СНОВИДЕНИЯ - СВЯТОЕ ДЕЛО


Когда мне было семь лет, я, начитавшись страшных сказок, стал
жаловаться своему отцу, что меня начали преследовать кошмары.
- Они меня совсем замучили, папа, - хныкал я. - Я не могу убежать от
них и не могу прогнать их - этих большущих чудовищ с острыми клыками и
когтями вроде тех, что на картинках в книжке, и не могу заставить себя
проснуться. Да, папа, никак не могу проснуться.
Отец выдал пару весьма теплых слов по адресу тех недоумков, которые
допускают, чтобы такие книжки попадались на глаза малолеткам, затем
ласково сгреб мою ручонку в свою огромную лапищу и повел меня на
расположенный поблизости небольшой выгон.
Отец у меня был человеком мудрым, обладавшим чисто крестьянской
сметкой в отношении того, чем в состоянии отблагодарить земля того, кто на
ней усердно трудится. Он был в равной степени близок как к матери-Природе,
так и к человеческим сердцам и умам, ибо в конечном счете поддержание
человеческой жизни зависит только от добрых взаимоотношений, что
устанавливаются между человеком и землей.
Он присел на пенек и показал показавшейся мне тогда невообразимо
огромным револьвер. Теперь-то я знаю, что это был обыкновенный кольт
армейского образца 45-го калибра. Но для моего детского глаза он казался
прямо-таки чудовищным оружием. Мне уже приходилось видеть раньше
малокалиберные спортивные винтовки и охотничьи дробовики, но в отличие от
них из кольта нужно было стрелять, держа его в одной руке. Боже, до чего
же тяжеленным оказался для меня этот револьвер. Вес его был до того
несоизмерим с моей ребячьей силенкой, что он оттягивал мою тощую ручонку
до самой земли, пока отец терпеливо показывал, как правильно его держать.
- Он убивает наповал, Пит, - объяснял отец. - И не существует ничего
на всем белом свете, да и за пределами его, чего не могла бы остановить
выпущенная из "билли" пуля. Из него можно убивать и львов, и тигров, и
людей. А если прицелиться получше, то можно свалить и разъяренного слона.
Поверь мне, сынок, нет ничего такого, что может тебе повстречаться, даже
во сне, что не сумеет образумить добрый старый "Билли". И с сегодняшнего
дня он будет всегда при тебе во всех кошмарах, что могут тебе привидеться,
так что больше тебе нечего бояться чего бы то ни было.
Эти слова глубоко запали в мое восприимчивое сознание. Не прошло и
получаса, как запястье мое уже огнем пылало от мучительной боли, которую
вызывала бешеная отдача этого кольта. Но зато я собственными глазами
видел, как тяжелые пули насквозь пробивают фанерный щит толщиной в два
дюйма, да еще обитый кровельным железом. Я, щурясь, брал на прицел мешок с
пшеницей, нажимал на спусковой крючок, отдача буквально выдергивала
предплечье из суставов, но я отчетливо видел, как в мешке раз за разом
прорывали дыры размером в кулак.
В ту ночь я спал с "билли" у себя под подушкой. И прежде, чем в конце
концов полностью погрузиться в стихию сновидений, на всякий случай еще раз
провел пальцами по холодной, вселявшую такую уверенность, поверхности
рукоятки.
Когда все то ужасное, что меня мучило в сновидениях, не замедлило
явиться и в ту ночь, я почти обрадовался этому. Я был готов к встрече. Со
мной был кольт, он казался теперь куда легче, чем в те часы, когда я
бодрствовал - или, может быть, во сне рука у меня стала больше и,
соответственно, сильнее. Два чудовища мгновенно рухнули наземь, стоило
только взреветь и лягнуться моему "билли", а остальные развернулись и дали
деру.
Тогда я, смеясь, стал преследовать их и палил в них прямо с бедра.
Отец не был профессиональным психологом, однако он нашел прекрасное
средство против страха - проецирование в подсознание основанное на
непосредственном опыте понятие здравого смысла.
Двумя десятками лет позже тот же самый принцип был применен
по-научному для того, чтобы спасти нормальное состояние психики - да,
пожалуй, и жизнь - Маршэма Красвелла.
- Ты, безусловно, о нем слышал, - уверял меня Стивен Блэйкистон, мой
давнишний приятель еще по колледжу, специализировавшийся в области
прикладной психологии.
- Кажется, - не очень-то уверенно соглашался я. - Научная фантастика,
"фэнтези"... Что-то читал. Муть, да и только.
- Вовсе нет. Вполне пристойное чтиво.
Стив взмахом руки обвел книжные полки в своем служебном кабинете в
новой психиатрической лечебнице, открытой Пентагоном в штате Нью-Йорк.
Перед моим взором предстали многие ряды разноцветных корешков журналов.
- Я фанат этого жанра, - нисколько не стесняясь, признался Стив. - Но
ты же не считаешь меня чокнутым?
Я уклонился от прямого ответа. Всю свою сознательную жизнь я
проработал спортивным обозревателем. Что же касается Блэйкистона, то я
никогда не сомневался в том, что он большой дока в двух сферах - в
психологии и в электронной технике.
- Кое-что из этого, - сказал Стив, - в самом деле безнадежно
устарело, но в целом литературный уровень достаточно высокий, а идеи
стимулируют творческое мышление. Вот уже в течение десяти лет Маршэм
является одним из самых плодовитых и наиболее почитаемых авторов данного
жанра.
Два года тому назад он серьезно заболел и, не успев окончательно
выздороветь, снова занялся литературной деятельностью. О пытался достичь
привычной своей продуктивности, но все более скатывался к чистому
"фэнтези" - весьма изысканному в частностях, но временами полнейшему
вздору.
Он принуждал вовсю работать свое воображение в попытках сохранить на
прежнем уровне ежедневный объем написанного. Напряжение стало слишком
интенсивным. В результате что-то в нем сломалось. Теперь он здесь.
Стив поднялся и стал подталкивать меня к выходу из кабинета.
- Я проведу тебя, чтобы ты смог самолично его увидеть. Он тебя даже
не заметит, потому что сломался в нем как раз сознательный контроль над
собственным воображением. Оно настолько разыгралось, что теперь он, вместе
того, чтобы переносить на бумагу им самим придуманное, живет в нем - для
него это и есть жизнь в самом буквальном смысле.
Далекие планеты, самые невероятные созданья, загадочные приключения -
до мельчайших деталей проработанная фантасмагория, порожденная блестящим
интеллектом, загнавшим себя до состояния полнейшего помешательства
благодаря изощренности собственных выдумок. Воображение увело его из
жестокой реальности неестественно напряженного существования в мир грез. И
он в состоянии сделать этот мир настолько реальным для себя, чтобы
окончательно себя погубить.
- Героем, разумеется, является он сам, - продолжал Стив, открывая
дверь в одиночную палату. - Но иногда умирают даже герои, самим себе
кажущиеся бессмертными. Я очень опасаюсь того, что его разыгравшееся
воспаленное воображение при пособничестве подсознания создаст такой
вымышленный мир, в котором он окажется в безвыходном положении, и герою не
останется ничего иного, как умереть. Тебе, наверное, известно, что такое
самовнушение. Человек, например, вдалбливает сам себе в голову, что на
него напущены злые чары, способные его погубить, - и умирает. Так вот -
Маршэм Красвелл вообразит, что одно из его фантастических чудовищ убивает
героя - в данном случае, его самого, он уже никогда не пробудится от
своего кошмарного сна. Никакие лекарства не помогают. Вот послушай сам.
Стив кивнул в сторону койки, на которой лежал Маршэм. Я склонился над
ним и услышал, как обескровленные губы писателя тихо шепчут:
- ...Мы должны самым тщательным образом прочесать равнины Истака в
поисках Бриллианта. Я, Мултан, в чьих руках сейчас Меч, поведу тебя туда;
ибо Змей должен умереть, а только силой Бриллианта можно преодолеть его
бессмертие. В путь.
Свисавшая безжизненно правая рука Красвелла судорожно дернулась. Он,
по-видимому, звал за собою своих последователей.
- Все еще Змей и Бриллиант? - спросил Стив. - В этом сюжете он живет
вот уже двое суток. Мы можем догадываться о том, что происходит, только
тогда, когда он сам заговаривает в своей роли в качестве героя. Часто это
нечто совсем нечленораздельное. Иногда же искра сознания проскакивает
наружу, и он изо всех сил пытается очнуться. Ужас берет, когда смотришь на
то, как он корчится на своей койке, пытаясь вытянуть себя назад, в
реальный мир. Тебе самому когда-нибудь доводилось биться в безуспешных
попытках стряхнуть с себя мучительный кошмар?
Вот тогда-то я и вспомнил о "билли", кольта 45-го калибра. Когда мы
вернулись в кабинет Стива, я рассказал ему об этом.
- Вот оно! - воскликнул Стив. - Твой отец был абсолютно прав. Я и
сам, по сути, надеюсь спасти Маршэма, пользуясь подобным принципом. Но
чтобы сделать это, мне необходима помощь такого человека, в котором
сочетаются живое воображение с суровым прагматизмом, простой здравый смысл
- с чувством юмора. Да, ты как раз как нельзя лучше подходишь для этой
роли.
- Серьезно? Как же это я в состоянии помочь? Я ведь даже не знаком с
этим человеком.
- Вот и познакомишься, - сказал Стив, и та многозначительность, с
которою он произнес эти слова, была подобна струе холодной воды мне на
спину.
- Ты станешь гораздо ближе Маршэму Красвеллу, чем когда-либо был
близок один человек другому. Я намерен спроецировать тебя - вернее,
изначальную твою сущность, то есть твой разум и твою личность, - в
измученный мозг Красвелла.
Я аж глаза вытаращил от удивления, а затем красноречиво ткнул большим
пальцем в сторону заставленных журналами полок на стене.
- Слишком много на себя берешь, братец Стив, - сказал я. - Что тебе
сейчас больше всего нужно - так это пропустить пару-другую рюмок.
Стив раскурил трубку и водрузил свои длиннющие ноги на один из
подлокотников своего кресла.
- О чудесах или магии не может быть и речи. То, что я предлагаю
проделать, в сущности ничуть не более чудесно, чем тот способ, с помощью
которого твой отец вложил в твою ладонь смертоносный револьвер, чтобы ты
больше ничего не боялся. Просто это несколько сложнее, но все остается в
рамках достижений современной науки.
Ты слышал что-нибудь об энцефалографе? Так вот, да будет тебе
известно, этот прибор в состоянии уловить исходящие из коры головного
мозга нервные импульсы, усилить и записать их, тем самым регистрируя
степень интенсивности или отсутствие - умственной деятельности. Правда, он
не может дать конкретных указаний на то, какого рода эта деятельность, в
чем она заключается, за исключением самых общих данных. Используя
сравнительные диаграммы и другие статистические методы анализа полученных
с его помощью кривых, мы иногда могли поставить диагноз, например,
начальной стадии помешательства. Но больше ничего - пока не начали более
глубокое изучение вопроса здесь, в Пентагоне.
Мы усовершенствовали методы проникновения под черепную коробку и
индукционного улавливания нервных импульсов, научились зондировать любые
известные нам участки мозга. При этом мы пытались выделить из миллионов
ничтожных амплитуде электрических импульсов такие, которые в своей
упорядоченности поддаются дальнейшей расшифровке, составляя те мысленные
образы, что возникают в сознании пациента. В результате мы добились такого
результата, что, если исследуемый объект о чем-нибудь думает, - например,
представляет себе какое-нибудь число, - то приборы соответственно
единообразно реагируют всякий раз, когда он задумывает одно и то же число.
Однако большего нам достичь пока не удалось. Головной мозг
функционирует в основном как единое целое, ни одна из его отдельных частей
не является средоточием того или иного даже совсем простого образа, однако
деятельность одной секции мозга стимулирует интенсивность деятельности в
других секциях - за исключением тех отделов мозга, что заведуют
безусловными рефлексами. Так что, если мы зададимся целью получить цельную
картину мышления, нам придется прибегнуть к вживлению под череп многих
тысяч электродов-зондов, что, конечно, практически невыполнимо. Да и то
это было бы похоже на попытку определить рисунок разноцветного свитера в
результате обследования каждого его крохотного стежка под микроскопом.
Парадоксально, но наши приборы действовали избирательно. Нам нужно
было заниматься не зондированием, а научиться генерировать такое поле,
модуляция которого многочисленными микротоками позволила бы в совокупности
выделить возникающий в мозгу мысленный образ и мы отыскали такое поле.
Однако дальше продвинуться так и не сумели. В каком-то смысле мы снова
оказались там, откуда начинали свои исследования, - ибо для того, чтобы
проанализировать, что же именно воспринимает это поле в процессе
модулирования его микротоками, необходимо прибегнуть к использованию
многих тысяч сложных приборов. В нашем распоряжении оказалась усиленная
мысль в виде совокупности строго определенных электрических импульсов, но
мы не умели расшифровать их.
И мы пришли вот к какому заключению - имеется всего лишь
один-единственный прибор, в должной степени чувствительный и сложный,
чтобы решить поставленную нами задачу. Таким прибором является другой
человеческий мозг.
Взмахом руки я попытался прервать поток его слова.
- Я понял! - вскричал я. - Вы хотите заполучить устройство для чтения
мыслей.
- Гораздо больше, чем это. Когда на следующий день мы производили
контрольные испытания, один из моих ассистентов повысил напряженность поля
- вернее, частоту электромагнитных импульсов, его составлявших, -
совершенно случайно.
1 2 3 4 5 6