Он редко высказывался на актуальные темы и никогда не
брал на себя никаких обязательств. Разговаривать он любил лишь о своей
семье.
"Как напишешь памфлет против пустого места?" - жаловались многие
оппозиционные публицисты и карикатуристы в первые годы абнегистской
революции, кольца во время предвыборных кампаний кое-кто все еще пытался
выступать против Абнего. Снова и снова Абнего пытались спровоцировать на
какое-нибудь нелепое заявление или признание, но без всякого успеха.
Абнего был просто не способен сказать что-нибудь такое, что большинство
населения сочло бы нелепым.
Кризисы? Но каждому школьнику было известно, что Абнего однажды
сказал: "Знаете, я заметил, что даже самый сильный лесной пожар рано или
поздно выгорит. Главное - не волноваться".
Он привел людей в мир пониженного кровяного давления. И после многих
лет созидания и разрушения, лихорадки и конфликтов, нараставших забот и
душевных мук они свободно вздохнули и преисполнились тихой благодарности.
С того дня, когда Абнего принес присягу, многим казалось, что хаос
дрогнул и повсюду расцвела благословенная, долгожданная стабильность.
Многие из происходивших процессов на самом деле не имели никакого
отношения к Нормальному Человеку из Филлмора - например, уменьшение числа
детских уродств; но во многих случаях выравнивающее, смягчающее действие
абнегизма было очевидным. Так, лексикологи, к своему изумлению,
обнаружили, что жаргонные словечки, свойственные молодым людям во времена
первого президентства Абнего, употреблялись их детьми и восемнадцать лет
спустя, когда Абнего был избран на очередной срок.
Словесные проявления этого великого успокоения получили название
абнегизмов. Первое в истории упоминание об этих искусно замаскированных
глупостях относится к тому периоду, когда Абнего, убедившись, наконец, что
это возможно, назначил министров, совершенно не посчитавшись с желаниями
своей партийной верхушки. Один журналист, пытаясь обратить его внимание на
абсолютное отсутствие в новом кабинете ярких индивидуальностей, задал ему
вопрос: приходилось ли кому-нибудь из членов кабинета, от государственного
секретаря до генерал-почтмейстера, когда-нибудь публично высказать о
чем-нибудь свое мнение или принять хоть какие-нибудь конструктивные меры в
каком бы то ни было направлении? На это президент якобы ответил не
колеблясь и с мягкой улыбкой:
- Я всегда говорил, что если нет побежденных, то никто не остается в
обиде. Так вот, сэр, в таком состязании, где судья не может определить
победителя, побежденных не бывает.
Может быть, эта легенда и недостоверна, но она прекрасно выражает
настроение абнегистской Америки. Повсеместно распространилась поговорка:
"Приятно, как ничья".
Самый яркий абнегизм (и, безусловно, столь же апокрифический, как
история про Джорджа Вашингтона и вишневое дерево) был приписан президенту
после посещения им спектакля "Ромео и Джульетта". Трагический финал пьесы
якобы вызвал у него следующее замечание:
- Уж лучше не любить вообще, чем пережить несчастную любовь!
В начале шестого президентства Абнего, когда вице-президентом впервые
стал его старший сын, в Соединенных Штатах появилась группа европейцев.
Они прибыли на грузовом судне, собранном из поднятых со дна частей трех
потопленных миноносцев и одного перевернувшегося авианосца.
Встретив повсюду дружеский, но не слишком горячий прием, они объехали
страну и были поражены всеобщей безмятежностью, почти полным отсутствием
политической и военной активности, с одной стороны, и быстрым
технологическим регрессом - с другой. Один из приезжих, прощаясь,
настолько пренебрег дипломатической осторожностью, что заявил:
- Мы прибыли в Америку, в этот храм индустриализации, в надежде найти
решение многих острых проблем прикладных наук. Эти проблемы - например,
использование атомной энергии на предприятиях или применение ядерного
распада в стрелковом оружии - стоят на пути послевоенной реконструкции. Но
здесь, в остатках Соединенных Штатов Америки, вы даже не способны понять
нас, когда мы говорим о том, что считаем таким сложным и важным. Извините
меня, но у вас царит какой-то национальный транс!
Его американские собеседники не обиделись: пожимая плечами, они
отвечали вежливыми улыбками. Вернувшись, делегат сообщил своим
соотечественникам, что американцы, всегда пользовавшиеся славой
ненормальных, в конце концов специализировались на кретинизме.
Но был среди европейцев другой делегат, который многое увидел и о
многом расспрашивал. Это был Мишель Гастон Фуффник - некогда профессор
истории в Сорбонне. Вернувшись в родную Тулузу (французская культура вновь
сконцентрировалась в Провансе), он занялся исследованием философских основ
абнегистской революции.
В своей книге, которую с огромным интересом прочел весь мир, Фуффник
указывал, что хотя человек ХХ века в достаточной степени преодолел узкие
рамки древнегреческих понятий, создав неаристотелеву логику и неевклидову
геометрию, но он до сих пор не находил в себе интеллектуального мужества,
чтобы создать неплатонову политическую систему. Так было до того, как
появился Абнего.
"Со времен Сократа, - писал мосье Фуффник, - политические взгляды
человека определялись идеей о том, что править должны достойнейшие. Как
определить этих достойнейших, какой шкалой ценностей пользоваться, чтобы
правили самые достойные, а не просто те, кто получше, - таковы были
основные проблемы, вокруг которых уже три тысячелетия бушевали
политические страсти. Вопрос о том, что выше - родовая аристократия или
аристократия разума, - это вопрос об основе подобной шкалы ценностей;
вопрос о том, как должны избираться правители: согласно воле божьей,
прочтенной по свиным внутренностям, или в результате всенародного
голосования, - это вопрос метода. Но до сих пор ни одна политическая
система не посягала на основной, не подлежавший обсуждению постулат,
впервые изложенный еще в "Республике" Платона. И вот Америка поставила под
сомнение практическую пригодность и этой аксиомы. Молодая западная
демократия, которая ввела когда-то в юриспруденцию понятие о правах
человека, теперь подарила лихорадящему человечеству доктрину наименьшего
общего знаменателя в управлении. Согласно этой доктрине, насколько я ее
понимаю, править должны не самые худшие, как заявляют многие из моих
предубежденных спутников, а средние: те, кого можно назвать
"недостойнейшими" или "неэлитой".
Народы Европы, жившие среди радиоактивных развалин, оставленных
современной войной, с благоговением внимали проповеди Фуффника. Их
зачаровывала картина мирной монотонности, существовавшей в Соединенных
Штатах, и не интересовал академический анализ ее сущности. Сущность же эта
состояла в том, что правящая группа, сознавая свою "неисключительность",
избегала бесконечных конфликтов и трений, вызываемых необходимостью
доказывать собственное превосходство, и волей-неволей стремилась как можно
быстрее загладить любые серьезные разногласия, так как обстановка
напряжения и борьбы грозила создать благоприятные возможности для
творчески настроенных, энергичных людей.
Кое-где все еще оставались олигархии и правящие классы; в одной
стране еще пользовалась влиянием древняя религия, в другой - народ
продолжали вести за собой талантливые, мыслящие люди. Но проповедь уже
звучала в мире. Среди населения появились шаманы - заурядные на вид люди,
которых называли абнегами. Тираны убедились в том, что истребить этих
шаманов невозможно: они избирались не за какие-нибудь особые способности,
а просто потому, что они представляли средний уровень любого данного слоя
людей; оказалось, что, пока существует сам этот слой, у него остается и
середина. Поэтому философия абнегов, несмотря на кровопролития,
распространялась и крепла.
Оливер Абнего, который стал первым президентом мира, был до этого
президентом Абнего VI Соединенных Штатов Америки. Его сын в качестве
вице-президента председательствовал в сенате, состоявшем в основном из его
дядей, двоюродных братьев и теток. Они и их многочисленные потомки жили в
простоте, лишь немногим отличавшейся от условий жизни основателя их
династии.
В качестве президента мира Оливер Абнего одобрил только одно
мероприятие - закон о преимущественном предоставлении стипендий в
университетах тем студентам, чьи отметки были ближе всего к средним по
всей планете для их возрастной группы. Однако президента вряд ли можно
было упрекнуть в оригинальности или новаторстве, не подобающих его
высокому положению: к тому времени вся система поощрений - в учебе, спорте
и даже на производстве - была уже приспособлена для вознаграждения за
самые средние показатели и для ущемления в равной мере как высших, так и
низших.
Когда вскоре после этого иссякли запасы нефти, люди с полной
невозмутимостью перешли на уголь. Последние турбины в еще годном для
работы состоянии были помещены в музеи: люди, которым они служили, сочли,
что, пользуясь электричеством, они слишком выделяются среди
добропорядочных абнегов.
Выдающимся явлением культуры этого периода были точно зарифмованные и
безукоризненно ритмичные стихи, посвященные довольно абстрактным
красавицам и неопределенным прелестям супруг или возлюбленных. Если бы
давным-давно не исчезла антропология, то можно было бы установить, что
появилась удивительная тенденция ко всеобщему единообразию в строении
скелета, чертах лица и пигментации кожи, не говоря уже об умственном и
физическом развитии и индивидуальности. Человечество быстро и
бессознательно сводилось к среднеарифметическому уровню.
Правда, незадолго до того, как были исчерпаны запасы угля, в одном из
поселений к северо-западу от Каира произошла кратковременная вспышка
возмущения. Там жили преимущественно неисправимые инакомыслящие, изгнанные
из своих общин, да небольшое количество душевнобольных и калек. В пору
расцвета они пользовались массой технических устройств и пожелтевшими
книгами, собранными в разрушающихся музеях и библиотеках мира.
Окруженные всеобщим презрением, эти люди возделывали свои илистые
поля лишь настолько, чтобы не умереть с голоду, а остальное время
посвящали бесконечным ожесточенным спорам. Они пришли к выводу, что
представляют собой единственных потомков "гомо сапиенс", а остальное
человечество состоит из "гомо абнегус". По их мнению, своей успешной
эволюцией человек был обязан в основном отсутствию узкой специализации.
Если остальные живые существа были вынуждены приспосабливаться к частным,
ограниченным условиям, то человечество оставалось не связанным этой
необходимостью, что и позволило ему совершить огромный прыжок вперед; но в
конце концов обстоятельства вынудили и его заплатить ту же цену, какую
рано или поздно приходилось платить всем жизнеспособным формам, то есть
специализироваться.
Дойдя до этого этапа дискуссии, они решили воспользоваться оставшимся
у них старинным оружием, чтобы спасти "гомо абнегус" от самого себя.
Однако ожесточенные разногласия относительно предполагаемых способов
перевоспитания привели к кровопролитному междоусобному конфликту с тем же
оружием в руках; в результате вся колония была уничтожена, а место, где
она находилась, стало непригодным для жизни.
Примерно в это же время человек, истощив запасы угля, вернулся в
обширные, вечно возобновляющиеся и неистощимые леса.
Царство "гомо абнегус" длилось четверть миллиона лет. В конце концов
оно пало, покоренное собаками ньюфаундлендами. Эти животные уцелели на
одном из островов Гудзонова залива после того, как еще в ХХ веке затонуло
везшее их грузовое судно.
Эти крепкие и умные собаки, силой обстоятельств вынужденные в течение
нескольких сотен тысячелетий довольствоваться обществом друг друга,
научились говорить примерно таким же образом, как научились ходить
обезьяны - предки человека, когда внезапное изменение климата истребило
деревья, служившие им исконным обиталищем, то есть просто от скуки.
Наделенные разумом, обостренным трудностями жизни на суровом острове,
обладающие фантазией, побуждаемые к действию холодом, эти овладевшие
членораздельной речью собаки построили в Арктике замечательную собачью
цивилизацию, а потом устремились на юг, чтобы поработить, а затем и
приручить человечество.
Приручение состояло в том, что собаки разводили людей ради их умения
бросать палки и другие предметы: приносить их стало видом спорта, все еще
популярным среди новых властелинов планеты, хотя часть наиболее
эрудированных индивидуумов была склонна к сидячему образу жизни.
Особенно высоко пенилась порода людей с невероятно тонкими и длинными
руками; однако часть собак предпочитала более коренастую породу, у которой
руки были короткие, но крайне мускулистые. Время от времени благодаря
рахиту выводились любопытные особи с настолько гибкими руками, что они
казались почти лишенными костей. Разведение этой разновидности, любопытной
как с научной, так и с эстетической точек зрения, обычно осуждалось как
признак упадочнических склонностей хозяина и порча животных.
Со временем собачья цивилизация, конечно, создала машины, способные
бросать палки дальше, быстрее и чаще, чем люди.
1 2 3