- Правильно,- обрадовался черный человек.
- То есть у вас, у меня, и у той хорошенькой девушки с
точеным профилем,-да бросьте вы этот шланг,- я шлепнул его по
руке и неторопливо продолжал,-и у ее соседа, крутого затылка, и
у стюардессы, и у всех наших попутчиков на руке нарисовано одно и
то же: неудачный полет хмурым осенним утром. А теперь
представьте, какова вероятность случайной встречи ста пятидесяти
человек с одинаковой судьбой.
- Какова?
- Вероятность практически равна нулю.
- Значит, судьба.- Негодяй оказался сообразительным. Я
отмерил его ненавидящим взглядом, с каким-то даже злорадством
отметил толстый черный шланг, высунувшийся из-под черного пиджака
соседа, и уточнил:
- Судьба судеб!
В тот же миг все пропало. Я моргал, тер глаза, но ничего не
видел. Исчезло все, исчез сосед, исчез самолет, исчезла даже
труба, нашпигованная траекториями человеческих судеб. Я испугался
настолько, что перестал скрывать это. Да и от кого скрывать, все
пропало, сошло на нет. Господи, за что? Я просто летел в
командировку, по делу, по обязанности. Откуда все это наваждение,
эта проклятая труба, эти приторные связи между прошлым и черт его
знает чем... А теперь сплошная темень. А вдруг этот негодяй
оказался прав, и мы-таки разбились, и теперь уже все кончено? Я
присмотрелся. Кажется, стало светлеть. Во всяком случае, я
почувствовал вокруг себя покатые круглые стены и понял, что
нахожусь в длинном туннеле. Подозрение вскоре подтвердилось
слабым мерцающим светом прямо по курсу. Да, я продолжал лететь,
наверное, по инерции. Хотя, если я всего лишь моя душа, то при
чем здесь инерция? На всякий случай пошарил вокруг себя в поисках
связующих с прошлым приспособлений и обнаружил лишь аккуратно
срезанный отросток. Все ясно: в плотном облаке мы столкнулись с
встречным самолетом, мгновенная безболезненная смерть, и теперь
наши души летят сами по себе в светлое благоустроенное место.
Бледное мерцающее пятно по курсу быстро росло и вскоре
превратилось в сверкающий до боли в глазах, освещенный прямыми
солнечными лучами иллюминатор.
Мы прорвались, мы взлетели. Сияло утреннее солнце, тихо
сопели движки, мы улетали подальше от слякоти и страха. Погасло,
растворилось в летнем свете желтоватое напоминание. Мой черный
человек, удивленно крутил головой, как будто не веря своим
глазам. Я же благородно отмалчивался, наивно полагая, что теперь,
здесь, по эту сторону облачного слоя, в почти безвоздушном
пространстве он успокоится, а быть может, уснет. Но где там. Едва
я попытался зажечь сигарету, как началось сызнова:
- Все-таки четыре двигателя надежнее, чем три. Если один
откажет, не дотянем.
В ответ я звонко щелкнул замком ремня безопасности и
невозмутимо откинул спинку кресла. Сигарету, скрепя сердце,
спрятал обратно. Сосед же мой ремня не отстегнул, а наоборот,
когда по микрофону объявили, что наш полет проходит на
соответствующей высоте с соответствующей скоростью, а за бортом
минус шестьдесят пять градусов Цельсия, затянул ремень потуже.
Уснуть бы и проснуться на земле, размечтался я и вспомнил, как
однажды проспал начало снижения и был навсегда раздавлен страхом
перед болью в ушах. Да, не спится трусу. Я со стыдом вспомнил
трубу и глупый разговор о судьбе. Неужели я испугался? Ну и что?
Ведь как трясло. Трясло как обычно, просто не надо слишком
сосредотачиваться. Я посмотрел на трещину в обшивке, и мне
показалось - она стала пошире. Нет, ерунда, нужно отвлечься,
нужно занять себя чем-нибудь несущественным, как это делает
парочка впереди. Солнце прогрело внутренности самолета, стало
тепло и даже жарко. Девушка сняла плащ и голым локотком касалась
своего соседа. Может быть, не зря судьба их свела вместе? Может
быть, судьба подарила их друг другу в воздухе в награду за
что-нибудь хорошее там, в прошлом? А кого подарила мне судьба и
за что?
Я поглядел краем глаза на соседа. Теперь наступила новая
фаза. По тому, как ходили ходуном крылья его огромного мясистого
носа, стало ясно - он переключился на обоняние.
- Кажется, горим,- почти уверенно прошептало черное
чудовище.
Я принюхался и отчетливо, даже при своей носоглотке, ощутил
запах паленого.
- Ничего не слышу,- я приготовился к новому испытанию
судьбы. Со стороны пилотской кабины открылась штора и появилась с
побелевшим от страха лицом стюардессса. Она озабоченно, не
удосужившись даже улыбнуться пассажирам, быстро прошла в
хвостовую часть самолета. Запах усилился до таких пределов, что
не признавать его существование было бы просто смешно. Потом
сзади, по центру салона потянулась голубая прожилка дыма. Чуть
позже еще и еще. Знакомая картина, мелькнуло в мозгу.
- Да, на сигаретный дымок-то не похоже,- с каким-то
радостным самоистязанием пропел сосед, упреждая мои возражения.
Что и говорить, не табаком пахло.
- Вот она, ваша судьба судеб, как вы изволили надсмехаться,
злодейка злодеек. Нет уж, пардон, я скажу по-другому: одна
паршивая овца все стадо портит.
- Причем тут овца? - почти задыхаясь от дыма, сохранял я
человеческое достоинство.- Какая овца?
- Та, у которой на руке написано погибнуть в самолете,-
изрек черный человек и нагло сказал: - Дайте руку.- Я от
неожиданности протянул ладонь. Потом вдруг опомнился, но тот уже
вцепился.-Так и есть, смотрите, вот линия жизни, вот излом,
обрыв, крушение...- Я присмотрелся и увидел лишь однобокое дерево
с ветвями по правую сторону, а мой сосед докончил, как отрезал:
-Ваше дело - труба!
Сзади послышалось тележное поскрипывание, пронесся радостный
вздох. Я повернулся. Наша самолетная хозяйка, уже в белом
переднике и чепчике, катила, подталкивая перед собой, дымящийся
аппетитным куревом обед. Неожиданное и в общем приятное явление
подействовало на меня самым удручающим образом. Я оцепенел. Нет,
ей-богу, лучше бы в самом деле случился пожар, такой небольшой,
локальный, бывает же так - короткое замыкание, проводка плавится,
страшно, но не опасно, мы бы вместе с экипажем огнетушителями
потушили. Но обед, откуда, зачем, после всего пережитого?
Я недвижимо сидел, мрачно глядя на блистающий солнечными
зайчиками алюминиевой фольги нераспечатанный бифштекс. Рядом на
подлокотниках лежали мои обессилевшие руки. Чуть подальше, слева,
с отчаянным урчанием доедал отмеренное аэрофлотом мясо хиромант.
Я глядел перед собой, а видел не серебристый пакет, не белой
пластмассы одноразовый прибор из трех названий, не красивый,
цвета знамен французской республики пакетик горчицы, а черную
лохматую бороду, обильно смазанную животным жиром. Подлец ел с
аппетитом. Ловко пододвигал ножиком картофель, посыпал перцем,
солил, нарезал небольшие ломтики бифштекса рубленого, сламывал
белый хлеб, виртуозно намазывал сливочным маслом и запивал
минеральной водой. Да что же это такое? - жаловался я про себя.
Нужно что-то сделать, совершить хоть малое, но реальное действие.
Я, собрав в кулак остатки своей слабой воли, чуть не кряхтя,
потянулся к столику. Громко, как самолетная обшивка, захрустела
под пальцами еще теплая фольга. Снизу она оказалась горячее, но
я, обжигая пальцы, сдернул крышку и ужаснулся. Из-под крышки в
тот же миг вылетели черные бабочки и, не отлетая далеко,
закружились над куском антрацита. Тем временем сосед покончил с
обедом, тщательно вытер бороду, приспустил ремень безопасности и
выдохнул:
- Кормят как на убой.
Я был окончательно раздавлен. Не очередной идиотской
шуточкой, а бифштексом, и даже не самим до основания выгоревшим
куском мяса, а тем совпадением, той зверской игрой случая, по
которой именно мне он и достался. И тут меня осенило. Ведь это же
не мой бифштекс, это не мое место, это место негодяя в черном, и
бифштекс его, и следовательно, не я, а он, он - та самая паршивая
овца, из-за которой мы, может быть, все погибнем! Но погоди же,
черный человек. Я загнал бабочек обратно под крышку, поблагодарил
вежливо стюардессу и решил действовать.
Первым делом я демонстративно пристегнул ремень
безопасности. Потом с интересом оглянулся вокруг. Трещина, так
умело обнаруженная соседом, расползлась в полпальца. Не громко,
но и достаточно ясно я обратил внимание соседа на бесспорные
факты. Ничто не ускользнуло от моего внимания. После упоминания о
трещине я поделился с соседом некоторыми соображениями по части
разгерметизации на высоте в десять тысяч метров. Ясно было, что
внешняя оболочка самолета уже наполовину потеряла свои защитные
свойства. Иначе откуда свежий воздушный свист и горка снега между
стекол иллюминатора? Потом я закурил сигарету и как бы случайно
начал стряхивать пепел на мягкие ковры. Сосед мой притих и даже
оцепенел. Вдохновленный удачным началом, я пошел в наступление. Я
ему припомнил все: и угонщиков, и ружье, и движки. И про то, как
действует группа захвата, и насчет случайных пусков боевых ракет
класса земля-воздух, а в довершение всего вызвал стюардессу,
попросил спасательный жилет и тут же под смех пассажиров его
надел. Смейтесь ,смейтесь, кричал я соседке, показывая язык. Я
спятил от удовольствия - мой черный человек был ни жив ни мертв.
Тем временем самолет как-то странно дернулся и начал потихоньку
снижаться. Рановато, пронеслось в голове, еще добрых сорок минут
до посадки. Я прислушался. Не знаю как, но резко изменился режим
работы двигателя. Собственно, и работы никакой не было. Осталось
одно - долгая протяжная сирена, с постепенно возрастающим кверху
голосом.
- Снижаемся? - то ли спрашивая, то ли сообщая, вскрикнул я и,
подтолкнув соседа локтем, прибавил загробным голосом:
-Падаем.
Тот не реагировал. Я приподнялся и заглянул ему в лицо.
Черный упругий ус периодически поднимался и опускался в такт его
дыханию - он спал! Мерзавец, он спал, он все проспал. Я
прислушался. Нет, не появляется привычное моторное урчание. Не
возвращается на исходную высоту серебристая машина. Я уже потерял
добрую половину своего веса и сделал невероятное - осторожно
полез к соседу за пазуху. Мне нужно , смертельно необходимо
узнать, кто он, у него должно быть имя. Дьявол, леший, Люцифер? Я
нащупал толстый, натуральный кожаный бумажник, выкрашенный в
черный цвет. Э, какой толстосум! Ну-ка, посмотрим, что это? Ах
ты, баловень судьбы! Я вытащил на свет аккуратно сложенную,
обернутую черной резинкой, какими затягивают полиэтиленовые
пакеты в универсамах, толстую пачку купюр. Нет, не купюры это,
глянь поближе. Я с ожесточением сорвал резинку... Фью - свистнули
мы с самолетом. Из рук веером полетели разноцветные листочки. Я
лихорадочно хватал по одному и читал. Билет первого класса Москва
- Минводы, билет экономического класса Токио - Нью-Йорк и
обратно. Так, дальше, местная авиалиния Киев - Житомир, роскошный
глянцевый билет Транс-Уорлд Эйрлайнс Сингапур - Шенон с посадкой
во Франкфурте-на-Майне. Еще, еще десятки, сотни фантастических
маршрутов. Ах, каналья, попался, не скрывая возмущения, кричал я
во все горло. Мой хриплый, надсадный крик бешено метался по
алюминиевой трубе. Ее фаршированное тело, уставшее от полета,
накренилось навстречу отвердевшему планетному диску. Ах,
прохвост, ах, самолетная душа - возмущению моему не было предела
- нашел-таки где испытывать судьбу, подлец. Сейчас, сейчас,
погоди - я шурудил вокруг себя, подыскивая подходящий предмет.
Страшно мешали судьбоносные шланги. Видно, в самолете началась
паника, и они сплелись в один хаотический змеиный клубок. Не зря
запрещают ходить по самолету,- мелькнула полезная мысль. Наконец
под ногами я нащупал то, что искал. Я знал, я прекрасно понимал,
как быстротечно падение трубы. Я торопился , пытаясь грызть
целлофановый пакет и одновременно следить за звуком свободно
падающего тела. Целлофановый пакет хрустнул в последний раз, и в
руках моих оказался одноразовый, абсолютно стерильный
пластмассовый нож. Я его согнул для проверки несколько раз и
понял - выдержит.
Оглянулся. В суматохе я потерялся, вернее, потерялся мой
сосед. Ладно, такого пластмассовым ножиком все одно не возьмешь -
кожа толстая. Я начал перебирать трубки тока. Бежевые,
золотистые, шоколадные, нет, не то, а вот моя серенькая - я
ласково погладил прозрачное приспособление. Так, вот и
розовенькая, если спасемся, обязательно познакомлюсь - поклялся,
стоя на коленях. Так, горячо, близко, вот она, бесовская, ишь,
нефть гонит, сволочь. Меня охватило сомнение - вдруг не возьмет?
Я прижал ее, скользкую, холодную к груди и принялся за дело.
Потихоньку подползая, усердно, с чувством правоты совершаемого
действия я пилил. Так узник пилит решетку проклятой тюрьмы. В
трубе потемнело, похоже, мы уже врезались в облако и до
поверхности осталось километра три, не больше. Теперь я пилил на
ощупь, полз, как крот в полумраке. Вокруг стоны, крики. Господи,
заведется же такая дрянь в самолете, несчастье интернациональное.
Скольких людей напугал, подлец, сколько душ загубил, а на мне
остановишься. Жур, жур - в лицо ударила слабая струйка. Взяла,
взяла, радостно билось в груди. Погоди, я тебя сэкономлю. Надеть
спасательные жилеты! - крикнул я в салон,- щас зальет. Уже било,
как из артезианской скважины. Еще одно усилие, хрустнул, сломался
ножичек, но и шланг остался на соплях. Я встал, распрямился в
полный свой человеческий рост, поднял змеюку и с размаху об
колено перешиб проклятое устройство. Пассажиры ахнули, а самолет
в одночасье взревел тремя газотурбинными двигателями и выправил
курс на юг.
Позже, когда мы шли по взлетной полосе у берега еще теплого
моря и бархатный ветерок трепал ее короткую челку, я подошел к
ней и уже своим голосом представился. А черного человека мы
никогда не вспоминаем. Ведь она его даже и не видела.
1991

Впервые напечатано в 1992г в журнале "МЕГА" No1 (Минск)
(c) Вл.Хлумов, 1992.
1 2 3