев. А тебя дергает нелегкая за язык! За что ты его обидел?
Шабельский (раздраженно). А зачем он врет? Чахотка, нет надежды, умрет... Врет он! Я этого терпеть не могу!
Лебедев. Почему же ты думаешь, что он врет?
Шабельский (встает и ходит). Я не могу допустить мысли, чтобы живой человек вдруг, ни с того ни с сего, умер. Оставим этот разговор!
III
Косых (вбегает, запыхавшись). Дома Николай Алексеевич? Здравствуйте! (Быстро пожимает всем руки.) Дома?
Боркин. Его нет.
Косых (садится и вскакивает). В таком случае прощайте! (Выпивает рюмку водки и быстро закусывает.) Поеду дальше... Дела... Замучился... Еле на ногах стою...
Лебедев. Откуда ветер принес?
Косых. От Барабанова. Всю ночь провинтили и только что кончили... Проигрался в пух... Этот Барабанов играет как сапожник! (Плачущим голосом.) Вы послушайте: все время несу я черву... (Обращается к Боркину, который прыгает от него.) Он ходит бубну, я опять черву, он бубну... Ну, и без взятки. (Лебедеву.) Играем четыре трефы. У меня туз, дама-шост на руках, туз, десятка-третей пик...
Лебедев (затыкает уши). Уволь, уволь, ради Христа, уволь! Косых (графу). Понимаете: туз, дама-шост на трефах, туз, десятка-третей пик...
Шабельский (отстраняет его руками). Уходите, не желаю я слушать!
Косых. И вдруг несчастье: туза пик по первой бьют...
Шабельский (хватает со стола револьвер). Отойдите, стрелять буду!..
Косых (машет рукой). Черт знает... Неужели даже поговорить не с кем? Живешь, как в Австралии: ни общих интересов, ни солидарности... Каждый живет врозь... Однако надо ехать... пора. (Хватает фуражку.) Время дорого... (Подает Лебедеву руку.) Пас!..
Смех. Косых уходит и в дверях сталкивается с Авдотьей Назаровной.
IV
Авдотья Назаровна (вскрикивает). Чтоб тебе пусто было, с ног сшиб!
Все. А-а-а!.. вездесущая!..
Авдотья Назаровна. Вот они где, а я по всему дому ищу. Здравствуйте, ясные соколы, хлеб да соль... (Здоровается.)
Лебедев. Зачем пришла?
Авдотья Назаровна. За делом, батюшка! (Графу.) Дело, вас касающее, ваше сиятельство. (Кланяется.) Велели кланяться и о здоровье спросить... И велела она, куколочка моя, сказать, что ежели вы нынче к вечеру не приедете, то она глазочки свои проплачет. Так, говорит, милая, отзови его в стороночку и шепни на ушко по секрету. А зачем по секрету? Тут все люди свои. И такое дело, не кур крадем, а по закону да по любви, по междоусобному согласию. Никогда, грешница, не пью, а через такой случай выпью!
Лебедев. И я выпью. (Наливает.) А тебе, старая скворешня, и сносу нет. Лет тридцать я тебя старухой знаю...
Авдотья Назаровна. И счет годам потеряла... Двух мужей похоронила, пошла бы еще за третьего, да никто не хочет без приданого брать. Детей душ восемь было... (Берет рюмку.) Ну, дай бог, дело хорошее мы начали, дай бог его и кончить! Они будут жить да поживать, а мы глядеть на них да радоваться. Совет им и любовь... (Пьет.) Строгая водка!
Шабельский (хохоча, Лебедеву). Но что, понимаешь, курьезнее всего, так это то, что они думают серьезно, будто я... Удивительно! (Встает.) А то в самом деле, Паша, не устроить ли себе эту гнусность? Назло... Этак, мол, на, старая собака, ешь! Паша, а?
Лебедев. Пустое ты городишь, граф. Наше, брат, дело с тобою об околеванце думать, а Марфутки да стерлинги давно мимо проехали... Прошла наша пора.
Шабельский. Нет, я устрою! Честное слово, устрою!
Входят Иванов и Львов.
V
Львов. Я прошу вас уделить мне только пять минут.
Лебедев. Николаша! (Идет навстречу к Иванову и целует его.) Здравствуй, дружище... Я тебя уж целый час дожидаюсь.
Авдотья Назаровна (кланяется). Здравствуйте, батюшка!
Иванов (с горечью). Господа, опять в моем кабинете кабак завели!.. Тысячу раз просил я всех и каждого не делать этого... (Подходит к столу.) Ну вот, бумагу водкой облили... крошки-огурцы... Ведь противно!
Лебедев. Виноват, Николаша, виноват... Прости. Мне с тобою, дружище, поговорить надо о весьма важном деле...
Боркин. И мне тоже.
Львов. Николай Алексеевич, можно с вами поговорить?
Иванов (указывает на Лебедева). Вот и ему я нужен. Подождите, вы после... (Лебедеву.) Чего тебе?
Лебедев. Господа, я желаю говорить конфиденциально. Прошу...
Граф уходит с Авдотьей Назаровной, за ними Боркин, потом Львов.
Иванов. Паша, сам ты можешь пить, сколько тебе угодно, это твоя болезнь, но прошу не спаивать дядю. Раньше он у меня никогда не пил. Ему вредно.
Лебедев (испуганно). Голубчик, я не знал... Я даже внимания не обратил...
Иванов. Не дай бог, умрет этот старый ребенок, не вам будет худо, а мне... Что тебе нужно?..
Пауза.
Лебедев. Видишь ли, любезный друг... Не знаю, как начать, чтобы это вышло не так бессовестно. Николаша, совестно мне, краснею, язык заплетается, но, голубчик, войди в мое положение, пойми, что я человек подневольный, негр, тряпка... Извини ты меня...
Иванов. Что такое?
Лебедев. Жена послала... Сделай милость, будь другом, заплати ты ей проценты! Веришь ли, загрызла, заездила, замучила! Отвяжись ты от нее, ради создателя!..
Иванов. Паша, ты знаешь, у меня теперь нет денег.
Лебедев. Знаю, знаю, но что же мне делать? Ждать она не хочет. Если протестует вексель, то как я и Шурочка будем тебе в глаза глядеть?
Иванов. Мне самому совестно, Паша, рад сквозь землю провалиться, но... но где взять? Научи: где? Остается одно: ждать осени, когда я хлеб продам.
Лебедев (кричит). Не хочет она ждать!
Пауза.
Иванов. Твое положение неприятное, щекотливое, а мое еще хуже. (Ходит и думает.) И ничего не придумаешь... Продать нечего...
Лебедев. Съездил бы к Мильбаху, попросил, ведь он тебе шестнадцать тысяч должен.
Иванов безнадежно машет рукой.
Вот что, Николаша... Я знаю, ты станешь браниться, но... уважь старого пьяницу! По-дружески... Гляди на меня как на друга... Студенты мы с тобою, либералы... Общность идей и интересов... В Московском университете оба учились... Alma mater... Мать-кормилица... (лат.) - так в старину называли студенты свой университет. (Вынимает бумажник.) У меня вот есть заветные, про них ни одна душа в доме не знает. Возьми взаймы... (Вынимает деньги и кладет на стол.) Брось самолюбие, а взгляни по-дружески... Я бы от тебя взял, честное слово...
Пауза.
Вот они на столе: тысяча сто. Ты съезди к ней сегодня и отдай собственноручно. Нате, мол, Зинаида Савишна, подавитесь! Только смотри и виду не подавай, что у меня занял, храни тебя бог! А то достанется мне на орехи от кружовенного варенья! (Всматривается в лицо Иванова.) Ну, ну, не надо! (Быстро берет со стола деньги и прячет в карман.) Не надо! Я пошутил... Извини, ради Христа!
Пауза.
Мутит на душе?
Иванов машет рукой.
Да, дела... (Вздыхает.) Настало для тебя время скорби и печали. Человек, братец ты мой, все равно что самовар. Не все он стоит в холодке на полке, но, бывает, и угольки в него кладут: пш... пш! Ни к черту это сравнение не годится, ну, да ведь умнее не придумаешь... (Вздыхает.) Несчастия закаляют душу. Мне тебя не жалко, Николаша, ты выскочишь из беды, перемелется - мука будет, но обидно, брат, и досадно мне на людей... Скажи на милость, откуда эти сплетни берутся! Столько, брат, про тебя по уезду сплетен ходит, что, того и гляди, к тебе товарищ прокурора приедет... Ты и убийца, и кровопийца, и грабитель...
Иванов. Это все пустяки, вот у меня голова болит.
Лебедев. Все оттого, что много думаешь.
Иванов. Ничего я не думаю.
Лебедев. А ты, Николаша, начихай на все да поезжай к нам. Шурочка тебя любит, понимает и ценит. Она, Николаша, честный, хороший человек. Не в мать и не в отца, а, должно быть, в проезжего молодца... Гляжу, брат, иной раз и не верю, что у меня, у толстоносого пьяницы, такое сокровище. Поезжай, потолкуй с нею об умном и - развлечешься. Это верный, искренний человек...
Пауза.
Иванов. Паша, голубчик, оставь меня одного... Лебедев. Понимаю, понимаю... (Торопливо смотрит на часы.) Я понимаю. (Целует Иванова.) Прощай. Мне еще на освящение школы ехать. (Идет к двери и останавливается.) Умная... Вчера стали мы с Шурочкой насчет сплетен говорить. (Смеется.) А она афоризмом выпалила: "Папочка, светляки, говорит, светят ночью только для того, чтобы их легче могли увидеть и съесть ночные птицы, а хорошие люди существуют для того, чтобы было что есть клевете и сплетне". Каково? Гений! Жорж Занд!..
Иванов. Паша! (Останавливает его.) Что со мною?
Лебедев. Я сам тебя хотел спросить об этом, да, признаться, стеснялся. Не знаю, брат! С одной стороны, мне казалось, что тебя одолели несчастья разные, с другой же стороны, знаю, что ты не таковский, чтобы того... Бедой тебя не победишь. Что-то, Николаша, другое, а что - не понимаю!
Иванов. Я сам не понимаю. Мне кажется, или... впрочем, нет!
Пауза.
Видишь ли, что я хотел сказать. У меня был рабочий Семен, которого ты помнишь. Раз, во время молотьбы, он захотел похвастать перед девками своею силой, взвалил себе на спину два мешка ржи и надорвался. Умер скоро. Мне кажется, что я тоже надорвался. Гимназия, университет, потом хозяйство, школы, проекты... Веровал я не так, как все, женился не так, как все, горячился, рисковал, деньги свои, сам знаешь, бросал направо и налево, был счастлив и страдал, как никто во всем уезде. Все это, Паша, мои мешки. Взвалил себе на спину ношу, а спина-то и треснула. В двадцать лет мы все уже герои, за все беремся, все можем, и к тридцати уже утомляемся, никуда не годимся. Чем, чем ты объяснишь такую утомляемость? Впрочем, быть может, это не то... Не то, не то!.. Иди, Паша, с богом, я надоел тебе.
Лебедев (живо). Знаешь что? Тебя, брат, среда заела!
Иванов. Глупо, Паша, и старо. Иди!
Лебедев. Действительно, глупо. Теперь и сам вижу, что глупо. Иду, иду!.. (Уходит.)
VI
Иванов (один). Нехороший, жалкий и ничтожный я человек. Надо быть тоже жалким, истасканным, испитым, как Паша, чтобы еще любить меня и уважать. Как я себя презираю, боже мой! Как глубоко ненавижу я свой голос, свои шаги, свои руки, эту одежду, свои мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9