Мне предлагали должность судьи, первого в
стране судьи - экс-мужчины. Самые известные университеты приглашали меня
возглавить кафедры. Женские объединения требовали докладов на тему: как я
себя чувствую в качестве женщины. Женское освободительное движение
назначило меня своим вице-президентом, ссылаясь на то, что, как бывший
мужчина, я особенно тонко чувствую неравноправие и дискриминацию, которым
подвергается сегодняшняя женщина. Правительство планировало послать меня
за границу в качестве представителя его миролюбивой политики: как-никак
астронавтов и космонавтов насчитывалось уже несколько десятков, а мутантов
- всего один. Слава моя достигла своего апогея, когда одна из подпольных
преступных организаций стала угрожать, что похитит меня. В качестве
ценнейшего индивида нации я круглосуточно находился под охраной полиции.
Однако Ваксмут был недоволен. Он становился все раздражительнее, хотя
я регулярно ходил к нему на прием.
- Ваша жизнь принадлежит науке, - ворчал он, - а не этому цирку. Весь
мир говорит о синдроме Ваксмута, а мы не имеем ни малейшего понятия о том,
что он из себя представляет и откуда взялся. А что происходит с вашими
генами? Изменились ли вы? Если да, то как? Вы хоть и научились наконец-то
произносить без запинки "дезоксирибонуклеиновая кислота", но разве мы
знаем, какое влияние она оказала на внезапное изменение вашего пола? Перед
нами только вы - симпатичная молодая женщина с мужским прошлым, и это все,
что мы действительно знаем. Но это было известно нам и в тот день, когда
доктор Таубер привел вас ко мне на прием. - Он оборвал себя. - Ах,
ничего-то вы не понимаете! Однако мне показалось, что я его понимаю. Во
мне шевельнулось что-то, похожее на женский инстинкт. Но был ли я теперь
женщиной? Я имею в виду - в душе?
Крупный коллоквиум, которому надлежало ответить на этот вопрос,
закончился явным провалом. Ряд за рядом заполнили корифеи науки из разных
стран мира: психологи, психиатры, сексологи и так далее. Профессор Ваксмут
и я сидели на небольшом возвышении, пресса расположилась на галерке,
повсюду стояли телекамеры. Вопросы задавались самые каверзные.
Мне следовало, по-видимому, отвечать на них вполне определенно, без
затей. Но, честно говоря, я и сам не знал, влечет ли меня все еще к
женщинам, или во мне уже выработался вкус к мужчинам. Интрижка с Сюзанной
закончилась, это правда. Она сказала, что готова оставаться со мной и
дальше, но я не решился использовать ее привязанность. А еще был случай с
одним молоденьким лифтером, вручившим мне корзину цветов от одной
рекламной фирмы. Он, покраснев вдруг, попросил разрешения разочек
поцеловать меня в щеку, что я ему и позволил. Больше ничего не было. При
той суматохе, что постоянно окружала меня, не было просто никакой
возможности заниматься своими чувствами, будь то по отношению к мужчинам
или женщинам.
- Господа, - заявил я, - после долгих и бесплодных поисков ответа на
большинство вопросов, как мне ни жаль, я не могу прийти ни к какому
решению. Я знаю только одно: из присутствующих в этом зале никто не
возбуждает во мне каких бы то ни было чувств.
Это заявление вызвало смех и привлекло на мою сторону симпатии, но
оно не решило моих проблем. А на лице профессора Ваксмута я заметил
выражение явной обиды.
Неожиданно мое положение изменилось. Мир потрясло сообщение
информационных агентств с пометкой "срочно" о том, что в Ливерпуле
портовый рабочий Гэс Иммет превратился в женщину и взял себе имя
Гвендолина. Несколько часов спустя из Стамбула сообщили, что турецкий
трубач по имени Хаким аль Бюльбюль изменил свой пол. Из Лимы (Перу) и из
Бангалора (Южная Индия) поступили аналогичные известия о мутации, однако
эти случаи (речь шла о погонщике мулов и о считавшемся святым гуру) не
были подтверждены медицинскими авторитетами.
Во всяком случае, я уже больше не являлся единственным живым
экземпляром синдрома Ваксмута. Не могу утверждать, что сие обстоятельство
меня опечалило. Как-никак утешительно иметь друзей по несчастью, если
только считать несчастьем превращение в женщину после целого ряда лет,
прожитых мужчиной. Я написал Гвендолине письмо и, как мутант с
многомесячным опытом, дал ей несколько советов. Гвендолина с
благодарностью мне ответила и рассказала несколько забавных историй о
реакции своих коллег в порту на ее новое положение. Если бы я знал
турецкий, я бы написал и Хакиму аль Бюльбюлю, доверять же интимные
подробности переводчику было не в моих правилах.
Профессор Ваксмут слетал в Ливерпуль, а затем в Стамбул. После
возвращения настроение у него стало еще более мрачным. У обоих мужчин, по
его рассказам, симптомы были точно такие же, как у меня. Оба превратились
в законченных женщин, в процессе превращения у них бесследно исчезли
имевшиеся ранее мужские признаки. Сам процесс превращения оставался
загадкой. Как и у меня, он произошел во время глубокого сна.
Комментарии в прессе становились все менее оптимистичными. Один
мутант - это сенсация, что-то вроде чудовища, выставленного на всеобщее
обозрение. Однако три или пять, если сообщения из Перу и Южной Индии
соответствовали действительности, уже давали повод к размышлению. Причин
для общественного беспокойства пока что не было, но и отмахнуться от этого
обстоятельства было не так-то просто. Высказывались различные мнения о
происхождении синдрома Ваксмута и о методах его лечения, их противоречивый
характер вызывал недовольство. Уж если между врачами, на которых народ
полагался, шли столь ожесточенные споры, то как должны относиться к этому
новому феномену обыкновенные граждане?
В редакционных статьях и в комментариях прессы появилось определенное
беспокойство, когда в понедельник, после Благовещения, хлынул настоящий
поток сообщений о новых мутациях. Они поступили из Норвегии и Италии, из
Южной Африки и Бразилии, из Огайо, Флориды, из Мэна и Онтарио, из Японии
(два случая), с острова Бали, из Таиланда, Израиля, Ирана и Марокко.
Спустя день пришли дополнительные сообщения из Финляндии и Тироля, из
Судана, Южной Франции, Испании (один случай в Каталонии, другой - в
Валенсии), из Мексики, Парагвая, с острова Барбадос, а также из Пакистана
(три случая), из Гонолулу и из Австралии. Даже в Исландии один проводник
по глетчерам, здоровенный детина, вдруг превратился в женщину. Он, правда,
отказывался носить женское платье, нарочито пытался говорить басом и
надеялся, что к лету вновь обретет гордый облик мужчины.
Стали поговаривать о новой болезни, если все это только можно было
назвать болезнью. От нее, разумеется, никто не умирал. И, бесспорно, это
была еще не эпидемия. Однако самое страшное заключалось в
неопределенности: никто не знал, когда, где и кого эта болезнь настигнет.
Любой мужчина, засыпавший спокойно рядом со своей собственной супругой,
мог проснуться на следующее утро в качестве представителя другого пола.
Что сие означало для его семейной жизни, для его работы и привычных
занятий, нетрудно себе представить. Но какова наша хваленая медицина?
Неужели нашим знаменитым врачам, нашим университетам и исследовательским
центрам не хватало компетентности для синдрома Ваксмута? А правительства?
Биллионы выбрасывались на ветер, а для исследования синдрома Ваксмута в
международном масштабе не предпринималось ни малейших шагов. Неужели
нельзя было организовать на эту тему хотя бы международный научный
симпозиум? Неужели надо ждать, пока все будет слишком поздно?
С Востока раздавались иные голоса. В социалистических странах, писала
"Литературная газета", не отмечено ничего даже приблизительно похожего на
синдром Ваксмута. Эта странная мутация от мужчины к женщине, вероятно,
является симптомом капиталистического вырождения, аналогичным падению
общественных нравов и широко распространенному пристрастию к вредным
наркотикам. После того, как в Польше было установлено превращение большого
числа католических монахов в набожных монахинь, и после того, как до
Москвы дошли сообщения о мутациях от мужчины к женщине из Казахстана,
Эстонии, Владивостока и Еревана, "Литературная газета" изменила свою
линию. Она успокоила читателей, заявив, что синдром Ваксмута в
действительности является синдромом Безыменского и что профессору Андрею
Филипповичу Безыменскому еще в шестидесятых годах прошлого столетия
удалось установить подобные мутации в шахтерских районах Урала.
Таково было положение перед тем, как лавина пришла в движение.
Я хорошо помню ту весну: еще никогда не цвели так прекрасно деревья и
никогда небо не было таким высоким и голубым. Но у людей началась паника.
Ежедневные несколько десятков случаев синдрома Ваксмута, распределившись
по всему земному шару, разрастались сначала до сотен, затем до тысяч,
потом до десятков тысяч. С болью приходилось наблюдать, как редеет мужское
население на улицах городов, в театрах, автобусах, поездах и самолетах.
Те, кто еще оставались мужчинами, становились пугливыми и необщительными,
они напоминали усталых мух, ползущих в зимний день по подоконнику.
Женщины, из-за мутации вдруг становившиеся вдовами, пытались сохранить
видимость семейной жизни, но, поскольку их сыновья тоже превращались в
дочерей, институт семьи приобретал совершенно иной, какой-то сумбурный
характер. В определенных кругах снова стали организовываться оргии, в
которых немногочисленные участники мужского пола, раздобытые хозяйками,
бессовестно эксплуатировались. Многие правительства носились с идеей
ввести квоты на мужчин, но из-за стремительного роста процента мутаций
любое распределение оказывалось иллюзорным еще до того, как оно
приобретало силу закона.
Наука оказалась бессильной - мужчины в отчаянии пытались помочь себе
сами. Одни запирались в мансардах, другие искали прибежища в пещерах или
одиноких горных хижинах, чтобы как-то избежать этой заразы. Кое-кто снова
поверил в чудодейственную силу чеснока, в массажи соответствующих органов,
в яд кураре, в воды святых источников. Предпринимались массовые
паломничества в Лурд, в Мекку, Бенарес, Загорск, Лхасу, но из каждой
тысячи мужчин-паломников, отправлявшихся в путь, в среднем триста
возвращались мутантами. В рассказах и романах писатели обсуждали новую
тему и вытекавшие из всего этого осложнения для кино и театра. Многие
авторы, приступавшие к своей работе мужчинами, заканчивали ее женщинами,
что опять-таки давало прекрасный материал критикам и литературоведам для
сравнительного анализа мужского и женского стиля повествования.
Средства массовой информации, которые поначалу ежедневно публиковали
цифровые данные о мутациях, основывающиеся на сравнительных данных из
типичных регионов, прекратили эту деятельность. Теперь они ограничивались
только сообщениями о наиболее важных случаях. Например, они сообщили о
том, что один известный гамбургский газетный издатель после мутации
выпрыгнул из окна своего офиса, находившегося на самом высоком этаже
издательства. Но это был исключительный случай. А вообще-то мутанты
переносили свои превращения, как и подобает мужчинам: они старались
извлечь из своего нового лица и новой фигуры максимум преимуществ. Люди
мне даже рассказывали, что им доставляет определенное удовольствие
наблюдать за тем, как здоровая молодая девица (вероятно, мутантка)
управляет бульдозером, или взбирается на мачту высоковольтной линии, или
выпроваживает скандалиста из забегаловки, в которой бедняга укрылся для
того, чтобы утопить в водке свои мрачные предчувствия.
Несмотря на очевидную бессмысленность, я продолжал ходить на прием к
профессору Ваксмуту. Теперь он жил словно проклятый, как если бы он сам
изобрел этот названный его именем синдром. Все надеялись, что в конце
концов ему удастся найти средство, которое победит злосчастную мутацию, но
по мере того, как таяли надежды и как выдыхались шутки на его счет, он все
больше и больше уединялся со своими сыворотками и препаратами.
В тот день, когда я пришел к нему на прием, дверь мне открыла не
медсестра.
- Боже мой! - воскликнул я. - Ведь это же...
- Зовите меня Агнеса.
Профессор Ваксмут провел меня в свой кабинет и жестом предложил сесть
на привычное место.
- Это случилось в прошлую ночь. Я давно уже этого ждал: да и почему
непременно меня должен был пощадить мой собственный синдром. Я, правда,
надеялся испытать при этом кое-какие ощущения, провести наблюдения,
сделать соответствующие записи. Увы, я все проспал. Ну, как я выгляжу?
- Великолепно!
Профессор Ваксмут был видный мужчина, моложавый для своих лет,
крепкого телосложения. Кое-что из этого перешло и в его женский облик.
- Быть может, если бы вы чуть-чуть по-другому зачесывали волосы...
Разрешите? - Я подвел профессора Ваксмута к зеркалу, вытащил свою расческу
и немного поэкспериментировал над его прической. - Вот, так будет
симпатичнее.
- Знаете, мне ведь так многому нужно у вас учиться.
Мы сели на кушетку. Профессор Ваксмут взял меня за руки.
- Чего я только не передумал за прошлую ночь, перед тем... перед тем,
как произошла мутация. Ваксмут, сказал я себе, от природы никуда не
уйдешь. Вспомни о несметном количестве бактерий, которых нам удалось
уничтожить, даже среди них появляется вдруг какой-нибудь устойчивый к
пенициллину вид.
1 2 3