Ловцам тополиного пуха
"Первый этап: Выбор.
Второй этап: Определение розы ветров
(развешивание лепестков и выставление флюгеров).
Третий этап: Танец рук.
Четвертый этап: Излов.
Пятый этап. Мумифицирование.
Шестой этап. Хранение. (Для удобства экземпляры
располагаются горизонтальными рядами в
хронологическом порядке слева направо внутри
специального стеклянного ящика)."
Инструкция по ловле тополиного пуха.
(Выдержки)

Есть такой особый июльский воздух, когда не следует делать резких
движений. Его нужно почувствовать, его нужно ощутить. Главное, выбрать
правильный момент и занять удобное место. Конечно, тополиная охота - дело
глубоко интимное, не терпящее грубых внешних вторжений, особенно в виде
инструкций, указаний, советов, но все же кое-какой сторонний взгляд, или
лучше сказать, инородный опыт повредить не может. Итак, первым делом воздух
или атмосфера.

Июль желателен, но лишь как правило, как место, где особенно часто ловцам
сопутствует успех. Правда, успех этот обеспечивается не мастерством, но
лишь единственно законом больших чисел. Согласитесь, если вокруг вас, на
расстоянии вытянутой руки, в теплом объеме прозрачного июльского воздуха,
летают десятки, а быть может, и сотни отменных экземпляров тополиного пуха,
то даже бессистемно размахивая руками, рано или поздно вы что-нибудь и
словите. Но уверяю - вам некому будет похвастаться пойманной добычей.
Наверняка вам попадется больной экземпляр, или экземпляр с дефектом, с
примесью, с клейкой коричневой растительной тканью, прилипшей к ладони.
Такая пушинка есть пушинка падающая, или летящая слишком под действием
силы тяжести; она не может свободно парить, повторяя извилистые линии
июльского ветра. Поэтому я утверждаю, что июль предпочтителен, но для
опытного охотника не обязателен. Не удивляйтесь, что тогда я вышел на охоту
в декабре.

Я выбрал самое укромное место, довольно большой кусок пространства,
огражденный со всех сторон воздухонепроницаемыми стенками. Для геометров
скажу: то был параллелепипед, сильно вытянутый в горизонтальном
направлении, с застекленными проемами в одной из боковых стенок. Ветра
почти не было, во всяком случае специальные лепестки папиросной бумаги,
развешенные заблаговременно мною в самых подозрительных местах, были
абсолютно мертвы. Даже дым от моей сигареты висел чуть выше головы
неподвижным перистым слоем.

Я расположился у одного из прозрачных проемов, разрисованного
папоротниковой изморозью. Можно сказать, что я укрылся в папоротниковых
зарослях, подобно далекому пращуру, вышедшему в доисторические джунгли для
пропитания племени. Я застыл, замер, затаился, превратившись в восковой
слепок, бледный и бездыханный.

Где-то там, на том конце параллелепипеда скрипнула дверь, вздрогнули,
зашуршали папиросные лепестки, и влекомая слабым воздушным потоком,
появилась она. Господи ты мой, какой это был экземпляр. Сотканная из тысяч
серебристых паутинок, абсолютно невесомая, она грациозно плыла ко мне,
приветливо улыбаясь случайным прохожим. Откуда ее занесло сюда, в темень, в
мороз, в декабрь? Не знаю.

Когда она приблизилась настолько, что я мог в пять шагов преодолеть
разделявшее нас пространство (чего, конечно, ни в коем случае нельзя
делать, иначе все пойдет насмарку), она вдруг остановилась и замерла.
Сначала я подумал, что кто-то ее остановил несвоевременным действием. Но
вокруг, кроме спящей старушки, не было никого. Я прислушался и обнаружил
тяжелое глухое уханье, как будто рядом за стенками параллелепипеда включили
двадцатитонный пресс. Когда она собралась обогнуть меня справа, я
догадался: ухало внутри меня, а сам я тяжело дышал, испуская разрушительные
струи прямо в ее направлении. Что же я делаю, оболтус, чуть не вскрикнул я,
с ужасом наблюдая, как она, испуганная моим воздействием, качнулась и уже
направилась обратно. Я буквально стиснул зубы, остановил дыхание и открыл
форточку. Расчет был прост. Для окружающих, если таковые найдутся, открытие
форточки может быть объяснено желанием выбросить сигарету (она давно уже
жгла пальцы), а для нее я создавал некий сквознячок, который при
благоприятном стечении обстоятельств потянется наружу, увлекая жертву прямо
ко мне в руки.

Хитрость моя сработала. Через несколько секунд она была уже на расстоянии
вытянутой руки. По понятным причинам я тут же захлопнул форточку и
предложил:

- Давайте отметим праздник вместе.

- Разве сегодня праздник? - удивилась она, переливаясь волоконцами в
искусственном свете.

Ага, подумал я, как и предполагалось, она ухватилась за праздник, а мое
"вместе" проглотила. И воодушевленный первым успехом, зашел с подветренной
стороны.

- Да, сегодня самый короткий день, день зимнего солнцестояния.

- Разве это праздник, если самая длинная ночь? - сохраняя дистанцию,
спросила она.

- Почему же нет? - Я наполовину высунулся из папоротниковых зарослей.

- Потому что в такую холодную мерзкую погоду не может быть праздников. Я
вообще не люблю зимы.

- Но как же Новый год? - вяло сопротивлялся я, ошарашенный рассудительным
голосом невесомого субъекта, чувствуя, как ее относит куда-то в сторону.

- Новый год совсем другое дело. А зимы я не люблю, - она изучающе посмотрела
на меня, как мне показалось, с некоторым интересом и добавила: - мне так не
хватает света.

Конечно, я тут же ухватился за протянутую соломинку и с наигранным
энтузиазмом полез вперед:

- Тем более, нужен праздник.

- И как же мы будем праздновать?

- Мы могли бы куда-нибудь поехать.

- Я сегодня занята.

- А завтра? - я наивно ухватился за ее "сегодня".

- Завтра, - задумчиво повторила она, а потом, усмехнувшись, произнесла: -
Так ведь праздник сегодня.

Она исчезла. Ее как будто ветром сдуло из моих окрестностей, густо поросших
воображаемыми папоротниками. Вот тебе и охотник, вот тебе и ловец
тополиного пуха.

Я стоял как истукан, не зная, что предпринять дальше, и лишь одно твердил
про себя: главное, не делать резких движений.

Прошло две недели. Я не находил себе места, уязвленный неудачным наскоком в
день зимнего солнцестояния. Как назло, стояла мерзкая погода. Шла бог знает
откуда накатившая оттепель. Порывистый мокрый ветер беспрерывно хлестал
голые ветви, как это бывает только очень ранней весной, и не было ни одной
спокойной минуты, когда бы я смог предпринять повторную попытку. Конечно,
нужно было отказаться, оставить на потом, дождаться хотя бы настоящей
весны, а еще лучше начала лета, но я не мог. Я мог только одно: постоянно
думать о ней и дрожать как мальчишка при каждом ее появлении. О, я видел ее
каждый день. Она проносилась мимо, кружась и лавируя, огибая твердые
препятствия с такой легкостью и мастерством, что даже капли влаги не могли
повредить хрупкое серебристое тельце. Однажды я столкнулся с ней нос к
носу. Это случилось прямо под открытым небом, между чугунным решетчатым
прямоугольником и высокой пирамидой, увенчанной золотой иглой. Я шел,
закрываясь рукой от хлопьев мокрого снега, сквозь пальцы разглядывая
дорогу. Она вынырнула из-за поворота, приостановилась на секунду, кивнула,
как обычному знакомому и, не дожидаясь ответа, скрылась в пирамиде. Она,
кажется, даже улыбнулась, но совершенно рефлекторно, без малейшего намека
на нашу праздничную встречу. Как мне стало больно стоять в этом
пространстве геометрических фигур! К тому же меня еще обдало грязью из под
колес промчавшегося мимо каплеобразного тела. Позже я успокоился, пришел в
себя. В конце концов, откуда ей знать, что я лучший ловец тополиного пуха.
А без знания всех подробностей чем я мог привлечь ее внимание? Уж не своей
ли никчемной внешностью? Одна только походка, с разбросанными в случайные
стороны контурами рук, кого хочешь доведет до зевоты. Да, все дело в
знании, в подробностях, которые, если у нее достаточно воображения и ума,
будут замечены. А если недостаточно? Если она кукла, красивенькая дурочка
наподобие шелковых шелковичных пушинок, пригодных разве что для прикрытия
голого тела? Нет, не может быть, я не могу так обманываться. Главное -
терпение, и нужно наконец дождаться затишья.

Едва появились первые признаки похолодания и сопутствующие трескучим
морозам неподвижные объемы воздуха, я для страховки забрался в остекленный
со всех сторон парничок на одного человека. Поскрипев дырчатым диском, стал
ждать, когда прервется отвратительная пауза.

- Але-е, - послышался ее голос.

- Здравствуйте, - с наигранным равнодушием поприветствовал я ее.

- А, это вы.

Да, черт побери, это я! Я был на седьмом небе - она узнала меня по голосу!
Вот это, черт побери, выдержка, вот это удача. Она запомнила, отметила
меня, и теперь по одному слову узнала. Значит, она притворялась, будто я
для нее всего лишь препятствие, предназначенное для демонстрации
существования негазообразных тел. Да, теперь уж меня не обманешь притворным
равнодушием. Но, конечно, я и виду не подам. Я благородно не замечу
случайной оплошности, я притворюсь, как будто ничего не заметил.

- Это я, мы разговаривали 22 декабря.

- Да, я узнала. Как прошел праздник?

Она явно была расположена к разговору со мной. Глупо не поддержать такую
перемену.

- Плохо.

- Отчего же?

- Какой без вас праздник.

Я сжался в пластилиновый комок от своей наглости, впрочем, вполне
приемлемой, учитывая иронический тон моего выпада. Она же молчала.
Наверное, подумал я, она в замешательстве, и решил не пользоваться
моментом. Да, конечно, я мог бы здесь наговорить кучу красивых глупостей
насчет моих переживаний, рассказать о том, как перехватывает у меня дыхание
от ее появления, как радостно бьется сердце от одного неравнодушного
взгляда, как дрожат мои руки от одной только мысли прикоснуться к ее
тонкому запястью, и все это было бы чистейшей правдой, но совершенно
непрактично. Я уверен, что поддайся она хоть одному моему признанию, и все
бы пропало. Это было бы слишком легко и скучно. Что может быть неприятнее,
чем сжать ладонь и обнаружить влажный от пота, смятый ватный комочек.
Представив все это, я испугался быстрой (я совсем забыл, что прошло уже две
недели) победы.

- Как вы провели это время?

- О, совсем обычно. Такая мерзкая погода, темно, скучно...- она сделала
паузу, настолько очевидную, что я даже горестно усмехнулся, окончательно
обнаружив ее лежащей на моей ладони.

- ...я нигде не бываю.

- Мы могли бы встретиться сегодня, - почти со скукой предложил я.

- Ну, если у вас есть желание, а где?

- В плоском безбрежном пространстве.

Мне показалась, она благосклонно улыбнулась. Во-всяком случае, уже через
два часа она плыла рядом по дикому пустынному месту. Безграничность
пространства приятно щекотала нервы - ведь любой случайный порыв ветра мог
увлечь ее в таких условиях бог знает куда, но все же я чувствовал себя
почти хозяином положения и не торопился приступать к третьему этапу.

- Почему вы молчите? - вдруг, не поворачивая головы, спросила она.

Я остановился, предполагая, будто момент наступил. Мне даже стало
неприятно, что момент наступил слишком рано и придется прервать сладкую
тревожную неопределенность наших взаимоотношений. На самом деле, как теперь
я понимаю, мне было просто страшно что-либо предпринимать, и не дай бог
нарваться на неожиданную реакцию. Да, уж вы догадались, что я слишком
дорожил нашим первым уединением, и конечно, о нем мечтал не две последних
недели, а намного дольше. И боялся не просто оказаться в неудобном
положении, я боялся потерять долгий, полный тревог и надежд последний год
моей жизни. Тот день, когда я остановил ее у форточки, был действительно
праздником, годовщиной самой первой моей задумки. Целый год я расставлял
флюгера и лепестки, готовил подходящую ловушку, не смея приблизиться к
вожделенному предмету.

Почему я молчу? Я поднял голову и обнаружил себя в полном одиночестве. Она,
не замечая меня, ушла далеко вперед. Я даже вскрикнул, будто получил
пощечину. На крик она остановилась, с удивлением обнаружив мое отсутствие.
Бесконечную минуту мы молча изучали друг друга с пятидесяти шагов и ждали,
кто пойдет первым навстречу. И здесь, каюсь, я совершил нелепую ошибку:
вместо того, чтобы подождать, сам пошел навстречу. Конечно, и меня понять
можно. Я сам выбрал такое тихое время, и глупо было ждать даже случайного
порыва ветра. И все же это была несомненная ошибка. Мне кажется, здесь
впервые она почувствовала, какую имеет власть надо мной. А я же
оправдывался самым примитивным образом. Почему, думал я, она должна, открыв
рот, подчиняться моим желаниям? Ведь она свободная, невесомая, сотканная из
тысяч серебристых нитей тополиная пушинка. В конце концов, где это видано,
чтобы дичь желала своего охотника?

- Что же вы здесь стоите? - решил я как-то выкрутиться. - Здесь опасно.

Она испуганно оглянулась.

- Посмотрите под ноги.

- Снег, - ничего не понимая, пошевелила жертва волоконцами.

- Да нет. Под нами студеное бесформенное течение, с тонкой затвердевшей
корочкой. Если корочка треснет, нам не выбраться из слизистых объемов, и
быть нам среди обтекаемых спящих организмов.

Она пожала плечами и пошла обратно.

Всю дорогу я продолжал уныло молчать, слабовольно откладывая на потом
решительное признание. Я делил оставшееся до расставания время на равные
промежутки (их оказалось семь), рассчитывая воспользоваться третьим или
четвертым.
1 2 3 4 5 6 7