Колин Уилсон. Пустыня

(Мир пауков 1)

Холодный утренний ветер легко коснулся плоского камня, закрывающего
вход в пещеру, и Найл приник ухом к щели, напряженно вслушиваясь.
Всякий раз в такие мгновения ему казалось, что перед глазами вспыхивает крохотный солнечный зайчик, а все вокруг внезапно замолкает и каждый
звук становится особенно четким.
Вот сейчас, к примеру, он ясно слышал тихий шелест крупного насекомого, спешащего по песку. Проворство едва ощутимых движений подсказывало, что
это фаланга, а может, и паук-верблюд.
Вот насекомое мелькнуло в поле зрения. Точно, паук; мохнатое туловище,
похожее на бочку, в непомерно больших челюстях - ящерица. Миг, и его уже
нет; опять тишина, только ветер монотонно шумит в колючках кактуса-юфорбии.
Впрочем, благодаря насекомому Найл узнал, что хотел: поблизости нет ни
скорпиона, ни жука-скакуна. Паук-верблюд ненасытен, он будет жрать, пока не
раздуется так, что не сможет пошевелиться. А этот шустрый, явно еще голодный. Окажись неподалеку хоть какая-нибудь добыча, паук бросил бы недоеденную ящерицу и кинулся на очередную жертву.
Осторожно, стараясь не делать лишних движений, Найл смахнул песок и
ловко выбрался наружу.
Солнце едва поднялось над горизонтом, ночной холод еще не развеялся,
но ждать больше было невмоготу.
Метрах в пятидесяти, возле кактусов, росло вожделенное растение уару,
зеленая плоть которого, толстая и податливая, как мочка уха, накапливала
росу и удерживала ее.
Вот уж полчаса Найл, жадно облизывая пересохшие губы, мечтал о том,
как ледяная влага остудит горевшее от жгучей жажды горло.
Вода у них в жилище имелась - та, что таскали из-под земли муравьитрудяги, - но рыжая, с противным привкусом железа.
Холодная роса уару по сравнению с ней - это просто нектар.
Опустившись у чаши растения - двух сведенных воедино листов - на четвереньки, Найл ткнулся в нее лицом и сделал первый глоток - долгий, медленный, сладостный. От удовольствия его мышцы задрожали и расслабились.
Ледяная вода для жителя пустыни - едва ли не величайшее из наслаждений. Как ему хотелось выпить все до последней капли, но он знал: этого делать нельзя.
Мелко сидящим корням уару влага необходима для жизни; если осушить ее,
растение погибнет и одним источником воды станет меньше. Найл нехотя оторвался от чаши, однако уходить не спешил, а все смотрел на прозрачную воду,
будто впитывая ее глазами, и чувствовал, как душу заполняет прохладная волна восторга. Он вспоминал (хотя это была странная память, чужая, унаследованная от дальних предков) о золотом веке, когда воды было вдосталь, а люди
ни от кого не прятались.
Глубокое умиротворение спасло Найлу жизнь.
Подняв голову, он вдруг увидел шар, скользящий по призрачно-бледной
восточной части небосклона.
Шар двигался к нему, быстро покрывая разделяющее их расстояние в полмили.
Найл мгновенно, не успев даже этого осознать, подавил в себе безотчетный, слепой ужас, глубокий, как инстинкт.
Не будь он только что так спокоен, ему ни за что не удалось бы так
быстро взять себя в руки.
Но теперь юноша почти сразу сообразил, что его скрывает тень гигантского кактуса-цереуса, возносящего толстые стебли на высоту в десяток метров, а смуглое тело, вполне вероятно, было и вовсе неразличимо на фоне темного западного горизонта, еще не высветленного лучами солнца.
Единственное, что могло его выдать, это инстинктивный ужас. А подавить
его ох как непросто: ведь шар несся прямо на него, и угнездившаяся там
тварь, кто знает, может, и заметила добычу.
Найл мельком подумал о семье - там, внизу, в пещере. Хорошо, если они
все спят.
Между тем шар опустился ниже, завис почти над головой, и тут Найл
впервые в жизни ощутил угрозу, излучаемую пауками-смертоносцами.
Будто чья-то чужая воля - непреклонная и враждебная - хлестнула по
пустыне, подобно лучу прожектора, пронизывая каждую выемку, каждое затемненное углубление, нагнетая ужас, пока тот, переполнив душу человека через
край, не хлынет верхом, словно раздирающий горло истошный вопль.
Найл старался не смотреть вверх, он уставился на чашу уару, пытаясь
уподобить ум чистой, недвижной глади воды. И именно в этот миг испытал небывалое ощущение.
Он будто почувствовал душу уару, пассивную зеленую душу, единственное
стремление которой - пить, поглощать солнечный свет и оставаться живой. Одновременно с этим он ощутил и более стойкие - даже можно сказать, надменные
- души высоченных цереусов, вздымающих к небу узкие персты-стебли, покрытые
острыми шипами, словно бросающих дерзкий вызов.
Сама земля, казалось, стала прозрачной. Найл мог безошибочно сказать,
где именно находится его семья: родители, брат, две сестренки.
Все спали, лишь отец беспокойно шевельнулся, когда полоснул зловещий
луч паука-охотника.
Прошло несколько секунд, и все кончилось:
шар, уже отдалившийся на десятки метров, заскользил к возвышенности,
что виднелась на горизонте.
Найл посидел совершенно неподвижно, следя взглядом за шаром, и, когда
тот скрылся, поспешил обратно в пещеру, двигаясь проворно и бесшумно, как
привык с детства. Тем не менее его шаги разбудили отца: резко вскочив, тот
застыл в напряженной позе, с кремниевым ножом в руке. Едва взглянув на сына, Улф понял: что-то произошло.
- Что там?
- Паучий шар, - еле слышно ответил Найл.
- Где?
- Уже прошел.
- Он тебя заметил?
- Думаю, нет.
Улф облегченно вздохнул, подошел к выходу, прислушался и только после
этого рискнул выглянуть.
Солнце уже взошло над горизонтом, придав безоблачному голубому небу
чуть белесоватый оттенок.
Из темноты послышался голос Вайга, старшего брата:
- Что там?
- Охотятся. Они... - отозвался Найл.
Вайг все понял без лишних слов. Пауки-смертоносцы то и дело устраивали
облавы на горстку людей, большей частью хоронящихся под землей.
Сколько люди себя помнили, на них все время охотились. Скорпионы, жукискакуны, полосатые скарабеи, кузнечики-гиганты. Но чаще всех пауки.
Со всеми еще можно было драться, а вот убить смертоносца - значило
навлечь на себя страшную месть.
Джомар, дед Найла, когда был у них в рабстве, видел, как они наказали
небольшое поселение людей, осмелившихся погубить паука. Тысячи и тысячи
восьмилапых вылезли на облаву.
Живая цепь растянулась по пустыне более чем на десяток миль, сверху
нависали сотни шаров.
Когда людей наконец изловили - их оказалось около тридцати, считая детей, - всех доставили в городище Повелителя. Там их вначале провели перед
его жителями, а затем устроили мрачный церемониал.
Несчастных парализовали ядом; жертвы находились в полном сознании, но
ни один не мог даже пошевелиться. В течение нескольких дней их поедали заживо, нарочно медленно, растягивая удовольствие.
Главный зачинщик оставался в живых почти две недели, пока не превратился в бесформенный огрызок.
Никто не знал, отчего пауки так ненавидят людей, даже Джомар, который
прожил среди них несколько лет, прежде чем бежал на паучьем шаре.
Ему лишь было известно, что пауки, занимающиеся только отловом людей,
исчислялись тысячами. Может, им просто нравилось человеческое мясо?
Но они и так держали целое стадо, которое специально откармливали. Им,
скорее, должны были нравиться те, что пожирнее. Тогда на что им, спрашивается, худосочные обитатели пустыни?
Видимо, для беспросветной ненависти к людям у смертоносцев все-таки
была иная причина.
Теперь пробудились и остальные: мать Найла Сайрис и две младшие сестренки, Руна и Мара. Улф старался говорить тише, чтобы не напугать младшеньких.
Страх малышей неудержим, он просачивается, подобно удушливотошнотворному запаху.
Вайг, примостившийся у камня при входе, поманил отца к себе. Найл тоже
перебрался ближе к лазу. Прежде чем две головы - отца и брата - сдвинулись
вплотную, заслонив обзор, он успел углядеть белый шар, проворно скользящий
высоко над верхушкой трубчатого кактуса. Улф тихо произнес:
- Маленьких надо усыпить.
Вайг, кивнув, скрылся в глубине пещеры, там, где держали муравьев.
Минут через десять он возвратился, неся долбленую посудину со сладким
комковатым веществом, которое выделяют муравьи.
Малышки жадно набросились на любимое лакомство.
Найл, получив свою порцию, вдохнул исходящий от нее тяжелый, приторный
аромат ортиса - растения из лесов Великой Дельты.
Однако спать ему не хотелось: он был уверен, что не потеряет самообладания. Проглотив немного пищи, чтобы не досадить отцу, он, улучив момент,
незаметно сунул тарелку под травяную подстилку.
Минут через пять девочки уже спали. Найл тоже чувствовал приятную осоловелость, вызванную наркотиком: ровное греющее тепло, которое приглушало
чувство голода. Рассудок, однако, оставался ясным.
Сайрис, дождавшись, пока девочки уснут, едва притронулась к комковатой
сладкой каше.
Как и Найл, засыпать она не думала. Не оттого, что собиралась защищать
жилище, а чтобы умертвить вначале детей, затем себя, если смертоносцы найдут их убежище.
Острый щуп страха пронзил пещеру как раз в тот миг, когда она глотала
первый кусочек. Казалось, будто сейчас в самом деле пауки ввалятся сюда.
На какую-то секунду Найл съежился, однако вовремя сообразил, что неизъяснимый этот страх еще ничего не значит. Сайрис сладить с ним оказалось
сложнее.
Найл угадал, почти физически ощутил страх, готовый выплеснуться из
нее, словно истерический вопль.
Улф и Вайг тоже это почувствовали.
Щуп страха на миг потерял устойчивость, как бы замер, прислушиваясь.
Однако люди уже владели собой.
Пещеру наводнила напряженная, тяжелая тишина. Малышки безмятежно посапывали.
Леденящий душу кошмар таял, и Найл едва заметно улыбнулся: не усыпи
они маленьких, те разом бы выдали всю семью волнами беспомощного ужаса, исходящими из неокрепших умишек.
Так случалось уже с сотнями человеческих семей. Сок ортиса был поистине даром провидения, хотя и стоил жизни Торгу и Хролфу, дяде и двоюродному
брату. Оба не совладали с хищным растением, и оно поглотило их.
Еще раз в тот день колючее жало страха пронзило пещеру, но люди не выдали себя ни единым отзвуком.
Опершись спиной о гладкую стену пещеры - песок, скрепленный слюной жука-скакуна, - Найл сидел неподвижно, будто окаменелый. День разгорался, и
становилось жарко.
Обычно они заваливали вход сучьями и камнями, а ветер довершал работу,
забивая щели песком.
Но Улфу хотелось наблюдать за паучьими шарами: зная об атаке заранее,
легче ей противостоять. Поэтому проем под плоским камнем оставили открытым,
и в горловину входа задувал теперь жаркий ветер пустыни, а слой песка ковром стелился по полу.
Взрослые не обращали внимания на жару: напряженное ожидание заставляло
забыть обо всем. Дважды Сайрис приносила еду: плоды опунции и сушеное мясо.
Однако ели мало, внимание всех было поглощено полоской выцветшего неба.
Уже после полудня Найл заметил на горизонте очередной шар. Две-три минуты спустя слева возник второй, затем еще один справа. Вскоре шары заполнили все небо.
Насчитав двадцать, Найл бросил это занятие и, обернувшись, шепотом окликнул родных. Те тотчас поспешили к нему.
- Почему так много? - недоуменно спросил Улф.
Найл удивился недогадливости отца. Пауки прознали, что откуда-то снизу
за ними наблюдают.
Они, наверное, пришли в ярость оттого, что где-то в недрах пустыни затаилась добыча, а выманить ее наружу никак не удается.
Появись шары с другой стороны, и люди могли бы распрощаться с жизнью.
Но у них было пять минут, пока армада выплывала из-за горизонта, и они успели побороть страх.
Ветер усилился, и шары понесло еще быстрее обычного. Волна нахлынула
ненадолго.
Со своего места Найл отчетливо видел, что шары построены в определенном порядке, и догадывался, почему.
В одиночку им трудно определить, где именно скрываются люди. Шар охватывает сравнительно большой участок местности, накрывая его, как колпаком.
Но чтобы установить, откуда исходит отклик на импульс страха, нужно
сузить диапазон поиска, а это непросто: сама точка может находиться где
угодно в радиусе до мили.
Если же сигнал уловят два шара, добыча окажется замкнутой в ножницы
импульсов.
А если в поиск вовлечена не пара, а целое сонмище шаров, все становится еще проще.
Мельком подумав об этом, Найл на миг испытал странное злорадство: он
начинал понимать врага, и это не могло не радовать.
Однако он прекрасно знал, что для победы над кровожадными тварями нужно гораздо, гораздо больше.
В предвечерний час проснулись малышки.
Лица у них раскраснелись от жары, губы запеклись. Сайрис дала девочкам
попить, а затем и накормила их, выдав по сочному куску терпкой на вкус
опунции.
После этого детей снова накормили дурманящей кашей, и те забылись
сном. Мара, самая маленькая, часто дышала, ее длинные волосы повлажнели от
пота. Мать сидела возле, бережно обняв ребенка. Мара была общей любимицей.
Едва не потеряв девочку три месяца назад, семья теперь тряслась над ней,
как над бесценным сокровищем.
Как-то вечером девочка играла в кустах юфорбии, и на нее неожиданно
напал желтый скорпион.
Найл в это время собирал плоды опунции. Заслышав пронзительные крики
Руны, он сразу кинулся на помощь и поспел как раз вовремя.
Скорпион уже лез в свое логово под камнем, сжимая тельце ребенка в гигантских клешнях.
Найл окаменел. Он не раз зачарованно наблюдал, как скорпион, парализовав добычу ударом изогнутого хвоста, свирепо кромсает и рвет ее хитиновый
покров короткими и мощными клыками, торчащими по краям пасти, затем впрыскивает в обнажившуюся плоть пищеварительный фермент, размягчающий пищу, и
сглатывает.
Первым порывом у Найла было рвануться и отнять сестренку, но, взглянув
на влажное жало гиганта, тут же сообразил: это равносильно самоубийству.
Мальчик побежал к пещере, зовя отца.
1 2 3 4