OCR Денис
«Отряд «Дельта»»: АО «Текс»; Санкт-Петербург; 1993
ISBN 5-7109-0027-3
Оригинал: “Toll for the Brave”
Перевод: С. Хохрев
Джек Хиггинс
Дань смельчаку (Погребальный звон по храбрым)
Пролог
Кошмар
В соседней комнате какого-то корейца забивали до смерти: все попытки сломить его сопротивление окончились провалом. Он был упрям, как и большинство его сородичей, к тому же к китайцам относился с презрением и ненавистью — те отвечали ему взаимностью. Тот факт, что отряды Корейской Республики в то время имели во Вьетнаме высший коэффициент по убийствам, сейчас ничего не значил.
Снаружи послышались шаги, дверь отворилась, и на пороге появился молодой китайский офицер. Он щелкнул пальцами, и я, как послушный пес, вскочил на ноги и подошел к нему. Два охранника уволокли тело корейца за ноги; его голова была обернута одеялом. Чтобы пол не пачкать. Кровью. Офицер, игнорируя меня, закурил и пошел по коридору — я плелся сзади.
Пройдя мимо комнаты допросов — слава тебе, Господи, — мы остановились у кабинета начальника лагеря. Офицер постучался, втолкнул меня внутрь и закрыл дверь.
За столом, что-то торопливо записывая, сидел полковник Чен-Куен. Затем, после продолжительного молчания, он поднялся. Подойдя к окну, выглянул наружу.
— Припозднились в этом году дожди.
Я не смог ничего ответить на этот перл мудрости, да, видимо, этого и не требовалось. Полковник, не поворачиваясь, сразу же приступил к делу:
— Эллис, боюсь, должен буду тебя огорчить. Я только что получил необходимые инструкции от Генерального Комитета в Ханое. Вы с генералом Сен-Клером будете казнены сегодня утром.
Развернувшись, со скорбным лицом, он продолжал говорить, но мне казалось, что от динамика отсоединили провода и рот полковника разевается совершенно беззвучно, — что он хотел сказать, я так и не понял.
Затем он ушел. Больше я его никогда не видел. Вскоре дверь распахнулась в очередной раз, я было подумал, что за мной пришла охрана, но оказалось, что я ошибся. На пороге стояла Мадам Ню.
Она носила форму, напоминающую что угодно, только не униформу солдата Народной Армии, — ее шил мастер своего дела. Кожаные высокие ботинки, гимнастерка с глубоким вырезом, подчеркивающим упругость и отличные данные выглядывающих полных грудей. Темные глаза сверкали от слез, на белом лице — выражение скорби.
Она сказала:
— Мне очень жаль, Эллис.
И смех и грех, но я почти ей поверил. Почти, да не совсем. Я подошел поближе, чтобы не промахнуться, харкнул ей в белую морду, открыл дверь и вышел.
Молодой офицер исчез, зато на месте оказались двое ждущих меня охранников. Мальчики, подумал я, куда же вы лезете — приземистые пейзане, выхваченные прямо с рисовых полей, слишком судорожно для профессионалов вцепившиеся в свои «Калашниковы»? Один из них двинулся вперед, открыл дверь и показал автоматом: давай.
Территория лагеря оказалась совершенно пустой, я не увидел ни одного заключенного. Ворота были широко распахнуты, сторожевые вышки плавали в утреннем тумане. Мир замер в ожидании. И тут я услышал звук марширующих ног: Сен-Клер вышел из-за угла — рядом с ним шагали офицер и пара солдат.
Несмотря на рваные кроссовки, траченый масккостюм, он выглядел, как всегда, на «пять» — настоящий солдат. Он шагал с той четкостью и экономичностью движений, которая присуща лишь старым служакам. Каждый шаг делался со значением. Казалось, что китайцы его сопровождают. Будто он их вел, а не они его.
Китайцы не слишком жаловали негров, а тех, что с примесью индейской крови, и подавно. Но Сен-Клер был человеком уникальным, таких я ни до, ни после не встречал.
Он остановился, испытующе взглянул на меня, а затем улыбнулся знаменитой сен-клеровской улыбкой, которая как бы говорила вам, что, кроме вас, на всем проклятущем свете больше никого не существует. Я подошел к нему, и вместе мы отправились дальше. Генерал ускорил шаги, и мне пришлось догонять, подпрыгивая и стараясь попасть в ногу. Охрана едва не бежала сзади, а мы... мы снова были на плацу в Бенине — шли, четко печатая шаг и не смотря по сторонам.
Дождь, так долгожданный полковником Чен-Куеном, начался в тот момент, когда мы проходили в ворота. Скорее это можно было бы назвать водопадом — такие ливни начинаются лишь с сезоном дождей. На Сен-Клера он не произвел ни малейшего впечатления, и пришлось одному из охранников забежать вперед и показывать смелому генералу дорогу в ад.
В любой другой день это было бы забавно, но сегодня... Продираясь сквозь потоки воды, мы нырнули в лес и пошли по тропе, ведшей к реке, протекавшей в миле от лагеря.
Через пару сотен ярдов мы добрались до прогалины, полого уходящей вниз от дорожки. По поляне были раскиданы кучи земли, но, приглядевшись, мы начинали понимать, что это могилы — как на маленьком кладбище, только без надгробий.
Офицер ровным, хрипловатым голосом приказал остановиться. Мы выполнили требование и стали осматриваться. Похоже, что места на кладбище практически не осталось, но это не смутило китайца. Он выбрал небольшой участок на дальнем конце прогалины, отыскал две проржавевшие лопаты, вид которых свидетельствовал о том, что им пришлось вдосталь потрудиться, швырнул нам и отошел вместе с двумя охранниками под деревья, оставив одного наблюдать за нашей работой.
Земля в этом месте была суглинистая, копалась легко. Дождь тоже помогал. Почва отделялась целыми пластами, и, прежде чем я понял, что делаю, я оказался по колено в собственной могиле. Да и Сен-Клер не отличался особой сообразительностью. Он копал так, будто в конце работы его ждал приз, и успевал трижды вышвырнуть полные лопаты суглинка, тогда как я лишь одну.
Дождь внезапно замолотил с бешеной силой, смывая последние надежды на помощь. Я должен был умереть. Мысль поднималась в горле мутной волной желчи, и вот тогда это произошло. Стенка моей могилы из-за сильного дождя поползла вниз, и наружу выглянула полусгнившая рука со скрюченными пальцами.
Я слепо отвернулся, хватая ртом воздух, потерял равновесие и рухнул плашмя, лицом вниз. В тот же самый момент другая стенка могилы обвалилась прямо на меня.
Я стал как безумный карабкаться наружу и тут увидел, как Сен-Клер засмеялся — низким, мощным звуком, шедшим словно от корней его существа. Это было настолько бессмысленно, что я не стал обращать на него внимание: у меня и без того было о чем подумать. Вонь разлагающегося тела вонзилась в ноздри, в глаза. Я открыл рот, пытаясь закричать, и земля забила его, выдавливая из меня остатки жизни, а за ней наползала удушающая волна тьмы, скрывшая свет...
Глава 1
Конец мира
Сон всегда заканчивался одинаково: я выпрямившись сидел на постели, воя, как ребенок, заблудившийся в темноте, но что раздражало больше всего, так это смех Сен-Клера, отдававшийся в ушах эхом.
И, как всегда после наступившей следом тишины, я ждал с безумным беспокойством, ждал, что сейчас что-нибудь произойдет, что-нибудь такое, чего я боялся больше всего на свете и чему не мог подобрать название.
Но, как всегда, ничего не произошло. Только дождь хлестал по окнам старого дома, налетая порывами, движимый ветрами, идущими через болота с Северного моря. Я прислушивался, свесив голову набок, ожидал знака, которого, как всегда, не было, слегка трясясь и обильно потея, — таким меня и застала Шейла, появившаяся секундой позже.
Она рисовала: в руке сжимала палитру и три кисти. На ней был старый, с потеками краски, халат. Положив палитру с кистями на стул, она подошла, села на краешек кровати и взяла мою ладонь в свои.
— Что случилось, любимый? Все тот же сон?
Я заговорил хриплым, срывающимся голосом:
— Всегда, всегда одно и то же, Каждая деталь на своем месте вплоть до того момента, когда Сен-Клер захохотал.
Меня неукротимо затрясло, и я в отчаянии сжал зубы. Тогда Шейла скинула халат, забралась под простыни и притянула меня в свои удивительные теплые объятия.
И, как всегда, она прекрасно понимала, что делает, потому что страх обратился сам на себя и стал вертеться с сумасшедшей скоростью, как бешеный пес, пытающийся укусить себя за хвост. Женщина целовала меня, обнимая с бесконечной нежностью. Через какое-то время меня отпустило, а затем таинственно, с помощью непостижимой алхимии, она оказалась на спине, раздвинув ноги, зазывая меня в себя. Все та же старая история, история, которая никогда не наскучит, лучшая в мире терапия — по крайней мере, я так думаю.
* * *
Англичане, служившие в американских частях во Вьетнаме, не принадлежали к высшим аристократическим семействам Великобритании, но нас намного больше, чем думают. Рассказывая о том, что мне приходилось делать за последние три года, я видел в глазах окружающих удивление, недоуменно вздернутые вверх брови, а иногда напарывался и на неприкрытую враждебность.
Вечеринка, на которой я впервые повстречал Шейлу Уорд, ничем не отличалась от подобных псевдоинтеллектуальных сборищ по всей стране. Я отчаянно скучал и не знал никого, кроме хозяйки. Когда ей удалось высвободить для меня минутку своего драгоценного времени, я уже порядком поднабрался — в те дни я проделывал это с неизменным успехом.
Но оказалось, что хозяйка не придала этому факту значения и решила познакомить меня с социологом из Лондонского экономического колледжа, которому каким-то чудом, известным лишь академической элите, удалось защитить докторскую диссертацию по конструктивным ценностям революционного Китая, ни разу не побывав в самой стране.
Сведения о там, что я лучшие годы своей молодой жизни потратил на то, что служил в американских частях спецназа, и определенную часть времени провел в северо-вьетнамском концентрационном лагере, возымели эффект, подобный тому, если бы на социолога со всего размаха наехала трехтонка.
Он сказал мне, что в его глазах я не стою куска дерьма, прилипшего к его ботинку, и это произвело одобрительное действие на стоящих вокруг него людей, но я не придал этому ни малейшего значения.
На беглом кантонском наречии я тут же посоветовал ему, как он может распорядиться своим мнением. Увы, он — эксперт по Китаю — совершенно меня не понял.
Зато понял кое-кто другой. Это и была Шейла Уорд — самая потрясающая из всех женщин, которых я знал. Мечта любого мужчины: черные мягкие сапоги, доходящие до середины икры; ярд или два оранжевой шерсти, обозначавшей платье; ниспадающие на плечи рыжие волосы и рот в полмили длиной. Да, еще волевое крестьянское лицо. Она могла показаться уродливой, но ее спасал рот! С таким ртом она могла за себя не беспокоиться.
— Не думаю, что он станет это делать, — ответила она на чистом китайском. — Да и вам не советую. За такое лет пять дадут.
— Неплохо, — сказал я мрачно. — Но акцент просто кошмарный.
— Йоркшир, — усмехнулась она, — Я просто рабочая девчушка, притворяющаяся крутой. Мой муж читал пять лет лекции в Гонконгском университете.
Разговор был прерван моим приятелем-социологом, который хотел было отпихнуть Шейлу со своего пути, поэтому пришлось мне не очень вежливо стукнуть его в «солнышко», отчего он с хриплым воплем повалился на пол.
Стукнул я его средними фалангами пальцев, широко расставив костяшки.
Не очень хорошо помню, что случилось дальше, однако Шейла вывела меня на улицу, и никто почему-то не стал этому препятствовать. Затем я почувствовал дождь на лице и понял, что привалился к машине, стоящей под уличным фонарем.
Женщина застегнула мою полушинель и угрюмо произнесла:
— Вы вели себя очень некрасиво.
— Дурная привычка после Вьетнама.
— А в драки частенько ввязываетесь?
— Бывает. — Я попытался прикурить. — Либо я раздражаю людей, либо они меня.
— А после чувствуете себя лучше? — Она покачала головой. — Вам никогда не приходило в голову, что существуют и другие способы снять напряжение?
С ее плеч свисал красный макинтош — я сунул руку и нащупал ее удивительно твердую грудь.
Она спокойно сказала:
— Теперь, надеюсь, понятно, что я имела в виду?
Я откинулся на капот и подставил дождю лицо.
— Я умею не только бить людей, но и еще кое-что, и весьма недурно. Например, спрягать латинские глаголы или находить север по часовой стрелке часов. Еще готовить. Обезьянье рагу у меня получается просто изумительно, а моим коронным блюдом являются древесные крысы на палочках.
— То, что мне нужно, — ответила Шейла. — Похоже, у нас должно сладиться.
— Одна загвоздка, — продолжил я. — Постель.
Она нахмурилась:
— Надеюсь, там, во Вьетнаме, ты ничего не потерял?
— Не волнуйтесь, мэм, с этим делом полный порядок, все в рабочем состоянии, — буркнул я угрюмо. — Просто я никогда не был асом в этом отношении. Китайский психиатр сообщил мне, что это все оттого, что, когда мне было четырнадцать лет, дед застал меня в койке с французской дамочкой и выбил из меня мозги с помощью любимого им терновника. Эту палку он таскал с собой всегда еще с «пустынной» компании. Он был тогда генералом, поэтому не простил мне, когда она сломалась о мою спину.
— О спину? — переспросила Шейла.
— Точно, поэтому не думаю, что ты дашь мне удовлетворительную оценку.
— А проверить нельзя? — Снова передо мной была донкастерская шлюха, и ее йоркширский акцент плавал в дожде. — Что ты делаешь, я имею в виду, чем зарабатываешь на жизнь?
— Как вы там это называете? — Я пожал плечами. — Последний из динозавров, кажется? Ну вот я и есть подобный монстр — до полного истребления. Я довольствуюсь тем, что в нашем обществе называется личным состоянием, — многими состояниями. А если остается время, пописываю кое-что.
Услышав это, она улыбнулась и внезапно превратилась в ослепительную красавицу — и мир на мгновение замер.
— Ты как раз то, что я искала себе на старость.
— А ты мне кажешься уникальной. А еще огромной, шикарной, чувственной...
— Вот это в точку, — усмехнулась она. — Меня всегда заносит, потому что я чертежница в рекламном агентстве, разведенка тридцати семи лет. Просто ты видел меня в искусственном свете, любимый.
Я начал сползать вниз. Шейла подставила мне плечо, а рукой профессионально обшарила все карманы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20