Жертвоприношение

Вечер торопливо сгущался. Жирные тучи жались острыми контурами друг к
другу и, словно жмурясь, заслоняли диск луны. Время от времени мрачный
глаз небесного киклопа приоткрывался и тогда развалины старого завода
заливало неземным светом. Лужи на асфальте, эти подрагивающие зеркала,
становились кроваво-черными и пугающе бездонными.
Они сидели на пригорке, грязные, худые, обросшие, с отчаянием глядя
на прибывающую ночь и на шаманиху, на которую надеялись только потому, что
больше не на кого было надеяться. Шаманиха была сегодня совсем плоха.
Косматая и угрюмая, она зло поглядывала на Анну, вождиху племени и каждый
раз взгляд натыкался на проклятый амулет на ее шее, отбрасывающий блестки
неверного лунного света и каждый раз прокалывало сердце, а в душе вскипала
темная злоба. "Ах ты чудовище!" - думала она и вспоминала тот памятный,
последний удачный поход.
Во-первых, они приволокли тогда три огромных корзины болотных орехов.
Ах, какие это были орешки - отборные, сочные. В сладостной истоме
воспоминания она даже закрыла глаза и непроизвольно принюхалась. Но в
ноздри как обычно полез наглый дух прелого мира.
Кто-то чихнул. Шаманиха быстро посмотрела на возмутителя тишины. Этот
старый пердун Рэм был давней обузой племени. С каждым чихом из него
выходил последний ум и если бы не покровительство вождихи Анны, быть бы
ему давно кормом для болотных червей. Анна же как-то проговорилась, что он
был ее отцом.
- И когда ты станешь готова, - вдруг неслыханно громко спросил этот
старик Рэм. - Есть же охота.
Шаманиха быстро вынула из-за пояса плеть и хлестко ударила старика по
голове, отчего тот охнул и повалился набок, зажимая кулачком окровавленное
ухо.
- Не гневи богов, падаль!
Люди племени опасливо покосились на нее и так замерли, теснее
прижавшись друг к другу. Стало вдруг как-то холоднее. Грязные и голодные
ребятишки, сидевшие вместе со всеми, беззвучно зашвыркали носами и стали
утирать сами собой скатывающиеся слезы.
Шаманиха взглянула на хищное небо и вновь закрыла глаза, погружаясь в
воспоминания. В тот поход воительницы принесли богатую добычу. Платья,
посуда, несколько обуток и даже два ножа. Захваченный, среди прочего,
амулет при любом раскладе должен был достаться ей. Ибо кто общался с
богами, выклянчивая удачу, кто усладил их вкусным дымом? Шаманиха
старательно попыталась вспомнить момент, когда Анна отказалась отдавать
амулет. На всей ее памяти это был сильнейший случай неповиновения.
Она открыла глаза и придирчиво оглядела грозный вал туч, подминавший
хозяйку ночных небес. За несколько дней чувство голода у шаманихи
притупилось, зато обострилось и быстро набирало силу чувство обнаженности
перед космосом. Она полностью доверилась этим ощущениям и сейчас же впала
в легкое полузабытье.
* * *
...Они шли гурьбой, вооруженные ржавыми штырями и напряженно
всматривались в смутные очертания предметов. Под ногами хлюпало. Ночь в
кварталах была совсем иной, чем ночь на старом заводе. Здесь было как-то
больше жизни. Под кустами копошились узелки длинных белесых червей. В
воде, особенно что была не над рыхлым асфальтом, нога раздвигала мягкие
косы водорослей и пугливые стайки маленьких змей бросались врассыпную,
изредка попадаясь между пальцами ног. С кем это происходило, причмокивал
от удовольствия, откусывал головку змейки и, крепче удерживая в руках
слюнявую кожицу, выдавливал из нее чуть солоноватую кашицу мякоти. Проходя
под деревьями, чухоны всегда вздрагивали, когда разбуженная птица вдруг
начинала громко и задиристо хлопать крыльями, издавая при этом
рассерженные визги. Здесь, в кварталах города, где вода не была покрыта
масляной пленкой, где не было этих жутких шлаковых куч, палящих лучами
радиации, здесь жизнь кишела, сталкиваясь друг с другом в смертельной
схватке выживания.
Настороженно обойдя по периметру открытое пространство перекрестка,
отряд углубился во дворы домов, где начиналась чужая территория. Здесь
жило странное племя карлыков, коренастых людей, обитавших на первых этажах
домов. Возле подъездов они рыли грядки и растили на них такие вкусные
болотные орехи. Правда, их еще надо было отвоевать.
В сумерках раздался тонкий пересвист и чухоны замедлили шаг, сильнее
сжав в длинных руках острую арматуру. У некогда распределительной
подстанции, заросшей болотным бурьяном, возникло неясное движение и
навстречу им неровным строем выкатились молчаливые карлыки. В их глазах
ужас мирился с решимостью...
* * *
Шаманиха внезапно вынырнула из зыбкого сна и отпрянула: на нее в упор
смотрела Луна. Ее всю затрясло крупной дрожью. Шаманиха повалилась на
землю, краем глаза замечая как люди расширили круг, завороженно глядя на
ее страдания. Как ей сейчас было одиноко! Сколько она себя помнила, ей
всегда было жутко одиноко.
Правое плечо свело ударом судороги. Неведомая силища схватила ее и
ударила оземь. Тело совсем не чувствовалось. В глазах стоял только яркий,
мечущийся круг луны. Потом исчезло все, а Вселенная нежно прижала ее к
себе, приласкала как пугливого ребенка и начала говорить. Мягко,
терпеливо.
* * *
...в их глазах ужас мирился с решимостью. Они размахивали сучковатыми
дубинками и время от времени подбадривали себя осторожными выкриками:
- Эй! Ну идите сюда, чего встали как столбы! Угостим подарочками,
мало не покажется...
Анна внимательно приглядывалась к противнику. По одному, по два
человека их ряды пополнялись заспанными воинами, но даже несмотря на это
их по-прежнему оставалось меньше. Не было ли где засады? Впрочем, лица
карлыков выглядели растерянно. Среди них выделялась рослая женщина-вожак,
которая-то и кричала больше других.
Анна выждала паузу, чтобы выглядело эффектнее и закричала своим
высоким, чуть хрипловатым голосом:
- А ну-ка, заткнитесь, пещерные крысы! Лучше добровольно отдавайте
что вы тут нажирковали. А не отдадите добром, мы вас хорошенько отдубасим
и в иле изваляем...
Анне не позволил договорить увесистый ком грязи, прилетевший с
вражеского фланга точно в лоб. Анна быстро протерла от грязи глаза и
завизжала:
- Бей крыс! Бей! Бей! Бей!
И сама ринулась на рослую женщину, еще издалека занося для удара
надежный прут. Они звонко схлестнулись. Анна была безумно яростна, потому
что была голодна. Прут со свистом рассекал влажный воздух и обрушивался в
обход дубины на плечо врага. Драка двух племен сопровождалась частой
передробью, сдерживаемыми вскриками и победными возгласами. После
нескольких минут ожесточенной молотьбы под твердой рукой Анны рослая
женщина выронила дубину и рухнула в грязь. Она с безнадежной мольбой
смотрела в глаза победительницы и, выставив вперед ладони, защищала свое
лицо.
Анна прокричала победоносный клич чухонов и сдернула с поверженной
амулет.
После этого она перевела дух. Подкрепление к карлыкам запаздывало. А
может быть его вообще не было, мелькнула счастливая мысль. Может быть
обескураженный внезапным нападением противник не успел предупредить
союзников? По той или иной причине, но чухонам выпал редкий фарт.
Довольно скоро битва завершилась полной победой нападавших. Анна
скомандовала отряду разбиться на тройки и обшаривать квартиры в поисках
контрибуции. Несколько уставших бойцов остались поднимать своих раненых
товарищей. Анна оглядела останки вражеской армии, что корчились и истекали
на земле кровью, и заметила в их горящих глазах ужас. Решимость в них тоже
была, но уже в малом количестве. Один ужас.
Занималась заря. Из бьющихся окон доносился испуганный детский
плач...
* * *
Шаманихе стало совсем холодно и от этого холода она очнулась. Люди,
как пламя, колыхнулись к ней и вновь замерли. Она зачерпнула ладонью воды
из лужи и поднесла к своим пересохшим губам. Шумно отпив, она обессиленно
приподнялась на одно колено и вознесла руки к небу.
- Трудно будет, - шепотом сказала она. - Нужна жертва!
Люди недоуменно и зло переглянулись. Последнюю дикую собаку они
отловили и съели еще на прошлой неделе.
- Того требуют боги! - уже громче повторила шаманиха... - Нужна
человеческая жертва!
Сначала люди подумали что ослышались. Они стали переглядываться,
когда вдруг раздался нечеловеческий исступленный крик. Это кричала мать,
пожалуй, самого хилого и самого тихого мальчика в племени. Она с
однозначностью решила, что угроза предназначена ей.
- Не-е-ет! - кричала она, прижав головку сына к своему животу. -
Не-е-ет! В чем он провинился перед вами? В чем! - она смотрела в глаза
соплеменников и вдруг не увидела даже жалости. И тогда крик захлебнулся
ручьем горьких слез.
В глазах людей действительно было трудно разглядеть жалость.
Произнесенные слова шаманихи не подлежали обсуждению, превратились в
необходимость и так как не несли большинству непосредственной боли, потому
что по законам племени жертвой мог быть только ребенок мужского пола, то и
не вызывали активного противодействия. Тем более имя жертвы еще не было
названо. Все с интересом, даже с некоторым азартом (насколько это слово
может подойти к осунувшимся, изголодавшимся, грязным людям), поглядывали
на шаманиху, пытаясь прочитать в ее глазах имя. Но в ее глазах имени еще
не было.
Вождиха Анна с неудовольствием поглядела на шаманиху. Ей сразу не
понравилась эта затея. Может быть потому что и ее ребенок был мальчиком и
она не чувствовала за ним совершенной безопасности. Однако делать было
нечего и Анна тихо и спокойно стала говорить:
- Раз боги желают призвать к себе одного из нас, значит так тому и
быть. Это будет самая почетная смерть, ибо от благорасположения богов
будет зависеть исход нашего сегодняшнего нападения на карлыков. Но сегодня
мы просто не можем принести неудачу, потому что тогда все умрем от голода.
После этих слов племя поднялось и обреченно поплелось за шаманихой.
Громадный корпус завода вырастал на глазах, своим черным силуэтом
загораживая небо. Отворив высокую железную дверь, шаманиха провела их
внутрь здания. Неровный свет горящих факелов не позволял разглядеть
размеры всего зала. И потолок, и стены терялись далеко-далеко в темноте.
Зал был загроможден пыльными странными станками, вызывающими прежде всего
страх, а потом удивление. Все было неестественное, тяжеловесное.
Пробираться в проходах было трудно, чтобы не запнуться о ящик с
металлической стружкой или о какой-нибудь протянутый поперек кабель.
Преодолев, наконец, эти вырастающие из темноты, словно кидающиеся
хищники, препятствия, они спустились по гулкой железной лестнице в подвал
с таким же бесконечно высоким потолком и, пока не спустился последний
человек, грохот шагов метался в воздухе, кидаясь на живое. Здесь, из
ржавой цистерны, на которую можно было забраться по ненадежной лестничке,
почерпнули в ведра горючей с дурманящим запахом жидкости и спустили вниз.
Одно из ведер при этом не удалось удержать и оно упало вниз с глухим
треском, обрызгав вокруг себя вонючей жижей. Шаманиха покачала головой,
усмотрев в этом недобрый знак, однако ничего не сказала.
Когда горючее в ведрах было зажжено, стало немного светлее и
отступившая тьма обнажила открытую площадку, с которой доносился ужасный
запах спекшейся крови и сгоревших останков предыдущих жертв. Тошнота
подступала к горлу.
И вот наступил момент когда должно было быть названо имя жертвы.
Шаманиха исподволь наблюдала за людьми. Очевидно, они испытывали
острые ощущения смертельной опасности и надежды на то, что именно его не
затронет. Вот один косится в ее сторону: - "Ну? Имя же!" - Вот другой еле
дышит: - "Не томи, волчица!" Шаманиха бросила взгляд на Анну. та, скрестив
на груди руки, неотрывно смотрела на жертвенник. Взгляд ее был озлоблен, а
может это блики огней плясали в ее зрачках. На шее Анны сверкнул амулет.
"Имя! Имя давай!" - безмолвно кричали соплеменники. - "Говори же, не
молчи!" И тогда шаманиха заорала:
- Тано! - и метнула рукой в сторону сына вождихи.
И тут произошло явное замешательство. Чтобы боги призвали сына
вождихи, этого не ожидал, конечно же, никто - ну разве только подумывали в
глубине души.
Мальчик Тано и не пытался убежать. На его хоть и грязном, но в общем
красивом лице был написан неподдельный ужас. Но это было всего секунду. В
следующую секунду верные подруги шаманихи уже волокли мальчика на алтарь и
накрепко привязывали проволокой к металлическому стояку. Еще одна женщина
облила его из ведра горящей жидкостью и все они сразу же отскочили
подальше от огня.
Ошпаренный, Тано пронзительно закричал. Анна, выйдя из какого-то
длинного оцепенения, завизжала и бросилась к сыну. Не обращая внимания на
язычки пламени, начавшего лизать и ее одежду, она пыталась развязать узлы
проволоки, она дергала и рвала их и ничего не получалось.
Они ревели в два диких голоса: мать и сын, а огонь был словно
третьим, он обнимал и ласкал их.
Анна пришла в безумие. Не замечая удерживающую Тано проволоку, она
дергала и дергала его, пытаясь вырвать с площадки. Стояк шатался. Люди, до
этого зачарованно наблюдавшие за сценой, подали назад, увидев как осел под
потолком у проема на верхний этаж подъемник.
И тут произошло страшное. Тяжелая лифтовая площадка не выдержала и
сорвалась вниз. Люди в ужасе отпрянули. И в ту же секунду оборвались
предсмертные крики и в последний раз облетели огромное помещение подвала.
1 2