Элк отворил дверцу, Гарло вошел, удобно уселся в углу и спросил:
— Можно закурить?
Элк зажег спичку.
— Карлтон, вот о чем я хотел бы вас спросить, — сказал Гарло, — в газетах я прочел, что все порты находятся под наблюдением, приняты чрезвычайные меры, чтобы помешать моему бегству. Полагаю, что о моем аресте немедленно будет сообщено всем этим караульщикам. Так тяжело думать, что они бродят по холодной ветреной набережной, разыскивая человека, уже взятого под стражу, я просто не буду спать по ночам.
— Они будут извещены, — так же шутливо ответил Джим.
— Марлинга вы, конечно, отыскали? С ним не случилось ничего неприятного? Трудно себе представить душевное состояние человека, покинувшего этот свет во времена конных омнибусов и извозчичьих кэбов и возвратившегося, когда по улицам носятся спортивные автомобили со скоростью, превышающей допускаемую законами.
— Мистер Гарло в хороших руках.
— Называйте его Марлингом, — сказал Гарло, — и он останется Марлингом, пока окончательно не выяснится мое самозванство.
Он быстро перешел на другую тему.
— Мне следовало бы давно скрыться, и ваши обвинения в нарушении закона не дошли бы до меня. Но я чрезвычайно любопытен, мое задушевнейшее желание — в бестелесном, но сознательном существовании, по крайней мере еще двести тысяч лет наблюдать развитие мира! Я хотел бы увидеть зарождение новых наций, появление новых земных сил, исчезновение и образование новых материков. Двести тысяч лет! Создастся новый Рим, новая варварская Британия, новый Американский материк, населенный невиданными существами. Новые Птоломеи, новые фараоны, забальзамированные после смерти и не допускающие мысли, что их величественные гробницы засыплются песком, будут пребывать в забвении, пока не выроют их напоказ турис1ам!
Он вздохнул и сбросил пепел на пол.
— Ну, вот я и дошел до конца! Я уже предвидел его. Теперь я знаю, на какую клетку упал вихрем вращающийся шарик судьбы. Это чрезвычайно интересно!
Его быстро довезли и ввели в стальную камеру. Он с сияющим видом огляделся вокруг.
Понизив голос, он обратился к Джиму:
— Нельзя ли как-нибудь помешать газетам описывать как иронию судьбы мое заключение в тюремном доме, подаренном мною нации? Я испытываю соблазн подарить миллион фунтов тому изданию, которое удержится от этого припева.
Он молча выслушал обвинительный акт, который читал Элк, и только раз прервал его.
— Подозреваюсь в убийстве миссис Гиббинс? Какая глупость! Ну да дело адвоката опровергнуть это обвинение.
Тюремный смотритель положил ему руку на плечо, и он исчез в своей камере.
— Вот так! — со вздохом облегчения сказал Джим.
— А где настоящий Гарло? — спросил Элк.
— В доме на Парк-Лейне. Он расскажет нам свою историю, я уже пригласил стенографа к девяти часам вечера.
В девять часов бородатый человек сидел в библиотеке мистера Гарло и неуверенным голосом рассказывал свою необычайную историю.
Глава 26
— Меня зовут Стрэтфорд Селвин Мортимер Гарло, и, как вам известно, ребенком я жил у моей тетки, мисс Мерси Гарло, очень богатой и эксцентричной дамы, которая взяла меня на свое попечение и из-за этого поссорилась с моими другими тетками.
Я очень ясно помню мое раннее детство. У меня осталось представление, Марлинг это подтверждает, что я был умственно отсталым ребенком, и это ужасно беспокоило мисс Мерси, которая жила в страхе, что я мог сделаться идиотом и что сестры сочтут ее до некоторой степени виновной в этом. Страх этот совершенно овладел ею, меня не показывали гостям, и я в сущности никого не видел, кроме мисс Мерси, ее горничной миссис Эдвинс и сына этой горничной, Лемюэля, которого дважды пришлось выдавать за меня: он был очень здоровым ребенком.
Я ничего не знаю об обстоятельствах его рождения, мисс Мерси называла его по фамилии матери, и даже когда наступило время поступить ему в школу и было установлено в свидетельстве о рождении, что его отца звали Марлинг, она продолжала называть его по-прежнему.
Он был единственным товарищем моих игр, и я думаю, что он искренно любил меня и жалел за слабость рассудка. Миссис Эдвинс была безгранично честолюбива в отношении своего сына; она экономила, копила и наконец поместила его в подготовительный пансион, а когда он вырос, она потребовала от мисс Мерси денег, чтобы отправить его в университет. Все эти сведения я получил от Марлинга, а мой ум был в то время несомненно помрачен. Он рассказывал, что я был угрюмый, робкий мальчик, чрезвычайно молчаливый, и я думаю, что он совершенно правильно изобразил меня.
Страх, что родственники узнают о моем умственном состоянии, был вечной мукой для мисс Мерси. Она за перла свой дом и переехала в небольшой домик в провинции, и, если она узнавала, что сестры собираются навестить ее, она уезжала еще дальше. Три года я почти не видел Марлинга, и вдруг в один прекрасный день мисс Мерси объявила, что она пригласила ко мне гувернера; я с отвращением отнесся к этому известию, но когда узнал, что приглашен Марлинг, я был вне себя от радости. Он приехал к нам в Борнемут, и я его не узнал: он отрастил себе большую золотистую бороду, которой очень гордился. Мы подолгу разговаривали с ним; он рассказывал мне о своих приключениях, опасностях, которых ему удавалось избежать.
Я ему вполне доверял, и я знаю всю историю миссис Гиббинс. Он познакомился с ней, когда она была хорошенькой горничной у университетского инспектора. Ухаживанье пошло полным ходом, и вот в один прекрасный день приезжает в Оксфорд мать девушки, которая стала угрожать Марлингу, что, если он не женится на ее дочери, она расскажет все инспектору. Если бы она выполнила свою угрозу, он погиб бы, то есть лишился бы покровительства мисс Мерси, разбил бы надежды матери, и потому он предпочел обычный исход: они тайно обвенчались в Челтенхеме и поселились в деревушке близ Оксфорда.
Конечно, для Марлинга этот брак был губителен. Он не любил своей жены; она ненавидела его, как только способна ненавидеть невежественная, из низкой среды женщина человека, утонченность которого подчеркивает ее собственную некультурность. Кончилось тем, что он бросил ее. Через три года он узнал от ее матери, что она умерла. На самом деле это была неправда. Она вышла замуж за некоего Смита, который потом был убит на войне. Вы говорили мне, мистер Карлтон, что в ее сумочке вы не нашли брачного свидетельства.
В это время, благодаря обстоятельствам, которые я вам объясню, Марлинг располагал большим богатством. Он был вообще щедр, а деньги посылаемые им ее матери, были благодарностью за свободу. Деньги приходили аккуратно каждый квартал, и она подозревала, от кого, но у нее не было доказательств, она с удовольствием получала их; потом дочь незаконно завладела ими, назвавшись после смерти матери девичьим именем.
Марлинг был моим гувернером, и, благодаря его заботам, его, я сказал бы, любовному руководству, я почувствовал себя лучше, хотя был еще не совсем здоров, когда скончалась мисс Мерси. В своем безумии я обвинял Марлинга в ее смерти, потому что видел, как он налил что-то из зеленой бутылочки и старался разжать бледные губы мисс Мерси. Я убежден, что был несправедлив к нему, хотя он постоянно вспоминал об этой бутылочке. Я думаю, это входило в его лечебный план — поддерживать иллюзию, пока я не пойму моего заблуждения
Когда мисс Мерси умерла, я был так болен, что меня пришлось запереть в комнате, и я думаю, именно в это время миссис Эдвинс предложила план, который и был потом принят, — подменить меня Марлингом. Вы удивитесь и не поверите, что Марлинг никогда не мог простить этой женщине, что она уговорила его решиться на этот шаг. Один раз он сказал мне, что благодаря ей ом очутился в большем рабстве, чем я. Думаю, со своей точки зрения он был прав. Меня увезли в Беркшир, и я ничего не знал о замене, пока через несколько месяцев меня не перевезли в Парк-Лейн. Там он мне сказал, что мое имя Марлинг, а он Гарло. Он каждый день повторял мне это, как урок, пока я не привык к перемене.
Не думаю, чтобы меня это занимало; у меня появился большой интерес к книгам, и он всячески его поддерживал. Он с полным правом мог говорить, что хотя и держал меня в заключении, но спас от идиотизма. Спокойствие и беззаботность жизни, комфорт и умственная удовлетворенность, которыми он окружил меня, были самым лучшим лечением. Он познакомил меня с патологической стороной моего случая, читал мне книги, объяснявшие, почему мои условия жизни были самыми подходящими, и я опять скажу, он был совершенно искренен.
— Постепенно облако, обволакивавшее мой ум, стало рассеиваться. Я начал мыслить логически, последовательно, стал вникать в прочитанное. Размеры зла, которые он причинил мне, открывались все яснее. По прав-де сказать, он никогда не скрывал от меня самого факта подмены. Он поверял мне все свои мысли и поступки. Я знал о каждой придуманной им махинации. Однажды ночью он вернулся в страшном волнении и сказал мне, что слышал голос своей жены! Он заходил в квартиру человека по имени Ингл, и пока он там был, пришли две уборщицы, и у одной из них был голос его жены; он упал в обморок.
В это время он и Ингл были заняты подготовкой неслыханного плутовства: подделать наружность Ингла, который был блестящим актером, так, чтобы его можно было принять за министра иностранных дел. План заключался в том, чтобы залучить министра в Парк-Лейн, опоить его и подменить Инглом, который, чтобы блестяще сыграть свою роль, целую неделю провел в изучении кинолент, на которых был запечатлен сэр Джозеф Лейтон. Таким образом он изучил все особенности манер сэра Джозефа и раз даже пошел на митинг, где выступал сэр Джозеф, чтобы услышать его голос. План начали приводить в действие. Сэр Джозеф зашел в комнату Гарло, выпил там рюмку вина и тотчас же, как говорят, свалился с ног. Уже переодетый Ингл ждал за дверью; Марлинг говорил мне, что он был поразительно похож на министра. Он вышел из дому, поехал в парламент и произнес там речь, которая вверх дном перевернула рынок.
Но перед этим в Парк-Лейне 704 произошла трагедня. По-видимому, когда Марлинг обратился к Инглу со своим предложением, актер сомневался, идти ему или нет. Он подозревал ловушку и написал письмо с отказом. Потом он передумал, но оставил письмо на своем письменном столе, а уборщица, миссис Гиббинс, увидев надпись «весьма важное», решила, что хозяин ее вышел и забыл письмо, и, желая угодить, сама понесла его в Парк-Лейн. Марлинг открыл ей дверь, за которой его ожидал самый ужасный удар в его жизни, потому что он сразу же узнал ее. Он пригласил ее в библиотеку, она поскользнулась на паркете и упала, ударившись головой об угол письменного стола. Он приложил все усилия, чтобы привести ее в сознание, я могу это засвидетельствовать. Даже меня позвали вниз на помощь, но она была мертва, и возник вопрос, куда деть ее тело.
Марлинг не переставал потом осуждать себя за то, что он не позвал тотчас же полицию, но он не хотел, чтобы его имя связывалось с только что выпущенным каторжником, и они вместе с миссис Эдвинс отвезли тело в Гайд-парк и бросили в пруд. Вы говорили мне, что там были следы борьбы, но это не так. След оставила миссис Эдвинс, а не умершая женщина.
Марлинг никогда не видел принесенного ею письма, которое, вероятно, выпало у нее из кармана, когда они несли ее к каналу. Потом он мне все рассказал, и я знаю, что он говорил правду.
(Здесь рассказ мистера Гарло был прерван на два часа, так как он стал обнаруживать признаки усталости. Он возобновил его еще до полуночи.)
— Марлинг свои преступления всегда называл шутками. Я думаю, что это ходячее название в преступном мире, и Марлингу оно понравилось. Величайшей «шуткой» был план, как снова вернуть сэра Джозефа его друзьям. Я думаю, что придумал его Ингл, и вот в чем он заключался. Достали два совершенно одинаковых костюма негритянских менестрелей и решили, что Ингл устроит так, что в известный час его возьмут под арест и отправят в то место, которое Марлинг неизменно называл «спасательным судном».
— «Спасательным судном»? — быстро перебил Джим. — Почему он так называл это место?
— Я скажу вам, — снова заговорил Гарло. — Вы помните, что он подарил полиции тюремный дом, выстроенный им в пятидесяти шагах от своего дома; он сделал этот подарок с такой мыслью: если его арестуют, то, может быть, посадят в этот дом.
Сэр Джозеф лежал под влиянием снотворного в комнате близ подъемного гаража до известного момента; тогда его раздели, сбрили ему усы и выкрасили лицо черной краской. Потом его пронесли через маленькую дверь, которую, вы говорите, видели, в вымощенный кирпичом коридор, откуда вела лестница в одиночные камеры, и замена была произведена очень легко. В каждой камере нары поднимаются, если вы знаете секрет, как крышка сундука, и под каждой кроватью имеются ступени, ведущие в коридор и далее в гараж…
Джим помчался в тюремный дом на Ивори-стрит.
— Мне надо видеть Гарло! Скорее! — задыхаясь, крикнул он.
— Он в девятой камере; он спал, когда я его видел в последний раз, — сказал ему дежурный инспектор.
— Проводите меня к нему, — нетерпеливо сказал Джим и пошел за тюремным сторожем к девятому номеру.
Сторож посмотрел в окошечко. Внезапно он вскрикнул и отпер замок. Камера была пуста!
Когда они пришли в гараж, темно-синей машины там не было; ее нашли потом на Гарвичской дороге, но блистательный Гарло исчез, как сквозь землю провалился; его больше не видели, хотя приходили иногда с континента известия о гигантских операциях, производимых неизвестным богачом через испанские банки. Гарло Великолепный держал большую часть своих денег в Испании. Джим посетил эту страну, но никаких справок не наводил.
Людям во время медового месяца не до наведения справок.
— Если бы я только знал про этот проклятый тюремный дом! — сказал однажды Джим, когда они бродили по Пуэрта дель Соль, но Эйлин тотчас же прекратила разговор: она знала о дощатых нарах, которые были дверьми к свободе.
Слишком уж хороша была эта «шутка», чтобы Гарло хранил ее про себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19