Алексей Толстой
Гиперболоид инженера Гарина
Изд. "Худ. лит. ", Москва, 1983 г., собр. соч., т. 4
OCR Палек, 1998 г.
Этот роман написан в 1926-1927 годах Переработан, со включением новых
глав, в 1937 году
В этом сезоне деловой мир Парижа собирался к завтраку в гостиницу
"Мажестик". Там можно было встретить образцы всех наций, кроме французс-
кой. Там между блюдами велись деловые разговоры и заключались сделки под
звуки оркестра, хлопанье пробок и женское щебетанье.
В великолепном холле гостиницы, устланном драгоценными коврами, близ
стеклянных крутящихся дверей, важно прохаживался высокий человек, с се-
дой головой и энергичным бритым лицом, напоминающим героическое прошлое
Франции. Он был одет в черный широкий фрак, шелковые чулки и лакирован-
ные туфли с пряжками. На груди его лежала серебряная цепь. Это был вер-
ховный швейцар, духовный заместитель акционерного общества, эксплуатиру-
ющего гостиницу "Мажестик".
Заложив за спину подагрические руки, он останавливался перед стеклян-
ной стеной, где среди цветущих в зеленых кадках деревьев и пальмовых
листьев обедали посетители. Он походил в эту минуту на профессора, изу-
чающего жизнь растений и насекомых за стенкой аквариума.
Женщины были хороши, что и говорить. Молоденькие прельщали моло-
достью, блеском глаз: синих - англосаксонских, темных, как ночь, - южно-
американских, лиловых - французских. Пожилые женщины приправляли, как
острым соусом, блекнущую красоту необычайностью туалетов.
Да, что касается женщин, - все обстояло благополучно. Но верховный
швейцар не мог того же сказать о мужчинах, сидевших в ресторане.
Откуда, из каких чертополохов после войны вылезли эти жирненькие мо-
лодчики, коротенькие ростом, с волосатыми пальцами в перстнях, с воспа-
ленными щеками, трудно поддающимися бритве?
Они суетливо глотали всевозможные напитки с утра до утра. Волосатые
пальцы их плели из воздуха деньги, деньги, деньги... Они ползли из Аме-
рики по преимуществу, из проклятой страны, где шагают по колена в золо-
те, где собираются по дешевке скупить весь добрый старый мир.
К подъезду гостиницы бесшумно подкатил рольсройс - длинная машина с
кузовом из красного дерева. Швейцар, бренча цепью, поспешил к крутящимся
дверям.
Первым вошел желтовато-бледный человек небольшого роста, с черной,
коротко подстриженной бородой, с раздутыми ноздрями мясистого носа. Он
был в мешковатом длинном пальто и в котелке, надвинутом на брови.
Он остановился, брюзгливо поджидая спутницу, которая говорила с моло-
дым человеком, выскочившим навстречу автомобилю из-за колонны подъезда.
Кивнув ему головой, она прошла сквозь крутящиеся двери. Это была знаме-
нитая Зоя Монроз, одна из самых шикарных женщин Парижа. Она была в белом
суконном костюме, обшитом на рукавах, от кисти до локтя, длинном мехом
черной обезьяны. Ее фетровая маленькая шапочка была создана великим Кол-
ло. Ее движения были уверенны и небрежны. Она была красива, тонкая, вы-
сокая, с длинной шеей, с немного большим ртом, с немного приподнятым но-
сом. Синевато-серые глаза ее казались холодными и страстными.
- Мы будем обедать, Роллинг? - спросила она человека в котелке.
- Нет. Я буду с ним говорить до обеда.
Зоя Монроз усмехнулась, как бы снисходительно извиняя резкий тон от-
вета. В это время в дверь проскочил молодой человек, говоривший с. Зоей
Монроз у автомобиля. Он был в распахнутом стареньком пальто, с тростью и
мягкой шляпой в руке. Возбужденное лицо его было покрыто веснушками.
Редкие жесткие усики точно приклеены. Он намеревался, видимо, поздоро-
ваться за руку, но Роллинг, не вынимая рук из карманов пальто, сказал
еще резче:
- Вы опоздали на четверть часа, Семенов.
- Меня задержали... По нашему же делу... Ужасно Извиняюсь... Все уст-
роено... Они согласны... Завтра могут выехать в Варшаву...
- Если вы будете орать на всю гостиницу, вас выведут, - сказал Рол-
линг, уставившись на него мутноватыми глазами, не обещающими ничего доб-
рого.
- Простите - я шепотом... В Варшаве все уже подготовлено: паспорта,
одежда, оружие и прочее. В первых числах апреля они перейдут границу...
- Сейчас я и мадемуазель Монроз будем обедать, - сказал Роллинг, - вы
поедете к этим господам и передадите им, что я желаю их видеть сегодня в
начале пятого. Предупредите, что, если они вздумают водить меня за нос,
- я выдам их полиции...
Этот разговор происходил в начале мая 192... года. В Ленинграде на
рассвете, близ бонов гребной школы, на реке Крестовке остановилась двух-
весельная лодка.
Из нее вышли двое, и у самой воды произошел у них короткий разговор,
- говорил только один - резко и повелительно, другой глядел на полновод-
ную, тихую, темную реку. За чащами Крестовского острова, в ночной сине-
ве, разливалась весенняя заря.
Затем эти двое наклонились над лодкой, огонек спички осветил их лица.
Они вынули со дна лодки свертки, и тот, кто молчал, взял их и скрылся в
лесу, а тот, кто говорил, прыгнул в лодку, оттолкнулся от берега и то-
ропливо заскрипел уключинами. Очертание гребущего человека прошло через
заревую полосу воды и растворилось в тени противоположного берега. Не-
большая волна плеснула на боны.
Спартаковец Тарашкин, "загребной" на гоночной распашной гичке, дежу-
рил в эту ночь в клубе. По молодости лет и весеннему времени, вместо то-
го чтобы безрассудно тратить на спанье быстролетные часы жизни, Тарашкин
сидел над сонной водой на бонах, обхватив коленки.
В ночной тишине было о чем подумать. Два лета подряд проклятые моск-
вичи, не понимающие даже запаха настоящей воды, били гребную школу на
одиночках, на четверках и на восьмерках. Это было обидно.
Но спортсмен знает, что поражение ведет к победе Это одно, да еще,
пожалуй, прелесть весеннего рассвета, пахнущего острой травкой и мокрым
деревом, поддерживали в Тарашкине присутствие духа, необходимое для тре-
нировки перед большими июньскими гонками.
Сидя на бонах, Тарашкин видел, как пришвартовалась и затем ушла двух-
весельная лодка. Тарашкин относился спокойно к жизненным явлениям. Но
здесь показалось ему странным одно обстоятельство: двое высадившиеся на
берегу были похожи друг на друга, как два весла. Одного роста, одеты в
одинаковые широкие пальто, у обоих мягкие шляпы, надвинутые на лоб, и
одинаковая остренькая бородка.
Но, в конце концов, в республике не запрещается шататься по ночам, по
суху и по воде, со своим двойником. Тарашкин, наверно, тут же бы и забыл
о личностях с острыми бородками, если бы не странное событие, происшед-
шее в то же утро поблизости гребной школы в березовом леску в полуразва-
лившейся дачке с заколоченными окнами.
Когда из розовой зари над зарослями островов поднялось солнце, Тараш-
кин хрустнул мускулами и пошел во двор клуба собирать щепки. Время было
шестой час в начале. Стукнула калитка, и по влажной дорожке, ведя вело-
сипед, подошел Василий Витальевич Шельга.
Шельга был хорошо тренированный спортсмен, мускулистый и легкий,
среднего роста, с крепкой шеей, быстрый, спокойный и осторожный. Он слу-
жил в уголовном розыске и спортом занимался для общей тренировки.
- Ну, как дела, товарищ Тарашкин? Все в порядке? - спросил он, ставя
велосипед у крыльца. - Приехал повозиться немного... Смотри - мусор, ай,
ай.
Он снял гимнастерку, закатал рукава на худых мускулистых руках и при-
нялся за уборку клубного двора, еще заваленного материалами, оставшимися
от ремонта бонов.
- Сегодня придут ребята с завода, - за одну ночь заведем порядок, -
сказал Тарашкин. - Так как же, Василий Витальевич, записываетесь в ко-
манду на шестерку?
- Не знаю, как и быть, - сказал Шельга, откатывая смоляной бочонок, -
москвичей, с одной стороны, бить нужно, с другой - боюсь, не смогу быть
аккуратным... Смешное дело одно у нас навертывается.
- Опять насчет бандитов что-нибудь?
- Нет, поднимай выше - уголовщина в международном масштабе.
- Жаль, - сказал Тарашкин, - а то бы погребли.
Выйдя на боны и глядя, как по всей реке играют солнечные зайчики,
Шельга стукнул черенком метлы и вполголоса позвал Тарашкина:
- Вы хорошо знаете, кто тут живет поблизости на дачах?
- Живут кое-где зимогоры.
- А никто не переезжал в одну из этих дач в середине марта?
Тарашкин покосился на солнечную реку, почесал ногтями ноги другую но-
гу.
- Вон в том лесишке - заколоченная дача, - сказал он, - недели четыре
назад, это я помню, гляжу - из трубы дым. Мы так и подумали - не то там
беспризорные, не то бандиты.
- Видели кого-нибудь с той дачи?
- Постойте, Василий Витальевич. Их-то я, должно быть, и видел сегод-
ня.
И Тарашкин рассказал о двух людях, причаливших на рассвете к болотис-
тому берегу.
Шельга поддакивал: "так, так", острые глаза его стали как щелки.
- Пойдем, покажи дачу, - сказал он и тронул висевшую сзади на ремне
кобуру револьвера.
Дача в чахлом березовом леску казалась необитаемой, - крыльцо сгнило,
окна заколочены досками поверх ставен. В мезонине выбиты стекла, углы
дома под остатками водосточных труб поросли мохом, под подоконниками
росла лебеда.
- Вы правы - там живут, - сказал Шельга, осмотрев дачу из-за де-
ревьев, потом осторожно обошел ее кругом. - Сегодня здесь были... Но за
каким дьяволом им понадобилось лазить в окошко? Тарашкин, идите-ка сюда,
здесь что-то неладно.
Они быстро подошли к крыльцу. На нем были видны следы ног. Налево от
крыльца на окне висела боком ставня - свежесорванная. Окно раскрыто
внутрь. Под окном, на влажном песке - опять отпечатки ног. Следы
большие, видимо, тяжелого человека, и другие - поменьше, узкие - носками
внутрь.
- На крыльце следы другой обуви, - сказал Шельга.
Он заглянул в окно, тихо свистнул, позвал: "Эй, дядя, у вас окошко
отворено, кабы чего не унесли" Никто не ответил. Из полутемной комнаты
тянуло сладковатым неприятным запахом.
Шельга позвал громче, поднялся на подоконник, вынул револьвер и мягко
спрыгнул в комнату. Полез за ним и Тарашкин.
Первая комната была пустая, под ногами валялись битые кирпичи, штука-
турка, обрывки газет. Полуоткрытая дверь вела в кухню. Здесь на плите
под ржавым колпаком, на столах и табуретах стояли примусы, фарфоровые
тигли, стеклянные, металлические реторты, банки и цинковые ящики. Один
из примусов еще шипел, догорая.
Шельга опять позвал: "Эй, дядя!" Покачал головой и осторожно притво-
рил дверь в полутемную комнату, прорезанную плоскими, сквозь щели ста-
вен, лучами солнца.
- Вот он! - сказал Шельга.
В глубине комнаты на железной кровати, навзничь, лежал одетый чело-
век. Руки его были закинуты за голову и прикручены к прутьям кровати.
Ноги обмотаны веревкой. Пиджак и рубашка на груди разорваны. Голова не-
естественно запрокинута, остро торчала бородка.
- Ага, вот они как его, - сказал Шельга, осматривая под соском убито-
го до рукоятки загнанный финский нож - Пытали... Смотрите...
- Василий Витальевич, это тот самый, кто на лодке приплыл. Его не
больше как часа полтора назад убили.
- Будьте здесь, караульте, ничего не трогать, никого не пускать, -
слышите, Тарашкин?
Через несколько минут Шельга говорил по телефону из клуба:
- Наряд на вокзалы... Проверять всех пассажиров. Наряды по всем гос-
тиницам. Проверить всех, кто возвратился между шестью и восемью утра.
Агента и собаку в мое распоряжение.
До прибытия собаки-ищейки Шельга приступил к тщательному осмотру да-
чи, начиная с чердака.
Повсюду валялся мусор, битое стекло, обрывки обоев, ржавые банки от
консервов. Окна затянуты паутиной, в углах - плесень, грибы. Дача, види-
мо, была заброшена еще с 1918 года. Обитаемыми оказались только кухня и
комната с железной кроватью. Нигде ни признака удобств, никаких остатков
еды, кроме найденной в кармане убитого французской булки и куска чайной
колбасы.
Здесь не жили, сюда приезжали делать что-то, что нужно было скрывать.
Таков был первый вывод, сделанный Шельгой в результате обыска. Обследо-
вание кухни показало, что здесь работали над какими-то химическими пре-
паратами. Исследуя кучки золы на плите под колпаком, где, очевидно, про-
изводились химические пробы, перелистав несколько брошюр с загнутыми
уголками страниц, он установил второе: убитый человек занимался все-
го-навсего обыкновенной пиротехникой.
Такое умозаключение поставило Шельгу в тупик. Он еще раз обыскал
платье убитого - нового ничего не обнаружил. Тогда он подошел к вопросу
с другой стороны.
Следы ног у окна показывали, что убийц было двое, что они проникли
через окно, неминуемо рискуя встретить сопротивление, так как человек на
даче не мог не услышать треска срываемой ставни.
Это означало, что убийцам нужно было во что бы то ни стало либо полу-
чить что-то чрезвычайно важное, либо умертвить человека на даче.
Далее: если предположить, что они хотели просто умертвить его, то,
во-первых, они могли это сделать проще, скажем, подкараулив его где-ни-
будь по пути на дачу, и, во-вторых, положение убитого на кровати показы-
вало, что его пытали, зарезан он был не сразу. Убийцам нужно было узнать
что-то от этого человека, чего он не хотел сказать.
Что они могли выпытывать у него? Деньги? Трудно предположить, чтобы
человек, отправляясь ночью на заброшенную дачу заниматься пиротехникой,
стал брать с собой большие деньги. Вернее - убийцы хотели узнать ка-
кую-то тайну, связанную с ночными занятиями убитого.
Таким образом, ход мыслей привел Шельгу к новому исследованию кухни.
Он отодвинул от стены ящики и обнаружил квадратный люк в подвал, который
часто устраивают на дачах прямо под полом кухни. Тарашкин зажег огарок и
лег на живот, освещая сырое подполье, куда Шельга осторожно спустился по
тронутой гнилью, скользкой лестнице.
1 2 3 4 5 6