Тревор Уильям
Внизу у Фитцджеральда
Уильям Тревор
Внизу у Фитцджеральда
Отец будет не торопясь выковыривать из раковин устриц. Сесилия рассказывать о школе, братьях и, конечно, о матери, потому что не вспомнить о ней просто невозможно. Попадется на язык и Ронан, но отец всегда нормально относился к ее отчиму, так что это не вызовет неловкости.
- По-моему, устрицы сегодня удались, - заметит, как обычно, официант Том, перед тем как поставить перед отцом Сесилии вторую пинту портера.
- Замечательно, Том, - незамедлительно ответит отец, и тогда Том спросит у Сесилии, как ей понравился стэйк, и не пережарена ли картошка. Потом он произнесет кличку одной из скаковых лошадей, а отец, неодобрительно вздохнув и задумчиво поджав губы, сообщит, что он думает по ее поводу.
Встречи в устричном баре Фитцджеральда - нижний этаж углового здания прошли через все детство Сесилии, как нанизанные через равные промежутки бусинки, и никогда потом она не могла их забыть. Дублин в 1940-м году сильно отличался от того, чем он стал позже; сама она тоже стала другой. Сесилии было пять лет, когда отец впервые привел ее к Фитцджеральду, через год после того, как разошлись родители.
- А скажи-ка мне, - спросил он некоторое время спустя, когда она чуть-чуть подросла, - ты уже решила, чем собираешься заниматься?
- Ты имеешь в виду после школы?
- Да, я понимаю, что спешить пока некуда. Но все-таки тебе ведь скоро будет тринадцать.
- В июне.
- Я знаю, что в июне, Сесилия, - он рассмеялся, не донеся до рта стакан с портером. Он смотрел на нее, заслонив стаканом половину лица, и его светло-голубые глаза забавно моргали - ей всегда очень нравилось, как это у него получается. Отец был крупным мужчиной с лысой загорелой головой и веснушками, рассыпанными по рукам, лбу и носу.
- Я не знаю, что буду делать, - ответила она.
- Умыкнет тебя какой-нибудь парнишка. Так что можешь не волноваться. Он проглотил еще одну устрицу и вытер рот салфеткой. - Как мать?
- Нормально.
Он ни разу не сказал плохого слова о матери, как и она о нем. Когда Сесилия была еще маленькой, он подъезжал на старом дырявом корыте "морисе" прямо к их дому в Чапелизоде и забирал Сесилию. Они перекидывались с матерью несколькими словами, а если дверь открывал Ронан, или если тот возился в саду, отец спрашивал у него, как дела, словно между ними никогда не было недоразумений. Сесилия не понимала, как такое может быть, но смутные воспоминания о временах, когда отец жил с ними, лишь изредка прорывались на поверхность сознания. Вот они сидят в гостиной у камина, и он читает ей книжку - какую, она не помнит. "Ты юбку на левую сторону надела", - говорит он матери и смеется, потому что сегодня первое апреля. Отец с Ронаном делали мебель - в Чапелизоде неподалеку от их дома у них были две большие мастерские.
- Счастливчик, - добавил он теперь, когда они сидели у Фитцджеральда, парень, которому ты достанешься.
Она покраснела. Школьные подружки часто болтали о замужестве, но не всерьез.
Марин Финнеган была влюблена в Джеймса Стюарта, а Бетти Блум - в мальчика по имени Джорж О'Малли - все это было глупо, на самом деле.
- Трудный случай, - обратился к отцу человек в толстом свитере: он как раз проходил мимо них и направлялся к бару. - Есть шанс заработать на Персе?
Отец покачал головой, и человек кивнул, соглашаясь с его вердиктом. Он подмигнул Сесилии, как это часто делали все отцовские друзья, когда хотели показать, что ценят его мудрость в лошадиных делах. Человек отошел, и отец сказал, что это славный малый, который, однако, скатывается все ниже и ниже, потому что много пьет. Отец часто отпускал подобные замечания, голос его при этом звучал совершенно равнодушно, в нем не было ни злорадства, ни сожаления. Сесилия, в свою очередь, тоже рассказывала о школе, о мисс О'Шонесси, или о мистере Хоране, или о том как идут дела у Марин Финнеган с Джеймсом Стюартом. Отец всегда внимательно слушал.
Он с тех пор так и не женился. Жил один в небольшой квартирке на шоссе Ватерлоо, у него было несколько источников дохода, один из которых скачки. Он объяснил ей это, когда она как-то спросила, ходит ли он каждый день на работу. Она ни разу не была у него дома, но он подробно описывал ей обстановку, потому что ей это тоже было интересно.
- Будешь пирожное? - спросил отец. У Фитцджеральда были особенные пирожные - с банановым кремом, по поводу которых официант Том всегда одобрительно кивал головой.
- Да, пожалуйста, - сказала она.
Когда они доели, отец заказал себе виски, Сесилии - стакан соды, и закурил третью за послеполуденное время сигарету. Они никогда не поднимались на второй этаж, где находлся настоящий ресторан. "Пойдем, я тебе покажу", - предложил год назад отец, и они долго стояли перед стеклянной дверью с выписанным на ней замысловатыми буквами словом Фитцджеральд. Там за покрытыми розовыми скатертями столиками сидели мужчины и женщины, а над ними, несмотря на то, что на улице было еще светло, горели лампы под красными абажурами. "Нет, внизу лучше", - сказал тогда отец, но Сесилия не могла с ним согласиться, потому что ей казалось, что внизу нет и половины того уюта, который разливался по верхнему залу. Вместо розовых павлиньих обоев стены внизу были облицованы зелеными плитками, за стойкой плотными рядами теснились бутылки, и шумел хитро сделанный подъемник, который возил вверх-вниз тарелки с устрицами. Официант Том по совместительству работал барменом, а посетителями были только мужчины. Сесилия ни разу не видела ни одной женщины внизу у Фитцджеральда.
- Да, ее светлость подрастает, - сказал Том, когда отец допил виски, и они поднялись из-за стола. - Подумать только, недавно была совсем крошкой.
- Да, совсем недавно, - согласился отец, а Сесилия опять покраснела и, опустив глаза, принялась разглядывать свои руки, потому что не знала, куда еще смотреть.
Ей не нравились ее руки. У нее были самые тонкие запястья во всей третьей ступени, это был доказанный факт, потому что неделю назад мальчики измерили всем руки с помощью обрывка проволоки. Ей не нравились ее черные волосы, которые падали на плечи, а не вились в локоны, как у матери. Ей не нравились ее глаза, не нравилась форма ее рта, но мальчик, который измерял ее запястье, сказал, что она самая красивая во всей третьей ступени. Другие тоже так думали.
- Вы можете ею гордиться, сэр, - сказал Том, собирая со стойки банкноты и мелочь. - Большое спасибо.
Отец подал ей плащ с вешалки за дверью. Плащ и шляпка были частью школьной формы, и то и другое - зеленого цвета, только на шляпке имелась еще голубая каемка. Отец не стал надевать свой плащ, сказав, что на улице тепло. А шляпу он никогда не носил.
Они пошли мимо Кафедрального Собора в сторону кинотеатра "Графтон". Они всегда по субботам сначала ходили к Фитцджеральду, и пока ели, отец или говорил, что у него есть билеты на регби, или к дверям подъезжало такси, чтобы отвезти их на скачки в парк "Феникс". Иногда они ходили в музей или картинную галерею. У отца теперь не было машины.
- Пойдем в кино, - предложил он. - В "Графтоне" "Унесенные ветром".
Он не стал дожидаться ответа, потому что не сомневался, что она согласится. Он шел немного впереди, аккуратный и подтянутый в своем темном костюме, держа плащ на согнутой руке. Не доходя до кинотеатра, он протянул ей деньги, чтобы она купила в лавке Ноблета конфет, а когда она вышла из магазина, уже ждал ее с билетами. Она улыбнулась и сказала спасибо. Она часто думала о том, как ему, наверное, скучно одному дома, и где-то в глубине сознания зрела мысль, что если ей и хочется чем-то заниматься после школы - так это быть с ним. Она думала о маленькой квартирке, про которую он ей рассказывал, представляла, как на тесной кухне готовит ему обед, и чувствовала, как внутри поднимается тепло.
После кино они выпили в кафе Роберта по чашке чая, потом он проводил ее до автобусной остановки. По дороге рассказывал о старичке с женой, которых они встретили в кафе, и которые обратились к нему по имени - эта пара жила в Грэйстоне и разводила там датских лошадей.
- До встречи, - сказал он, когда подъехал автобус, и поцеловал ее неловко, совсем не так, как люди обычно целуются.
Она помахала ему рукой и долго смотрела, пока он не пропал в толпе. По дороге домой он заглянет в несколько баров, названия которых часто упоминал в своих рассказах: к Тонеру, к О'Доно, на верхний этаж заведения Муни - в этих барах он встречался с друзьями, и они говорили о скачках. Она часто представляла его в компании таких же мужчин, как тот, который спрашивал, можно ли заработать на Персе. И опять думала, что, наверное, отец очень одинок.
Уже стемнело, и начался дождь, когда Сесилия добралась до белого домика в Чапелизоде, где когда-то жил отец, и где сейчас обитали мать, Ронан, сама Сесилия и два ее брата. Печь с корзинками для дров с двух сторон, просторная прихожая, где она оставляла плащ и шляпку. Медные дверные ручки тускло поблескивали в электрическом свете. Из комнаты доносился звук радио.
- А, гуляка вернулась, - пробормотал Ронан, и приветливо улыбнулся.
Братья строили из кубиков ветряную мельницу. Мать с Ронаном сидели рядышком - он в кресле, а она у его ног на коврике. Они куда-то собирались, решила Сесилия, судя по тому, что мать подкрасила светлой помадой губы, ресницы тушью, а на веки положила тон, который красиво оттенял ее темные глаза - такие же темные, как у Сесилии. Мать была темноволосой и очень красивой - похожей на Клаудию Кольберт, как однажды сказала Морин Финнеган.
- Привет, - сказала мать. - Хорошо погуляли?
- Да, спасибо.
Она не стала ничего рассказывать, потому что они слушали радио. Отец, наверное, опять пьет портер, подумала она, плащ висит на спинке стула, а во рту у него сигарета. Между улицей Стефана и шоссе Ватерлоо нет ни одного бара, где бы его не ждали приятели. Конечно, он не одинок.
По радио рассказывали какую-то смешную историю, потом девушка запела песню про соловья. Сесилия переводила взгляд с Ронана на мать: та сидела, прислонившись к его ногам, он обнимал ее за плечи. Ронан был очень худым, у него торчали скулы, а щеки казались втянутыми; улыбка появлялась на его губах словно нехотя, и так же нехотя исчезала. Он никогда не сердился: ссор у них в семье не было, в отличие от семей многих ее школьных друзей, которые постоянно боялись или отца, или матери. Каждое воскресенье Сесилия ходила с Ронаном в мастерскую, где делали мебель, и он показывал ей, что нового появилось за неделю. Ей нравился запах опилок, клея и французской полировки.
Программа по радио завершилась, и мать пошла наверх заканчивать сборы. Ронан недовольно пробурчал, что опять придется впихивать себя в костюм. Он добавил в огонь поленья и подвинул на место коврик.
- Я погладила тебе твидовый, - строго сказала мать, поднимаясь по лестнице. Он состроил рожу мальчикам - те как раз достроили мельницу. Потом состроил рожу Сесилии. Это была их старая семейная шутка - то, что Ронан ненавидел костюмы.
Сесилия ходила в школу на противоположном конце города, в Ранлахе. Школа была необычной для Дублина того времени: в ней учились вместе мальчики и девочки, католики, протестанты, евреи и даже мусульмане, если таковые вдруг появлясь в округе. Когда-то на месте школы располагалось большое имение, но потом его перестроили, добавили несколько сборных домиков, в которых разместили классы; руководил школой директор, и в ней работали учителя обоих полов. В школе училось шестьдесят восемь учеников.
Несмотря на всю экзотичность этого заведения, Сесилия была в нем единственной ученицей, чьи родители разошлись, и примерно лет с двенадцати, когда все чаще стали возникать особого сорта разговоры, она постоянно чувствовала вокруг себя растущее любопытство. Разводы были явлением экзотическим, скорее свойственным Голливуду с его испорченными нравами. Бетти Блюм утверждала, что видела своих родителей в постели голыми, когда те занимались любовью; отец Энид Нили гонялся как-то за матерью с ножкой от дивана. Произошедшее в семье Сесилии относилось к той же теме, поэтому ее расспрашивали с особым интересом. Из-за ирландских законов родителям пришлось оформлять развод в Англии, но это никого не интересовало - всем хотелось знать подробности событий, этому разводу предшествовавших. Может, Сесилия как-нибудь забежала в комнату и видела, чем занимаются мать с отчимом? Правда, что ее мать и отчим встречались, чтобы выпить коктейль в отеле Грешэм? И что это были за коктейли? Нанимали ли детектива?
Когда мать и Ронан появлялись в школе, их разглядывали с особым интересом, и все сходились на том, что они прекрасно справляются со взятой на себя ролью. Наряды матери выгодно отличались от невыразительных балахонов миссис О'Нэйли-Хамильтон или матери Китти Бенсон.
- Классно! - восхищенно говорила Марин Финнеган. - Шик!
Но, в конце концов, однокласников Сесилии постигло разочарование. Детективов она не помнила, и не знала, были ли у матери и отчима свидания в отеле Грэшэм. Она ни разу не заходила неожиданно в комнату, где происходило что-то интересное, и не помнила ни одного скандала - ничего, что могло бы сравниться с отцом Энид Нили, размахивающим ножкой от дивана. В Америке, если верить газетам, родители сплошь и рядом отказывались подчиниться суду и похищали своих детей.
- Твой папаша не пытался тебя похитить? - с надеждой в голосе спросила как-то Марин Финнеган, и Сесилия долго смеялась над абсурдностью этого предположения.
Был заключен договор, уже в который раз объясняла разочарованной подруге - все получалось слишком обыкновенно.
Директор школы тоже расспросил ее как-то о разводе, но очень коротко. Это был грузный, но пропорционально сложенный мужчина по прозвищу Буйвол; каждый день он обходил шаркающей походкой сборные домики, в которых располагались классы, выкликал учеников по именам и ставил галочки в огромном кондуите. Часто он застревал на месте, словно забывал, где находится, и принимался насвистывать "Британских Гренадеров" - песню, под которую маршировал полк, в котором он когда-то служил.
1 2 3