- Или рубашки?
- Точно! Халат я вам дам. А корыто одна вытащить не смогу, - без
всякого удивления ответила Гронская.
- Тяжелое?
- Тяжелое - ерунда. Оно так стоит, что не подступишься. Если Пятый
что-то сдуру засунет - краном не вытащишь.
Валька чуть не спросил - что еще за Пятый? Но слишком странно
прозвучало слово - он мог и ослышаться.
- Вытащим, - пообещал он.
- Да вы допейте сперва кофе, - удержала его за столиком скульпторша.
- Булку ешьте. Совсем забыла - у меня еще халва осталась. Вы любите халву?
Странным было, во-первых, то, что при таких словах все женщины
гостеприимно улыбаются, Гронская же и не пыталась; во-вторых, она вдруг
засуетилась; в-третьих, эта суета совпала с неожиданным Валькиным
ощущением - будто за ними исподтишка наблюдают.
Отродясь он не чувствовал затылком чужого взгляда. Но тут сразу
понял, что надо обернуться.
По ту сторону окна облокотился о подоконник человек.
Он был фантастически круглолицый, только платочка недоставало, чтобы
вообразить его улыбчивой деревенской бабулей у окошечка. Да еще стоял не с
той стороны...
Гронская махнула ему рукой, чтобы заходил. Она сидела лицом к окну и
наверняка видела, как подкрался этот человек. Но махнула лишь тогда, когда
и Валька его заметил.
Пришелец, сняв куртку, вошел в мастерскую, и Валька увидел, что он не
просто плотный, а даже толстый, хотя совсем не старый. Снял он и шапку.
Оказалось, что его круглая голова подстрижена смешным ежиком, еще более
почему-то забавным оттого, что пришелец начинал лысеть.
Небольшие темные глаза под красивыми соболиными бровями смотрели
вполне простодушно.
- Знакомься, Широков, - сказала скульпторша. - Вот, новое дарование я
откопала. Зовут - Валентин. Двадцать пять лет. Будет поступать к Микитину
на дизайнерские курсы.
Именно такие слова нафантазировал Валька. Реплика была - в самый раз
для знакомства, каждое слово - правда, и про курсы тоже, Валька понимал
это. И все же Гронская сейчас лгала - голос был лживый...
- Анатолий, - сказал Широков и протянул руку.
- Кофе будешь? - спросила Гронская.
- Буду. Ты еще для Карлсона чашку поставь, он как раз с крыши
слезает.
- Нашел себе трактир... - пробурчала Гронская. - Ладно, я ему яичницу
пожарю и пусть уматывает, а ты спустись с Валентином в погреб и вытащи
корыто с глиной. Сам его туда затолкал - сам и извлекай!
Широков повел Вальку в погреб.
Он действительно так лихо задвинул корыто за ящики и бочки, что в
одиночку можно было только вцепиться в край и тянуть до грыжи. Но Широков
легко и даже изящно сдвинул пирамиду тяжелых ящиков, а вся польза от
Вальки была в том, что он придержал дверь, пока Широков тащил корыто по
лестнице. В мастерскую они внесли его вдвоем.
Там Гронская ставила на столик сковородку с яичницей, а коренастый
мужичок с крыши вытирал свежевымытые руки.
- Карлсон, - невозмутимо представился мужичок. - Поскольку живу на
крыше.
- Очень приятно, - ответил, покосившись на Гронскую, Валька. -
Валентин.
- Рад встрече с молодым дарованием! - пижонисто заявил мужичок. - Ибо
уважаю талант в любых его проявлениях. И всякий раз, как сталкиваюсь,
чрезвычайно радуюсь. А на днях я и в себе обнаружил зерно таланта. И
сейчас бережно его пестую.
- Ты его поливай, - посоветовал Широков.
- Ешь скорее, - мрачно приказала Гронская. - Остынет, сам фырчать
будешь.
- Для того, чтобы грамотно построить баню, талант тоже необходим, и
даже в большей мере, чем для иных, бесполезных жанров искусства, - садясь
за стол и не отводя взгляда от Вальки, продолжал ехидный мужичок. Нож и
вилку он нашарил не сразу. - Ибо о таланте можно спорить хоть сто лет и
все равно не прийти к единому мнению, а если баня построена бездарно, это
видно сразу и на деле.
- Мы познакомились в той кафешке, куда моих бронзовых крокодилов
повесили, - объяснила Гронская. - Сейчас поедим, и Валентин покажет свои
работы. Хочешь посмотреть?
- Я как-нибудь в другой раз, - сказал мужичок, наконец-то взявшись за
яичницу и споро ее уминая. - Меня баня призывает. Я еще на крыше с
полчасика поживу, потом баней займусь, потом за трубами ехать надо. Если
есть желающие попасть в зоосад - подавайте заявки, охотно подкину.
Говорят, туда экзотических зайцев привезли.
Он одним движением вытер сразу всю тарелку корочкой и отправил эту
корочку в рот.
- Спасибо, все было безумно вкусно. Расплачусь натурой. Спинку в бане
потру!
Улыбнувшись Гронской, скорчив рожу Широкову и еще раз быстро взглянув
на Вальку, мужичок раскланялся и вышел.
Валька видел в окно, как этот ладный мужичок непонятного возраста, в
ловко сидящей спецовке, протопал к дыре через грядки и вышел на дорогу.
Обернувшись же, он заметил, что Гронская и Широков как-то странно
переглянулись.
- Доставайте работы, - видно, решившись вытерпеть это тяжкое
испытание, приказала Гронская. - Пятый, тащи на кухню посуду. Потом
помоем.
- Изабо! Изабо! - раздалось за окном. Гронская повернулась.
Мужичок стоял посреди дороги. Гронская сделала два шага к окну, он
увидел ее, притопнул, раскинул руки и заплясал цыганочку, колотя каблуками
в утоптанную землю. Блеснув диковинным вывертом, он замер, чинно
раскланялся и исчез, как привидение.
- Ему о душе подумать пора, - сказала Гронская, - а он рожи корчит.
- Это он так к тебе сватается, - прокомментировал Широков.
Гронская покосилась на Вальку. Ему стало неловко. И именно от
неловкости он задал совершенно ненужный вопрос.
- Как это он вас назвал?..
- Изабо, - ответила Гронская. - Меня все друзья так зовут. И этот вот
тоже...
- Имя какое странное... Откуда такое взялось? - спросил Валька,
которому пришло на ум, что это была бы неплохая собачья кличка.
- Старофранцузское имя. Из средневековой литературы, - объяснил
Широков со вздохом. - Ну, так где же ваши работы?
Валька неторопливо раскидал листы по полу, сам отошел в сторонку и
сделал вид, будто его все это не касается. Он заранее решил быть в такой
момент исключительно сдержанным и независимым.
Это были портреты, гипсы, несколько давних натюрмортов и две
последние работы, с той женщиной.
Именно их и поднял Широков. Посмотрел на женщину, потом покосился на
Вальку и вернул листы на пол.
- По цвету я не специалист, - проворчала Гронская, прицельным
взглядом оценив все сразу, - а что касается вот этого - враки, враки и еще
раз враки!
Она потыкала пальцем в рисунки. Валька сник.
- Да сойдет для дизайнерских курсов! - вступился добродушный Широков,
и это было самое обидное.
- Он с такой подготовкой и до творческого задания не дойдет. Знаешь,
как там Микитин мудрит?
Гронская взяла с подоконника чистый лист и карандаш.
- Вот, рисую букву "бе" - "береза". В три приема преврати букву в
дерево. Важны именно промежуточные стадии. И нарисуй свои инициалы так,
чтобы через них выразить себя. Свой характер. Понял? Действуй.
Валька взял из ее руки карандаш, а сама она села с Широковым за
неубранный стол, отодвинув кружки. Широков достал из кейса папку с
бумажками и стал их показывать Гронской, а она молча кивала.
- А если бы ты позвонила главному в декабре, - вдруг сказал он,
подняв за угол одну бумажку, - всей этой мерзости бы не случилось.
- Я не могу по три раза на дню звонить в издательство, - отрезала
Гронская. - Полагаю, что все от меня зависящее я сделала и моя совесть
чиста.
- Извини, - буркнул Широков и стал раскладывать листки по стопочкам.
- Ну, что я могу поделать, если они привыкли мариновать сборники
стихов по семь лет? - спросила Гронская. - Это просто такая привычка. Ты
знаешь что-нибудь сильнее привычки?
- Да, ничего ты не могла поделать. Хорошо хоть так получилось. Всего
четыре года...
- Да, чуть больше четырех лет, друг мой Пятый.
Валька навострил уши. Да, точно, Пятый.
А Гронская взяла одну из готовых стопочек и прочитала наугад из
середины:
- ...не мог спасти ты от купцов, фанатиков и подлецов, как не была во
все века защитой голая рука, спасеньем не был лист бумаги...
И Валька понял, что первые слова она прочитала по листку, но дальше -
наизусть.
Губы Широкова зашевелились - он сперва продолжил эти стихи про себя,
а потом заговорил вслух:
- ...ну, а потом свалить уродства на тех, кто не терпел холопства,
так просто было. Русь - сильна. Протянет без стихов она, поскольку гимнов
хватит всем. Кремлевских горец Мандельштама ссылает в лагерь насовсем,
чтоб злой поэт стал глух и нем...
- Вот за эти стихи его и вызывали, - заметила Гронская.
- А теперь такие штуки публикует каждый уважающий себя журнал, если
не хочет растерять читателей.
- Мода... - проворчала скульпторша. - И скоро кончится. Когда запас
покойников иссякнет. Не веришь - спроси у Карлсона.
- Все не так и все не вовремя, - подвел итог Широков. - Ну, будем
считать это последней корректурой, и завтра же я отдам ее Верочке, а она
отвезет в издательство.
- Сам не можешь?
- Пусть лучше Верочка. Она другого мнения обо всем этом деле.
- По мне, главное, чтобы обложку не попортили, - сказала Гронская. -
Я ведь узкий специалист.
Широков стал укладывать листки в кейс. Гронская подошла к Вальке.
- Странно, но у него действительно есть фантазия, по работам я бы
этого не сказала...
Она схватила карандаш, одной точной линией наметила более изящный
вариант, задумалась и... стала рисовать. Валька вытянул шею, чтобы
наблюдать. Он ждал от такого мастера, как Гронская, гениальных прозрений,
но ей сходу далась только первая, основополагающая линия, дальше она уже
просто мучала рисунок.
- Поеду, - объявил Широков. - Карлсон до зоосада подбросит.
- Опять твой заяц? - фыркнула скульпторша. - Тот, который дорогу
перебежал? Все-таки?..
- Все-таки... - глядя в пол, подтвердил Широков. - Ведь мог же в
тайге у кого-то жить ручной заяц? Ну, подобрали в лесу сироту, выкормили,
стал домашний. Я про такие случаи в газетах читал. А?
- В газетах начала девятнадцатого века? - осведомилась Гронская. - И
с чего ты решил, что там была именно тайга? И как ты себе представляешь
живого зайца на сцене? Он же скачет! И вообще животное на сцене
непредсказуемо.
- Заяц нужен, - решительно сказал Широков. - Про зайца я точно помню.
Ну, побежал... Спасибо за вкусный кофе.
- Позвони завтра и все расскажи, - потеплевшим ради прощания голосом
напомнила Гронская.
- Само собой. Всего хорошего... Валентин.
Но Валька видел, что Широков не забыл его имя и насилу вспомнил. Это
было, как будто Широков что-то сказал ему без слов. А что - не понять.
Гронская, стоя у окна и опираясь на круглый одноногий столик,
следила, как Широков заворачивал за угол Карлсонова дома. Потом она
решительно направилась к этажерке. Вытащив штук шесть альбомов, она
уселась с ними в продавленное кресло и, не обращая больше внимания на
Вальку, стала в них копаться.
Он понуро собрал с пола работы.
"Странно, но у него действительно есть фантазия". Вот и все
комплименты. Похоже, курсы накрылись. Претензии предъявлять не к кому. Ну,
заинтересовалась. Ну, разочаровалась. Кто виноват, кроме неудачника? В
талант которого верит только родная жена, да и то больше по привычке?..
Работы в сумку он все же сложил аккуратно. И побрел в кухню-прихожую
натягивать куртку.
- Стой! Ты куда? - окликнула Гронская. - За дверью висит черный
халат, надевай и становись к корыту. Будешь глину месить. Посмотри, какая
прелесть!
Заяц в импортном фотоальбоме только что не дышал.
- Вы будете его лепить? - догадался Валька.
- Вместе за вечер успеем. Потом я облеплю бумагой, глину выскребу и
получится заяц из папье-маше. Слышал про такую технику? Обклеим мехом и
подбросим Широкову! Представляешь, приходит Широков домой из своего
учреждения, а у него на кровати спит заяц! А шкурку Карлсон из деревни
привезет. Он теперь только и знает, что по деревням шастать. Банщик! Заяц
будет - во!
Видимо, представив себе ошалевшего Широкова, Гронская неожиданно и
громко расхохоталась.
И Валька понял, что раздражало его все это время. Гронская была или
ворчливо серьезна и высокомерна, или вот так хохотала, но ни разу не
улыбнулась, как будто вообще в жизни не улыбалась.

Над зайцем трудилась в основном Гронская.
Когда дошло до выклеивания готового зайца клочками бумаги, она
доверила всю возню с клеем Вальке. Правда, велись и разговоры о
творчестве. Но вот уже четвертая неделя пошла, а долгожданного звонка
Микитину со словами: "Послушай, я тут талантливого парня откопала..." все
еще не было. И вообще Валька разочаровался в богеме.
Он представлял себе мастерскую художника чем-то вроде клуба, куда
вламываются полупьяные буйные друзья поспорить о прекрасных истинах,
приводят с собой красивых женщин, матерят халтуру и пьют вина с
изумительными названиями. Валька мечтал приобщиться к этой братии.
Но к Изабо никто не приводил ослепительных красавиц, не приносил
французских вин, а курил только Карлсон, и то не трубку, а всякую дрянь.
Мало экзотики было и в традиционной яичнице, которую ему с бурчанием
жарила скульпторша, торопясь вернуться к своей зеленой девице.
Девица совершенно не менялась, хотя, когда бы Валька ни приехал в
мастерскую, Изабо в тех же жутких штанах и в той же старой майке стояла у
постамента. Как-то Валька, пока на зайце просыхал очередной слой
папье-маше, помогал ей отпиливать кусок деревянного каркаса, который она
высвободила из-под слоя пластилина.
Как правило, Изабо не обращала на Вальку особого внимания, полностью
углубившись в работу.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4