Найл тем временем зачарованно разглядывал клешню, которая
все еще смыкалась и размыкалась. Длины в ней было почти метр, а силы,
видно, достаточно, чтобы отсечь человеческую ногу. Когда она
окончательно успокоилась, Найл попытался ее поднять; на это понадобились
обе руки. Симеон мрачно ухмыльнулся:
- В суму ее. Приготовим на завтрак.
В суму она, естественно, не влезла - пришлось нести, придерживая
обеими руками. До лагеря оставалось еще с полкилометра, но уже и с этого
расстояния можно было догадаться, что кто-то разжег костер: вверх
тянулся призрачный столб дыма. Столб стоял в воздухе вертикально.
- Ветер стих, - определил Симеон. - Я так и думал.
Они повстречались с Манефоном, идущим от ручья с флягой чистой воды.
Взобравшись на пальму, Уллик стряхивал вниз гроздья фиников. Доггинз
расстелил внизу одеяло, приспособив его вместо скатерти, и насекал от
длинной белой булки толстые ломти хлеба. Увидев креветок, он весело
крякнул и потер руки:
- Любимое лакомство. Только такие большие, ни разу не видел. - При
виде клешни у него распахнулись глаза. - Да чтобы их сготовить, целый
день понадобится!
- Ну, прямо-таки, - Симеон хмыкнул.
Брошенная туда, где самый жар, клешня засипела, наружу, пузырясь,
стала вытесняться вода. Тем временем в горячие угли вокруг понатыкали
креветок, забросав сверху сучьями. Через полчаса с них счистили
почерневшие раковинки и стали есть мясо с маслом и солью. Найл
определил, что никогда прежде не ел такой вкуснотищи, и с жадностью
уплел целых две штуки. Где-то через час, когда огонь превратился в
тускло горящие угли, клешню выгребли из костра, сгрузили на одеяло и
отволокли к морю. Вытерпевшая огонь оболочка треснула, едва ее бросили в
воду. Найлу удалось отколоть кусочек, чтобы морская вода, проникнув,
охладила внутреннюю часть. Когда клешня остыла достаточно, чтобы взять в
руки, ее отнесли назад в лагерь, где Симеон расколол панцирь камнем и
поделил мясо между едоками. Найл мысленно упрекнул себя, что пожадничал
и съел две креветки: мясо омара было ничуть не менее сочным и вкусным,
но желудка не хватило и на полпорции. Симеон каждый кусок сглатывал с
сосредоточенной решимостью; было видно, что ему доставляет заметное
удовольствие поглощать хищную конечность, едва не лишившую его ноги.
Когда закончили завтрак, запив его ароматным отваром из трав, Симеон
нашел плоский камень и орудуя им как молотком, начал один за другим
вскрывать серые шипастые шарики. Под оболочкой в них содержался мягкий
белый плод с особым терпким запахом, от которого ело глаза. Когда
разобрали шарики, всем было велено раздеться донага и натереться с
головы до ног. Сок, въедаясь, ощутимо покалывал, а в местах понежнее так
и вообще жег. Доггинз, когда ему было велено натереть лысую макушку,
скорчил кислую мину.
- А надо?
- Необходимо. Вечер еще не наступит, ты уже спасибо скажешь.
Доггинз, пожав плечами, подчинился.
Симеон отодрал приставший к ноге бинт и выжал сок белого плода на
рану, стиснув при этом зубы от боли. Но когда он втер остаток сока в
пораненную плоть, а затем вытер рану пучком травы, кровотечение внезапно
прекратилось, а рана буквально на глазах затянулась и побледнела;
очевидно, сок обладал мощными целебными свойствами.
Манефон поглядел на солнце, стоящее высоко в небесах.
- Ну что, пора трогаться?
Перематывающий рану чистым бинтом Симеон неожиданно покачал головой.
- Нет. Первый урок, который необходимо затвердить в Дельте: никогда
не спешить. А теперь послушайте, - он оглядел всех поочередно. - Это
относится ко всем, так что присядьте на минуту и выслушайте. Если хотите
выбраться отсюда живыми, надо обязательно вникнуть и запомнить
следующее. Постарайтесь уяснить, что растение никогда не спешит. Ему
принадлежит все время, существующее в мире. Поэтому в Дельте, если
хотите выжить, постарайтесь уподобиться растению, хотя бы мыслями.
И вот еще что. Вы, может быть, не поверите, но растения способны
читать людские мысли. Каким образом? Допустим, когда вы чувствуете себя
усталыми и уязвимыми, они знают, что вы устали и уязвимы. Поэтому в
Дельте первым делом необходимо затвердить: надо научиться мыслить
соответствующим образом. Если этого не получится, есть риск остаться
здесь навсегда.
- Но уж жнецы-то наверняка помогут нам сладить со здешней нечистью? -
спросил Милон.
- Возможно. Но, к вашему сведению, Дельта напоминает единый живой
организм. Она, судя по всему, ничего не имеет против этого, - он указал
на мачете, - но если мы станем прокладывать путь огнем, думаю, ей это не
понравится. Я не говорю, что знаю наверняка, но почти уверен, что это
именно так, - он посмотрел на Доггинза.- В этих местах сила ума
неизмеримо действеннее, чем сила огня.
- Тебе о Дельте известно гораздо больше, чем любому из нас, - заметил
Доггинз. - Поэтому твое дело указывать, а наше - выполнять.
- Возражать не стану. Итак, прежде всего: ветра нет, и шары нам ни к
чему. То есть, отправляться придется пешим ходом. Дельта из конца в
конец составляет миль семьдесят. То, что мы ищем, находится примерно в
центре, а я там никогда не был. Единственное, что мне известно, это
насчет места, где должны сливаться две реки. Но лучше всего держаться
ближе к холмам, там не так опасно. Чем выше поднимаешься, тем
безопаснее. Единственная дополнительная опасность на высоте в
полкилометра - это дерево-душегуб.
- Никогда о таком не слышал, - вслух заметил Манефон.
- Ты вообще мало что слышал о деревьях и травах Дельты. Новые виды
там, похоже, плодятся с каждым днем, и у них даже нет названий.
Дерево-душегуб внешне напоминает другое дерево, которое я называю
гадючьей ивой. С нее гирляндами свисают покрытые мхом лианы, и внешне
она вполне безобидна. Но вот лианы дерева-душегуба выжидают, пока ты
подберешься к ним вплотную, а затем хватают тебя, будто щупальца. На
душегубе растет меньше мха. Вы скоро научитесь распознавать различия.
- Как насчет реки? - задал вопрос Манефон. - По ней можно идти на
плоту?
- Пожалуй, да, хотя там полно песчаных банок и заводей с жидкой
трясиной. Но, помимо прочего, в ней также водятся здоровенные водяные
скорпионы, способные перевернуть любую лодку или плот. Да еще и
плотоядные стрекозы - мерзкие - челюсти такие, что запросто отхватят
руку. Поэтому я считаю, что безопаснее будет держаться ближе к холмам.
Еще надо остерегаться крабов-хамелеонов. Они имеют привычку караулить в
засаде под листьями болотной орхидеи, а клешни у них ничуть не меньше,
чем у омара, которого, мы сейчас съели.
- Я так, на всякий случай... - подал голос Уллик, - но не лучше ли
будет дождаться спокойного попутного ветра и отправиться на шарах?
- И такое возможно, - Симеон поглядел на Доггинза, - Но ждать
придется дни, а то и недели. Доггинз покачал головой:
- Нет, давайте-ка лучше не будем. Если высиживать здесь, можно в
конце концов дождаться смертоносцев. Симеон солидарно кивнул.
- Согласен. Поэтому остается только решить, что именно взять с собой
в дорогу. Всю свою поклажу мы унести не сможем. Нам бы не мешало
двигаться налегке и по возможности быстро.
Опорожнили на землю содержимое холщовых мешков. В основном там
оказались съестные припасы - по большей части, в плотно закрытой
деревянной посуде - и целебные снадобья. Были еще мачете с длинными
кривыми лезвиями - каждое при ремне - и небольшие, но очень острые
тесаки. Помимо того, имелись парусиновые ведра и легкие ранцы.
- Хорошо, - подытожил Доггинз. - Пусть каждый сам решает, сколько и
чего ему нести. Но постарайтесь много не набирать.
Найл уложил в ранец несколько лепешек, жбанчик с медом, кусок
вяленого мяса и бутылку золотистого вина. Упаковал также бинты и тесак.
Балахон с меховой опушкой, в котором добирался сюда, пришлось оставить:
для Дельты не годится, слишком теплый. Вместо него облачился в одежду из
грубой мешковины. В одном кармане у него лежала раздвижная трубка, в
другой - свернутая в цилиндрик тонкая металлическая одежка из Белой
башни.
Оставлять мешки на земле было бы опрометчиво: непременно нагрянут
любители поживиться. Поэтому мешки крепко завязали, а Уллик,
вскарабкавшись с концом веревки на высокое дерево, поочередно втянул их
к себе и надежно прихватил к столу. Во избежание случайностей, полотнища
шаров, свернув, тоже привязали к нижним сучьям, чтобы не унесло сильным
ветром или высоким приливом.
В озерцо с порифидами Найл опустил целую колбу личинок, и был
отблагодарен таким щедрым "ароматом", что невольно попятился, уяснив
однако, что существа таким образом выражают одобрение. Море было столь
безмятежным, а берег мирным и приветливым, - с трудом верилось, что они
вот-вот вступят в наиопаснейшее из мест.
Когда отправились в путь, солнце близилось к зениту, и жара начала
угнетать. Вслед за Симеоном они взошли на один из песчаных холмов и
ненадолго остановились, озирая под словесные пояснения предводителя
очертания Дельты. Несмотря на то, что солнце было уже высоко, над
серединой низменности одеялом висел туман, сквозь который различались
обе реки, идущие с юга-востока и юга-запада, хотя . место их слияния
было скрыто в космах сельвы. Умещенный меж реками холм был также скрыт
туманом. Яркий свет полуденного солнца обнажал прихотливый узор,
образуемый различными оттенками зеленого цвета в центральной
низменности. Лесистые холмы также красовались узором, но здесь
преобладали голубоватые тона. Симеон указал на восток.
- Попробуем-ка подобраться ближе к вершине холма, где деревья растут
не так густо. Там прохладнее, и не так опасно.
Манефон кивнул на лесистые холмы к западу:
- Там, по-моему, склоны положе.
- Да, но, двинув туда, придется пересекать реку, а я не хочу
рисковать.
Поляну с мечевидными кустами они обогнули; Симеон объяснил, что
желает избежать похожей на водокрас растительности из-за ее
наркотических свойств. Но не успели пройти и полумили, как впереди
открылся роскошный ковер из глянцевитых листьев, устилающий лесистый
склон насколько хватало глаз. Выхода не было - разве что повернуть
обратно или на север, к морю, что в конечном итоге вывело бы их на
песчаный обрывистый берег, поросший песколюбом.
- Думаю, если идти быстро, то можно рискнуть. Но постараемся
придерживаться как можно ближе северного края. Если кого потянет ко сну,
сообщать немедленно..
Двинувшись по богатому ковру, напоминающему цветом плющ, они со все
возрастающей силой начинали чувствовать мыльный, лекарственный запах;
башмаки покрывало белое пенное вещество, испускаемое из сломанных
стеблей. Ожидая, что вот-вот начнет одолевать сонливость, Найл
несказанно удивился, ощутив, что его, напротив, будто покачивает изнутри
от прибывающей энергии. Запах показался настолько привлекательным, что
он чуть не соблазнился сунуть палец в пенистый, мыльный раствор и
попробовать на вкус, но вовремя сдержался.
Вскоре стало ясно, что этот душевный подъем - не что иное, как
возросший контроль над собственным телом; такой вывод он сделал, едва
повернул медальон. Рассудок, разом посвежев, ярче впитывал окружающее;
тело налилось силой, так что и заплечный мешок, и оттягивающий плечи
футляр со жнецом, перестали вызывать потливость.
Очевидно, и другие испытывали примерно то же самое: вон как Уллик
тараторит без умолку, приставая ко всем, чтобы оценили красоту цветов,
проглядывающих среди глянцевитых листьев.
До подножия холма оставалась примерно миля. Манефон, вытянув руку
наискосок, указал на приметную прогалину, где деревья, похоже, были
тоньше - не исключено, что там начиналась идущая вверх тропа.
- Может, разумнее будет пройти верхом, вон там? Симеон, как ни
странно, согласился:
- Да, я думаю, это значительно ближе.
Через пять минут вокруг уже простиралось море листьев, напоминающих
лепестки водокраса. Глубоко вздохнув несколько раз, Найл изумился
пьянящей медвяности воздуха, от которого в голове мягко плыло, и млело
сердце. Ощущение было таким приятным, что Найл решил посмотреть, можно
ли его усугубить еще и медальоном. Он полез себе под тунику и повернул
его выпуклой стороной внутрь.
Эффект заставил поперхнуться; затылок пронзила вопиющая боль, и
ощущение благополучия кануло так же внезапно, как теряется в тучах
солнце. Вес за плечами словно удвоился. Первым желанием было отвернуть
медальон, но не успев еще дотянуться, Найл передумал. С чего бы вдруг
медальон разрушает чувство ясности и самообладания вместо того, чтобы их
усиливать? Найл сосредоточил ум, отогнав головную боль. От этого стало
еще хуже: он начал испытывать головокружение и удушье, ноги сделались
как каменные. Соблазн повернуть медальон в прежнее положение стал просто
неодолим, рука сама потянулась под рубаху. В этот миг необъяснимый
импульс упрямства заставил поколебаться; показалось почему-то, что до
избавления остается всего ничего, и Найл намеренно пересилил тошноту и
удушье. Прошлый опыт подсказывал: перетерпеть тяжесть, и мука исчезнет
сама собой.
Все именно так и произошло. Голову сдавило так, что глаза,
показалось, сейчас вылезут из орбит; и вдруг разом наступило облегчение.
Правда, ноги оставались, словно ватные, и дышать было все так же трудно.
Найл с замешательством понял, в чем тут дело. Эйфория нагнеталась не
дурманом растений, а странной жизненной силой, пронизывающей Дельту.
1 2 3 4 5