И вдруг сзади на него кто-то напал и повалил напором в траву. Драки
не получилось. С лавки вскочили еще два молодых хлюста и принялись
лупасить по ребрам. Поверх молодых и на молодых налетел еще кто-то, а
потом остальные, кто не спал, повскакали - кто разнимать, кто
потренировать кулаки, кто в общем азарте, возникла куча-мала и только это
и спасло Егора.
Удивительно быстро подскочила карета "скорой помощи", на которой
нескольких увезли в больницу. Там-то и отыскал Егора Поэт.

Глава седьмая
- Адьютант Малыш!
- Я!
- Адьютант Малыш, узнайте какова температура воздуха на улице.
Егор с величайшей неохотой поднялся с нагретого места, на ходу
застегивая пуговицы шинели, поднял ворот и, топая сапогами по деревянному
настилу, вышел из землянки, поскорее захлопывая за собой дверь. Градусник
висел сразу же у входа и Егор первым делом взглянул на него: -230.
Температура катастрофически падала, два часа назад было минус шестнадцать.
Что ж, Природа тоже вступала в войну. Свободную Войну. Мороз щипал нос,
уши, пальцы и прорывал оборону одежды. Осторожно ступая по замерзающей
глине, Егор пошел вдоль траншеи, бруствер которой возвышался над головой,
потом свернул на менее глубокую, шедшую параллельно фронту. Отсюда с
помощью оптики можно было разглядеть противника. Противников. К которым
добавлялась теперь и непредсказуемая погода. Их рубежи проходили
километрах в трех вдоль темнеющей полосы леса. Все чего-то выжидали.
Месяц назад началась война. Стояла шуршащая жара конца лета. Вначале
был полный разброд, партизанил весь мир, но потихоньку люди стали
концентрировать усилия, чтоб уж действительно не быть как "каждый за
себя", что было верхом абсурда, что было самым острым моментом во всем
этом (каком уже по счету!) тупике жизни. Появлялись батальоны Свободы,
Победы, Правды; объявились предводители и полководцы; более близкие по
духу группы восставших соединялись в Армии, которые метались и по городу,
и по окрестностям и обрушивались с небывалой яростью на что
заблагорассудится. Интересно, что самое страшное время почему-то оказалось
то, когда еще все были слабо вооружены, а тропы пополнения оружием плохо
проторены - в ход шли самоделки и все что оказывалось под рукой: молотки,
ножи, кастеты, охотничьи винтовки. Но главное даже не в этом, а в том
безумии, которое овладевало людьми. Шла Священная Свободная Война.
Сближались до рукопашной и с остервенением рвали и молотили друг друга.
Противника тогда как бы не было, была лишь жажда выживания. И только после
того, как, в конце концов, образовалось семь крупных армий, идейный хаос и
беспорядок эмоций слегка поутихли, можно было "считать ресурсы". Хотя и
теперь понять лавину общественного взрыва не представлялось возможным.
Армия молодежи за неприкосновенность Свободы, собственно говоря, не
знала чего хотела, видимо абстрактной вольной жизни, зато четко знала чего
не хотела.
Армия " Женщины мира", среди воинов которой, впрочем, женщин было
менее половины, билась за свержение патриархата, против засилья мужчин на
планете, против повального развала традиций.
Легион Ангелов, или просто попы, требовали одного - победы Бога на
земле, но уже это одно являлось увесистым камнем преткновения и
разногласий.
Армия гуманистов требовала гуманности в отношениях между людьми,
строгого соблюдения всех прав человека и равенства людей. Они мечтали о
царствии Искусства, Красоты, Художественности, однако на дух не переносили
любые насилования мозга и тела - отвергали лекарства, табак, алкоголь,
наркотики, даже науку, когда она становилась объемистой, зато ратовали за
спорт.
Далее, соратники, или Стальная Армада считали войну главнейшим из
искусств, а силу - стилем жизни и чеканно добивались своего.
"Ученые", или Армия Защиты Прогресса считали, что нельзя
останавливать научную мысль и техническое развитие цивилизации, а,
наоборот, следует ускорять, ибо в этом спасение из постигшего всех
"тупика".
И последняя армия, солдатом которой и был Егор, - Правительственная.
Свободная Война началась стихийно, охватила все слои и вовлекла в
противостояние большинство населения, поэтому правительство не посмело
назвать это восстанием или беспорядками и посему профессиональная,
оплачиваемая из средств налогоплательщиков армия, так и осталась в стороне
нейтральным свидетелем. Как ни странно, Правительственные войска составлял
такой же простолюдин и обыватель, что и войска всех других сторон, считая
и остатки неприсоединенных партизан. Так чего же добивалась эта, названная
столь громким именем армия? Она защищала тех, кому дорог был любой мир,
защищала покой тех, кто хотел спокойно жить и работать, хотя бы и
по-прежнему. Одним словом, эта армия собрала под свои знамена всех тех,
кто не видел тупика жизни или не хотел видеть, или считал его глупостью.
Впрочем, так было вчера. Кто же с кем воевал сегодня знали лишь
высшие командования, а может быть и не знал никто.
Егор еще раз провел взглядом по белому замерзшему полю с множеством
чернеющих холмиков - накануне поработала артиллерия. По ту сторону поля
молча выжидали и видимо тоже удивлялись каверзам погоды бойцы Легиона
Ангелов. Насмотревшись на хрупкую тишину и прилично озябнув, Егор
скользнул по траншее в тупик, где солдаты устроили сортир и исполнил свои
дела.
- До-олго ходил! - удивился лейтенант, который, укутавшись в одеяло,
размечал на карте позиции.
- Я, товарищ лейтенант, в сортир бегал.
- Сколько? - спросил Поэт, не отрываясь от окуляров перископа.
- А... минус двадцать три, - вспомнил Егор.
Лейтенант присвистнул.
- Однако! - отозвался из угла и радист.
- Товарищ лейтенант, - позвал Поэт, - а враг-то наш призадумался.
Молчит, стерва.
- Ужинает, наверное.
- Да не, - сказал Егор, - приморозило.
- Зимой не навоюешься, братцы, вот что я вам скажу.
- Я одного не понимаю, - сказал лейтенант Мога, оторвавшись от карты.
- Разве ж мы тоже не хотим хорошей жизни? Чего ж они все повылазили-то!
Им, значит, надо, а мне не надо? А мне может еще больше надо. Собрались
бы, решили тихо-мирно раз и навсегда все проблемы.
- Товарищ лейтенант, так ведь на то и Тупик, что тысячи раз
собирались и ничего не смогли решить. Дело в том, что из миллиардов людей,
по сути, ни один не знает чего он хочет и чего он будет хотеть в течение
своей жизни. В этом дело. Вот даже если к любому подослать психолога, а
тот задушевно так спросит: "Скажи мне четко чего ты хочешь, только
существенное, а не облепившую тебя житейскую шелуху". Человек покопается в
душе - а ведь он и раньше там копался - и четко назвать только что из
шелухи сможет, а под шелухой плита. Он ее ни откусить, ни проломить, ни
вытащить - что за плита не знает. Мечется. Всю жизнь каждый мечется: и
молодой в неведении, и старик мудрец в неведении - подвижки-то никакой.
Вся разница только в том что к старости люди костенеют, если не предаются
упражнениям, а плита как была, так плитой и остается.
Поэт оторвался от своей трубы.
- Возможно, это и имеет место для ищущего человека, а слабый, или
наглый, или ловкач закрывается обеими ладошками от метаний и устремляет
взгляд сразу на практику и говорит: " Вот мне так и так по необходимости
дана задача прожить жизнь. А пусть будет неважно кто я и где я, главное
поцепче ухватиться, пошире расставить ноги и прожить как можно легче, с
меньшими потерями, страданиями, терзаниями, а возможно даже и с
наслаждением.
- Представьте, - вдруг подал голос Егор, - что мы, играючи, строим из
песка городок и садим туда тараканов. Мы наблюдаем за теми, кто помогает
нам - неторопливо ползает взад-вперед. А того жука, который все пытается
выкарабкаться по стене - вот непонятливый! - мы терпеливо сталкиваем вниз.
Того одного, который мечется. За редким исключением, правда, мы вдруг
смилостивимся и отбрасываем его в траву, беря за туловище или лапку, или
мы отвлекаемся, и он успевает убежать сам - тогда он навечно вычеркивается
из игры.
- Странная эта штука - жизнь!
- Ненавижу тех тараканов, которые там остаются сидеть. Тех, кто хочет
легко прожить жизнь, прогибаясь под обстоятельствами, - сказал Поэт. - Всю
жизнь против них бьюсь. Никогда не поверю, что невозможно всем сплотиться,
блин, и устроить на земле приличную атмосферу для жития. Для ВСЕХ. Многое
ведь от отношений зависит и от душевности. Чтобы каждый пообещал жить
так-то и так-то и всю жизнь с охотой выполнял обещанное. А то тычемся как
слепые котята в разные стороны в зависимости от настроения. Нет, точно
говорю, своим ходом идти к идеалу слишком долго. Надо скачком, надо всем
одновременно.
- Ты хочешь, - сердито кинул радист, - я понял, чтобы остались одни
сильные? Но среди любых сильных всегда будут свои слабые. Причем слабые
скорее хотят чтобы не было сильных, чем самим сделаться равными им.
- Лично я не хочу быть слабым, - сказал Поэт. - И я не умру. Пусть
они дохнут, а я все сделаю для того, чтобы выжить. Потому что то, что я
копошусь - для них страдание и приближает их к свету и истине, но они
многое - не все, конечно, - но многое отдали бы за то, чтобы меня вообще
не было, а их оставили в покое. Но я буду жить и буду копошиться.
Поэт откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Внезапно оказалось,
что в землянке довольно холодно. По полу несло стужей.
- Перестаньте мозги выкручивать, - приказал лейтенант. - Правильное
решение всегда красиво и просто. А раз не дотопали, то и воюем себе. И еще
тысячу лет воевать будем.
Поэт, пошатываясь, встал и упал на койку.
- Знобит чего-то. Я посплю, товарищ лейтенант, не могу. Будите чуть
что, - сказал он и укрылся грубой серой шинелью.
- Что ж раньше-то не сказал. Да спи уж. Рядовой Егор, вскипятите ему
чаю.
Напоили кипятком и тогда только Поэт тревожно уснул. Его сильно
морозило, почти колотило, он ворочался, поджимал ноги, втаскивал под себя
края одеяла.
А и Егору уже надоел этот мир. Пора было уходить - да куда уйдешь!
Он снова выглянул из землянки и по градуснику отметил похолодание еще
на три деления. Повалил снег - густыми хлопьями и земля пригревала его на
своей остывающей, но еще теплой груди. Далеко со стороны деревни хлопали
редкие выстрелы. Все небо и горизонт были задернуты плотным снежным
туманом, который прикрывал и невидимого теперь противника.
- Егор! - выкрикнул из блиндажа лейтенант Мога. - Я разговаривал с
командующим Мятовского форта, они подобрали перебежчика и тот
предупреждает о готовящемся наступлении по всему фронту, намечаемом на
семь часов утра завтра. Предваряющий атаку час будет использован на
артподготовку. Адъютант Малыш, предупредите об этой акции командиров
второй, третьей и четвертой рот. Идите... Сержант Паблиус, соедините меня
с секретарем Генштаба Правительственной Обороны...
Егор выскочил в сумеречную холодрыгу и побежал по рву, втянув ладошки
под обшлаги шинели. На неприкрытую ничем его пепельную шевелюру торопливо
оседали снежинки. Где-то в тропосфере натягивались последние метры плотной
шторины и внезапно стало темно, как в захлопнутом сундуке, а поток
сыплющегося снега быстро увеличивался. Уши и нос чуть-чуть не отваливались
и, наверное, стали белее снега.
Когда он прибежал обратно в штабную, лейтенанта не было - ушел
проверить посты. Поэт сипло храпел, а радист сказал ему:
- Ты, Егор, тоже ложился бы, завтра встаем в четыре утра.
Егор расправил раскладушку и лег.
- Скорей бы уж кончилась эта неразбериха, - зевнул он.
- Не знаю, - буркнул радист. - Тупик - это неспроста. У большой
машины опять где-то отвинтилась гайка. А я подумал, все знаешь из-за чего?
Золотое Правило гласит: выигрываешь в важном, проигрываешь в не менее
значительном. И если природа выбирает господство множественности
экземпляров: трав, деревьев, молекул, людей и этим замечательно прикрывает
большие бреши в устройстве мира, ну, скажем, воспроизводство компонентов
мира становится дешевым, а приходящему в мир новичку достаточно легко
привыкать к жизни, а значит получались и гибкость и устойчивость мира, и
запас прочности. Но зато когда, например, людей невообразимо много, то к
каждому в отдельности интерес остается маленький, вот и терзаются люди
своей незначительностью. А ведь надо всего лишь... Надо чтобы каждый
человек чем-нибудь очень отличался от остальных - полезным или необычным,
тогда бы он чувствовал большее внимание со стороны других к себе, а
следовательно имел большую ответственность. Вот чего - ответственности у
людей нет, оттого что привыкают они быть маленькими. И прячутся вечно за
кусты и спины.
Егор мерзло поежился и в который раз зевнул.
- А то учинили абсурд. Война! Война науки с искусством, реальности с
вымыслом, безобразной правды с художественно обоснованной ложью.
Радист замолчал и скоро Егор уснул. Ему снились детские парки и
аттракционы: летающие качели, визжащие карусели, комнаты радостного ужаса,
возносящее над миром Чертово Колесо, смех, веселье и сотни, сотни
счастливых мордашек.
..."Спроси о чем-нибудь, если хочешь", - ласково похлопал по загривку
Магистр. Я хотел спросить - кто он сам такой, но спросил: "А зачем это
все-таки было нужно? Для чего? во имя какой цели?" Он задумался. "Не знаю,
- проговорил наконец. - Мы всего лишь крохотные муравьи в бескрайней
пустыне Сущего. И Боги - это тоже крохотные муравьи, и сама пустыня -
мизер самой себя. Поверь, это очень трудно понять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10