Грег и Кэрк теперь редко приезжали домой, так как оба после мичиганской школы поступили в высшие учебные заведения: Грег — в Колумбийский университет, где он намеревался изучать медицину, а Кэрк — в университет штата Оклахома, где хотел заняться журналистикой.
А она все качалась на волнах… Все еще была между сном и бдением.
В доме, расположенном близ озера Куортон, в северном предместье Бирмингема, царила тишина. Адам давно уехал. Как почти все ответственные работники автомобильной промышленности, он в половине восьмого уже сидел за своим столом в надежде успеть поработать часок до прихода секретарей. Утром Адам, по обыкновению, делал гимнастику, минут десять бегал по улице, потом принимал душ и сам себе готовил завтрак. Эрика перестала этим заниматься после того, как Адам откровенно сказал ей, что еда отнимает у него слишком много времени, — теперь он вечно спешил и глотал все подряд, без разбора, не позволяя себе расслабиться и хотя бы эти четверть часа отдохнуть в ее обществе. И вот как-то утром он ей просто сказал: “Дружок, не надо вставать. Я сам себе приготовлю завтрак”. И приготовил, приготовил и на другой день, и во все последующие дни — так оно и пошло, хотя Эрике и неприятно было сознавать, что по утрам она больше не нужна Адаму, что ее изобретательные меню на завтрак, весело накрытый стол и само присутствие скорее раздражают его, чем доставляют удовольствие.
Эрике становилось труднее и труднее мириться с тем, что Адама все меньше интересовали домашние дела и все больше захлестывала работа. В то же время он был на редкость внимателен к ней. Стоило зазвонить будильнику, как Адам тотчас его выключал, чтобы не разбудить Эрику, и немедля вылезал из постели, хотя еще совсем недавно, проснувшись, они инстинктивно тянулись друг к другу, находя в лихорадочно быстрых объятиях даже больше удовлетворения, чем ночью. И пока Эрика еще лежала, стараясь дышать ровнее, чтобы унять бешеное биение сердца, Адам, вылезая из постели, шептал: “Ну можно ли лучше начать день?”
Но теперь все это было в прошлом. Они никогда уже по утрам не искали близости и редко — по ночам. В любом случае утром они были как чужие. Адам быстро просыпался, стремительно следовал раз навсегда заведенной рутине и — исчезал.
Сегодня утром, услышав, как Адам ходит внизу, Эрика подумала было нарушить установившийся порядок и присоединиться к нему. Но ведь главное для него — скорость: быстрее двигаться и создавать быстроходные машины, для производства которых и существовала его группа планирования, — последним ее детищем был “Орион”, который скоро рассекретят. К тому же человек, столь способный, как Адам, может приготовить себе завтрак так же быстро, как это делает Эрика, — он даже может приготовить его, если потребуется, для полудюжины человек, а такое бывало. Тем не менее Эрика все раздумывала, не встать ли и не выйти ли к нему, когда услышала, как взревел мотор и Адам умчался на своей машине. Значит — опоздала.
Куда исчезли все цветы? Куда девались любовь, жизнь, идеальная пара — Адам и Эрика Трентон, молодые, еще совсем недавно влюбленные друг в друга? Куда, куда?.. И Эрика заснула.

Когда она проснулась, дело уже шло к полудню, и водянистое осеннее солнце светило сквозь прорези в жалюзи на веранде.
Снизу доносились постукивание и гул пылесоса — Эрика с облегчением подумала: значит, миссис Гуч, приходившая убирать дом дважды в неделю, уже за работой и она, Эрика, свободна. Можно будет не заниматься домом, хотя последнее время она вообще уделяла ему куда меньше внимания.
У постели лежала утренняя газета. Должно быть, Адам оставил — такое с ним случалось. Взбив повыше подушки, Эрика села в постели — ее длинные светлые волосы тотчас рассыпались по плечам — и развернула газету.
Значительное место на первой полосе было отведено нападкам Эмерсона Вэйла на автопромышленность. Эрика наскоро пробежала глазами почти весь очерк — он не заинтересовал ее, хотя порою у нее самой возникало желание напуститься на автомобильную промышленность. Она никогда не увлекалась автомобилями — даже когда переехала в Детройт, — хоть и очень старалась ради Адама. Ее даже возмущало то, что столь многие автомобилестроители с головой погружаются в свою работу, не оставляя времени ни на что другое. Отец Эрики, старший пилот на одной из воздушных трасс, был знатоком своего дела, но, выйдя из кабины самолета и направляясь домой, все служебные заботы оставлял позади. Его жизненные интересы были сосредоточены вокруг семьи, а потом еще — порыбачить, смастерить что-нибудь из дерева, почитать, поиграть на гитаре, порой просто посидеть на солнышке. Эрика знала, что даже сейчас ее отец и мать проводят гораздо больше времени вместе, чем они с Адамом.
Когда она вдруг объявила о своем намерении выйти замуж за Адама, отец сказал ей: “Ты — сама себе хозяйка и всегда поступала, как хотела. Так что возражать против твоего намерения я не стану, а если бы даже и стал, это ничего бы не изменило, поэтому лучше уж выходи замуж с моего благословения, чем без него. А со временем, может, я привыкну к тому, что у меня зять почти одних со мной лет. Человек он вроде порядочный, мне он нравится. Но об одном я хочу тебя предупредить: он честолюбив, а что такое честолюбие — особенно там, в Детройте, — ты еще не знаешь. И если у вас жизнь не заладится, так по этой причине”. Эрика порой думала: до чего же наблюдателен — и до чего прав — был отец!
Мысли Эрики вернулись к газете и Эмерсону Вэйлу, смотревшему на нее, осклабясь, с фотографии над статьей в две колонки. Интересно, каков этот молодой критик автомобильной промышленности в постели, подумала она и решила: скорее всего никуда не годится. Она слышала, что в его жизни не было женщин — как, впрочем, и мужчин, — хотя ему и пытались приклеить ярлык гомосексуалиста. Просто слишком стало много усталых, истрепанных мужчин. Она небрежно перевернула страницу.
Ничего такого, что удержало бы ее интерес, не было, начиная с международных событий — в мире происходили те же катавасии, что и всегда, — и кончая разделом светской хроники, где мелькали привычные фамилии автомобильных боссов: Форды принимали итальянскую принцессу, Роши были в Нью-Йорке, Таунсенды присутствовали на симфоническом концерте, а Чейпины охотились на уток в Северной Дакоте. На следующей странице Эрика задержалась взглядом на колонке, подписанной “Энн Лэндерс”, и тут же стала мысленно составлять письмо к ней: “Моя проблема, Энн, — обычная проблема замужней женщины. По этому поводу много шутят, но шутки выдумывают люди, с которыми ничего подобного не происходит. А истина чрезвычайно проста: говоря откровенно, мне просто не хватает мужского внимания… Уже давно между мной и мужем ничего нет…”
Нетерпеливо, со злостью Эрика скомкала газету и отбросила одеяло. Выскользнув из постели и подойдя к окну, она резко дернула за шнур — комнату залил дневной свет. Затем она поискала глазами сумку из коричневой крокодиловой кожи, с которой выходила накануне, — сумка лежала на туалетном столике. Эрика порылась в ней, нашла маленькую кожаную книжечку и, листая странички, направилась к телефону, стоявшему у кровати с той стороны, где спал Адам. Она, не раздумывая, быстро набрала номер. Руки у нее дрожали, и она положила книжечку на кровать рядом с собой. Женский голос произнес:
— “Детройтские подшипники и автодетали”. Эрика назвала имя, записанное у нее в книжке такими каракулями, что только она могла их разобрать.
— В каком отделе он работает?
— По-моему, в отделе сбыта.
— Одну минутку.
До Эрики доносился гул пылесоса. Пока он гудит, она могла быть уверена, что миссис Гуч не подслушивает.
В трубке раздался щелчок и послышался другой голос, но не тот, который ей был нужен. Эрика повторила имя нужного ей человека.
— Да, такой тут есть. — Она услышала, как он крикнул:
— Олли! — Затем другой голос:
— Я взял трубку. — И уже гораздо отчетливее:
— Алло!
— Это Эрика. — И уже менее уверенно добавила:
— Вы, наверное, помните.., мы встречались…
— Конечно, конечно, помню. Вы откуда говорите?
— Из дому.
— Дайте ваш номер. Она сказала.
— Повесьте трубку. Я сейчас перезвоню. Эрика ждала и нервничала, не в силах решить, стоит ли вообще снимать трубку, но когда раздался звонок, она тотчас ее взяла.
— Привет, детка!
— Здравствуйте, — сказала Эрика.
— Для особых разговоров нужен и особый телефон.
— Я понимаю.
— Давненько мы не видались.
— Да. Давно. Молчание.
— А ты зачем позвонила мне, детка?
— Ну, я подумала.., что мы могли бы встретиться.
— Для чего?
— Может, пошли бы вместе чего-нибудь выпить.
— Мы уже в прошлый раз пили. Помнишь? Весь день тогда проторчали в этом чертовом баре в гостинице на шоссе Куинс.
— Я знаю, но…
— И в позапрошлый раз тоже.
— Но ведь тогда мы только в первый раз встретились.
— О'кей, не будем считать тот первый раз. Дамочка раскладывает пасьянс, как считает нужным, — это ее дело. Но уж на второй-то раз мужик рассчитывает добиться чего-то, а не торчать весь день в обжираловке. Потому-то я и спрашиваю: что у тебя на уме?
— Я думала.., если б мы встретились, я бы объяснила…
— Не выйдет.
Она опустила руку, державшую трубку. Да что же это она делает, как можно даже говорить с таком… Есть же другие мужчины. Но где?..
В мембране заскрипело:
— Ты еще туг, детка? Она поднесла к уху трубку.
— Да.
— Послушай, раз ты молчишь, я тебя сам спрошу; ты хочешь, чтоб я переспал с тобой?
Эрика чуть не расплакалась от унижения — она была сама противна себе.
— Да, — сказала она. — Да, этого я и хочу.
— Значит, на этот раз ты уверена. Больше меня не надуешь?
Великий Боже! Он что же, хочет, чтоб она дала ему расписку? Она подумала: “Неужели женщины доходят до такого отчаяния, что способны простить подобную грубость?” Ви-Эилю, За.
— Уверена, что нет, — сказала Эрика.
— Блестяще, детка! А что, если мы с тобой сговоримся на будущую среду?
— Я думала.., может быть, раньше. — Ведь до среды еще целая неделя.
— К сожалению, детка, не выйдет. Через час уезжаю в командировку. В Кливленд на пять дней… — Он хрюкнул. — Надо ведь, чтоб и огайские девочки не скучали.
Эрика принужденно рассмеялась:
— А у вас действительно широкий диапазон действий.
— Еще какой — ты удивишься, когда узнаешь. Она пожала плечами и мысленно ответила: “Нет, не удивлюсь. Больше я уже ничему не удивлюсь”.
— Я позвоню тебе сразу, как вернусь. А ты не остывай, пока меня не будет. — Снова пауза. И потом:
— В среду-то ты будешь в порядке? Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Конечно. Неужели вы думаете, я такая дура, что не подумала об этом? — не выдержала Эрика.
— Ты и представить себе не можешь, сколько женщин об этом не думают.
Эрика слушала его так, словно все, что он говорил, относилось не к ней. “Неужели он никогда не пытался сказать женщине что-то приятное, а не мерзость?” — думала она.
— Мне пора, детка! Назад, в соляные копи! Надо денежки зарабатывать!
— Прощайте, — сказала Эрика.
— До скорого.
Она повесила трубку и, закрыв лицо руками, горько заплакала — плакала она долго, молча; по длинным пальцам ручейками стекали слезы.

Позже, споласкивая в ванной лицо и гримируясь, чтобы не так заметны были следы слез, Эрика продолжала размышлять: “Должен же быть какой-то выход”.
Вовсе не обязательно встречаться с ним через неделю. Адам, хоть ничего и не знает, все это может поломать.
Достаточно, чтобы в течение этих семи ночей он был хоть однажды с ней близок, и она устоит перед соблазном, потом заставит свою плоть слушать голос разума. Ведь ей хотелось лишь, чтобы ее любили, чтобы она была нужна и чтобы могла в ответ дарить любовь, — к большему она никогда не стремилась. Она ведь все еще любила Адама. И, закрыв глаза, Эрика принялась вспоминать, как они впервые предались любви, как она тогда была нужна ему.
И Эрика решила, что поможет Адаму. Сегодня ночью — да и в другие ночи, если потребуется, — она все сделает, чтобы его потянуло к ней: вымоет голову, чтобы от волос хорошо пахло, надушится особыми манящими духами, наденет прозрачную ночную сорочку… Стой-ка! Она купит себе новую ночную сорочку — сегодня, тотчас же.., в Бирмингеме.
И она принялась поспешно одеваться.
Глава 4
В красивом сером административном здании, где вполне мог бы располагаться сенат какого-нибудь штата, еще царила тишина, когда Адам Трентон подкатил к нему с улицы на своей кремовой спортивной машине и съехал в подземный гараж. Он круто развернулся, так что взвизгнули шины, поставил машину в свой бокс и, изогнув длинное тело, вылез из-за руля, оставив ключи в зажигании. От вчерашнего дождя на новеньком лаке машины остались пятна, — ее, как всегда, вымоют, заправят и при необходимости произведут мелкий ремонт.
Высшему начальству — в счет дополнительных льгот — каждые полгода полагалась новая машина по выбору, со всеми новинками, какие пожелает будущий владелец, плюс бесплатное горючее и техобслуживание. В зависимости от компании, в которой человек работал, он брал себе одну из люксовых моделей — “крайслер импириэл”, “линкольн”, “кадиллак”. Лишь немногие вроде Адама предпочитали легкие спортивные машины с мощным двигателем.
Адам пошел по черному натертому полу гаража, безукоризненно чистому и сверкающему. Шаги его гулко зазвучали под сводами.
Посторонний наблюдатель увидел бы перед собой высокого, стройного, атлетически сложенного мужчину лет сорока двух, в сером костюме, с удлиненной, чуть наклоненной вперед головой, словно она тянула все тело. Теперь Адам Трентон одевался строже, чем в былые дни, но по-прежнему производил впечатление человека, следящего за модой и предпочитающего яркие тона. У него было живое, с правильными чертами лицо, синие глаза и прямой жесткий рот, чуть подрагивавший в усмешке, — в общем и целом Адам производил впечатление человека сильного, прямого и честного. Впечатление это подтверждалось и его манерой говорить — открыто, напрямик, что часто обезоруживало собеседника: эту тактику он намеренно применял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10