Ну вы меня понимаете...
Лицо же Мэри, само по себе красивое, так и светилось женственностью,
детской беззащитностью, ранимостью и хрупкостью - всей той гаммой истинно
женских черт, коих так недоставало у моих современниц.
По долгу службы и просто из любопытства я часто просматривал
старинные архивы и кинохроники, и нахожу, что чисто внешне Мэри очень
похожа на известную фотомодель конца XX-го века Синди Кроуфорд. Да, да!
Поразительное совпадение! Хотя теперь, конечно, вряд-ли кто помнит это
имя.
- У вас шотландская фамилия, - тихо обронила Мэри, - хотя вы и не
шотландец...
- Отчего же? - изумился я, - Самый чистокровный. Разве не похож?
- Да нет, внешне вполне - светлые волосы, голубые глаза, худощав и
жилист. Но у вас такой странный акцент, и еще что-то... Неуловимое.
"Вот тебе раз!" - мысленно вновь поразился я, - "Вот ты и
разоблачен... С этой хорошенькой головкой, похоже, надо держать ухо
востро!"
А вслух ответил:
- Что ж, вполне возможно. Я на родине не был уже лет сто. Сколько
помню себя - шатался по свету. И между прочим, вы тоже на англичанку не
очень-то похожи.
Она кивнула:
- Это правда. Говорят, я - вылитая мама. А она была француженка,
причем южанка, из Марселя.
- Мне кажется, в ней была и итальянская кровь.
- Может быть. Я почти ее не помню, она умерла, когда мне было четыре
года.
- Извините.
- Ничего, это было так давно... - она зябко вздрогнула, - Идемте
куда-нибудь, где не так дует.
- Идет. - я осторожно взял ее под локоток, прибавив, как бы
невзначай, - Сказал Финдлей...
Мэри замерла, глядя на меня из под шляпки широко раскрытыми глазами:
- Вы знаете Бернса? Я его очень люблю!
- И я, что же тут странного? Или я не шотландец?...
Метнув на меня выразительный взгляд, она промолчала, как бы уйдя в
себя, и пока мы неспешно шли по палубе в поисках укромного уголка, так же
неторопливо текли мои мысли.
Да, земля изредка рождает такие шедевры во плоти! Вот только судьба
их бережет еще реже... Что ждет ее в будущем? Я ясно увидел перед собой
несколько оставшихся лет ее юности, когда она еще будет полна сил и грез о
несбыточном. Потом... Потом - пустота и бызысходность вокруг, неизбежное
замужество, в нехудшем случае - тихая домохозяйка, прилежно считающая
скромный семейный бюджет, меряющая шагами один маршрут до бакалейной
лавки, и год за годом наблюдающая, как растут ее дети. А ее силы гаснут,
мир вокруг сжимается слепотой, глухотой, выпадением зубов и прочими
бесчисленными недугами старости... Если она еще увидит рассвет через двое
суток!
Я встряхнул головой, отгоняя мучительные раздумья.
Когда мы зашли на застекленный участок палубы и уселись в стоявшие
здесь раскладные кресла, моя спутница задумчиво проговорила:
- Я не знаю, кто вы, но согласитесь, не каждый день встретишь
простого, кое как одетого матроса, читающего Бернса, с речью и манерами
джентльмена.
- Матросы бывают разные... - в тон ей ответил я, чувствуя, что не в
силах промолчать или отшутиться, - А вы? Хотя на вас тоже простое платье,
и путешествуете вы третьим классом, и в жизни вас окружают люди простые и
грубые, вы тоже из мира иного - настоящая леди, редкая по чистоте и уму. О
внешности я не говорю. Вам где-то двадцать, но вы до сих пор не замужем.
Вы опасаетесь этого, ждете чего-то особенного... Муж, дом, хозяйство,
дети. Что еще? Все это, наверное прекрасно, но неужели только для этого вы
рождены на свет? Вы так жаждете чего-то неизмеримо большего, так
задыхаетесь в этой убогой обыденности. Ведь есть же другая жизнь! Вы не
знаете, какая и где, но она должна быть, как же иначе? Но с другой стороны
- вы так одиноки, и очень скоро неизбежное случится... Дай Бог, чтобы вы
нашли кого-то достойного вас. Ведь в Америке все проще, Америка - страна
чудес, и сказка о золушке и принце там вполне может стать явью!
После некоторой паузы она подняла влажно заблестевшие глаза:
- Зачем вы так говорите? Так нельзя... Знаете... Больше не говорите
ничего... Сегодня... Мы же увидимся завтра, правда?
- Наверно... Где и когда?
- Здесь же, после завтрака, хорошо? Вы не обиделись?
- Нисколько. А вы?
- Нет! Так значит - до завтра. - она поднялась, обернувшись, - Просто
я хочу... Мне надо побыть одной.
- Я понимаю. Споконой ночи. Я буду очень ждать!
- И я.
Она было отошла, но заслышав неподалеку чьи-то приближающиеся шаги и
громкие голоса, поспешно вернулась, сев рядом со мной.
По трапу с нижних палуб поднялась, явно направляясь к нам, тройка
заметно подвыпивших мужчин. Было темно, но их фигуры мне показались
знакомыми.
- Мне страшно... - чуть слышно прошептала Мэри, судорожно сжав мою
руку.
- Со мной ничего не бойся! - беспечно усмехнулся я, - Всего трое, да
еще и пьяны... К тому же, по-моему, это мои друзья.
- А-а! Вот ты где прячешься! - громыхнул знакомый бас Тома О,Коннора,
- А мы теб-б-бя пот-т-теряли. Уж думали - того... - он болезненно икнул,
покачнувшись, - Не свалился ли за борт, спьяну-то...
- А я и правда чуть не упал! - рассмеялся я, кивнув на Мэри, - Но
меня удержали...
- Ой! - вытаращил глаза Том, похоже, только теперь разглядев мою
спутницу, - Да ты еще и с леди... Здрасьте!
Он галантно приподнял свою потрепанную кепку.
- Ну ладно, тады мы пошли домой,а ты, ежели хошь, оставайся. Только
учти - бутылка у нас еще есть, но она не бездонная!
И они, хохоча, удалились.
- Боже мой... - выдохнула Мэри, когда их шаги и голоса затихли вдали,
- Я так испугалась! И так остро почувствовала твою защиту... А они и
правда твои друзья?
- Мои соседи по каюте. Они, конечно, немножко бандиты, но в общем,
ребята добрые - смотри, как сразу вежливо оставили нас наедине.
- Да, наверное. Если ты так говоришь... - она робко улыбнулась.
Как-то незаметно мы перешли на "ты". Хотя, в староанглийском сленге
"ты" и "вы" заменяло одно "you", некая грань интонации и глубинного
подтекста все же существовала. И мы ее преодолели в первый же вечер.
Распрощавшись с Мэри я вернулся в свою каюту. Мои приятели еще не
спали, буквально "клюя носами" вокруг початой бутылки дешевого бренди, и
мое возвращение вызвало некоторое оживление. Меня дружно, хотя и не совсем
членораздельно поздравили, а когда я выразил недоумение, Том, очевидно,
как самый трезвый, пояснил:
- Н-ну как же? Отхватить т-т-такую кралю! - он, присвистнув, покачал
головой, - А глазищи-то, глазищи! Вжисть таких не видал! Н-нет,
сурьезно...
Быстро покончив с остатками бренди, мы кое-как улеглись по койкам, и
минуту спустя каюта вибрировала от могучего храпа. Однако мне удалось
заснуть лишь под утро.

Глава 4
Пустая каюта
Борт лайнера "Титаник".
Северная Атлантика,
Середина пути
Апрель 1912 г.
На четвертый день плавания, в субботу, 13 апреля, на лайнере царило
безмятежное спокойствие. На залитых солнцем прогулочных палубах и открытых
кафе заполнились кресла и шезлонги. Большинство пассажиров расположилось
группками за карточными столиками, играя в бридж или покер, некоторые
занялись набрасыванием колец на шест или игро в мини-гольф, другие
отправились в бассейн или на теннисный корт...
Короче, каждый из обитателей этого плавучего отеля проводил время в
соответствии со своими природными наклонностями. Экипаж и обслуживающий
персонал исправно работали.
Погода, как, впрочем, в течение всего плавания, стояла великолепная.
Обычно штормовой Атлантический океан казался на удивление кротким и
ласковым. Нежно-бирюзовое небо, совсем по-весеннему припекавшее солнце -
все как нельзя более поднимало настроение и располагало к приятному
общению.
Мы с Мэри, встретившись, как договорились, сразу после завтрака,
рассеянно бродили по палубам, разглядывая окружавшую нас пеструю
многоязыкую толпу и оживленно болтая о разном - от всяких пустяков до
основных вопросов философии. Это сочетание в Мэри детской наивности с
поразительной живостью ума, искрометного веселья с мимолетными приливами
грусти, умиляло и восхищало меня до глубины души. Общаться с ней было
просто и легко.
Я взахлеб вещал ей что-то о дальних странах, не забывая делать
поправки на ее время. С воображением у меня, по счастью, все в порядке, а
сегодня я был явно "в ударе", импровизируя самые невероятные истории,
смешные и страшные... Она рассказывала о себе, и когда склянки пробили к
обеду, я знал о ее немудрящей жизни почти все.
Родилась Мэри, действительно, немногим более двадцати лет назад - в
мае 1891-го, в Портсмуте, в семье офицера военно-медицинской службы
доблестной армии Ее Величества королевы Виктории. Отец Мэри, Чарлз
Кроуфорд не был заурядным солдафоном. В свободное от службы время он
всецело отдавался своему хобби - он был заядлым антикваром и библиофилом,
и даже владел небольшой лавкой соответствующего содержания. В этой-то
лавчонке, среди тяжелых кип старинных фолиантов и всяких диковинок,
собранных из всех уголков империи "где никогда не заходит солнце", и
прошло детство Мэри, навек привив ей любовь к книгам, разбудив фантазию и
жадное стремление познавать этот огромный и удивительный мир вокруг. Мэри
была поздним, единственным ребенком в семье, и игр со сверстниками она
почти не знала.
После смерти матери в отсутствие отца за дочерью и хозяйством
приглядывала бабушка и, пока офицерское жалованье это позволяло, прислуга.
Потом, разразившаяся англо-бурская война забросила отца в Южную
Африку. Начало войны сложилось для Британии неудачно. Бурам сочувствовал и
помогал, чем мог, практически весь тогдашний цивилизованный мир, снабжая
всем необходимым, включая новейшее оружие, вроде пулеметов "Максим" и
тяжелых Крупповских пушек. И вскоре капитан Кроуфорд очутился в числе
12-ти тысяч англичан в осажденном городе Ледисмите. В один из последних
дней предпоследнего года XIX-го века, очередной фугас, выпущенный из
бурского "Длинного Тома", разорвался в пяти шагах от капитана... Месиво
крови, костей и осколков, раздробленная правая нога и сильнейшая контузия.
Оперировал его единственныйй гарнизонный хирург Давид Брюс -
впоследствии знаменитый врач, прославившийся борьбой с мухой цеце и сонной
болезнью. Отец чудом выжил, однако ногу спасти не удалось, и после снятия
осады 27 февраля 1900 года, он, естественно, выйдя в отставку, вернулся в
Англию. Как инвалиду войны, ему определили приличную пенсию, и вернувшись
на родину, он первым делом устроил подросшую дочь в один из лучших частных
пансионов для благородных девиц в предместье Лондона Рединге, где она и
воспитывалась до 18-ти лет.
От жизни в пансионе у Мэри остались не самые приятные воспоминания.
Ханжеская пуританская мораль, сплетни и жесткая дисциплина - против всего
этого, исподволь, бунтовали ее живой ум и страстная, увлекающаяся натура.
Радовало лишь то, что здесь у нее появились первые подруги и друзья, хотя,
начет последних надзор был весьма строг.
Приезды же в отчий дом, на побывку, радовали ее все меньше - отец,
как и многие стареющие мужчины во все времена, считая жизнь конченой, и
начисто позабыв о прежних своих увлечениях, все чаще искал утешения на дне
бутылки.
"Кому нужен старый старый больной калека, к тому же контуженный?" -
примерно так он говорил всякий раз, когда дочь, застав его в обществе
склянки виски, со свойственной ей горячностью пыталась провести с ним
душеспасительную беседу.
А здоровье его, и впрямь, таяло на глазах, стремительно ведя к
фатальному исходу, и в одну из душных июльских ночей 1909 года, под
монотонную песню сверчка, бывший бравый капитан Чарлз Кроуфорд ушел из
жизни Мэри навсегда. Ему не было еще и пятидесяти... Через год, переживя
сына, скончалась и бабушка.
Оставшись совсем одна, Мэри какое-то время перебивалась более чем
скромными доходами от отцовской лавки, упорно отвергая настойчивых
ухажеров всего квартала - молодых, и не очень, холостых, и женатых.
Вообще, после смерти родных, ее лавка стала весьма популярной в округе,
вот только увы, не в сфере бизнеса...
Мэри совсем было растерялась, но тут, громом среди ясного неба
свалилось письмо из Америки от младшей сестры отца, которую она видела
всего раз в жизни, будучи совсем ребенком, и после почти забыла о ее
существовании. Тетка писала, что хотя о кончине брата и бедственном
положении "дорогой племянницы" узнала с опозданием, она будет рада
приютить "бедную сиротку" у себя. Еще из письма следовало, что тетка живет
в Филадельфии, и материально отнюдь не бедствует, содержа некий, чуть-ли
не самый популярный в городе, и весьма доходный "дом".
Сии формулировки не вызвали у Мэри, по ее наивности, ни тени
подозрений, для меня же род занятий ее родной тетушки стал предельно
ясным. Все имущество племянницы, включая домик и лавку, тетка
посоветовала, особо не торгуясь, обратить в деньги, а проще говоря,
продать. Не имея в Англии ни родичей, ни настоящих друзей, Мэри так и
поступила, бросив все за смехотворную сумму в 200 фунтов. Впрочем, ей
действительно было не до аукционов. И вот она здесь...
Мы почти неразлучно провели весь долгий апрельский день, и когда
солнце склонилось к закату, нам уже казалось, что мы знакомы целую
вечность. Вечерняя заря застала нас одиноко стоящими рука об руку возле
шлюпбалок на верхней прогулочной палубе, и рассеяно взиравшими с высоты
23-х метров на океанскую зыбь.
... - Да, пока не забыла! - вставила вдруг Мэри, подняв глаза к небу,
где в густеющей синеве вспыхивали первые звезды, - Ты, помнится, сказал,
что у нашего солнца десять планет.
1 2 3 4 5 6 7 8