Они неопровержимо свидетельствовали о том, что бывшая комиссия
горкомхоза узурпировала власть в Тьмускорпиони, и что распорядиться этой
властью разумно она была не в состоянии.
- Главная опасность заключается в том, - размеренным голосом
продолжал Кристобаль Хозевич, посасывая потухшую сигару, - что в
расположении этих проходимцев находится небезызвестная Большая Круглая
Печать. Я надеюсь, вы понимаете, что это значит...
- Понимаю, - сказал Эдик тихо. - Не вырубишь топором... - Ясное лицо
его затуманилось. - А что, если мы применим реморализатор?
Кристобаль Хозевич переглянулся с Федором Симеоновичем.
- Можно, конечно, попытаться, - сказал он, пожимая плечами. - Однако
боюсь, что процессы зашли слишком далеко...
- Н-нет, п-почему же, - возразил Федор Симеонович. - Примените,
п-примените, Эдик, не автоматы же там применять... К-кстати, у них же там
еще и Выбегалло...
- Как так? - изумились мы.
Оказалось, что три месяца назад сверху поступило требование на
научного консультанта с фантастическим окладом денежного содержания. Никто
в этот оклад не верил, а более всех - профессор Выбегалло, который в это
время как раз заканчивал большую работу по выведению путем перевоспитания
самонадевающегося на рыболовный крючок дождевого червя. О своем недоверии
Выбегалло во всеуслышание объявил на Ученом совете и тем же вечером бежал,
бросив все. Многие видели, как он, взявши портфель в зубы, карабкался по
внутренней стене шахты, выходя на этажах, кратных пяти, дабы укрепить свои
силы в буфете. А через неделю сверху был спущен приказ о зачислении
профессора Выбегалло А. А. научным консультантом при ТПРУНЯ с обещанным
окладом и надбавками за знание иностранных языков.
- Спасибо, - сказал вежливый Эдик, - это ценная информация. Так мы
пойдем?
- Идите, идите, г-голубчики, - растроганно произнес Федор Симеонович.
Он поглядел в магический кристалл. - Д-да, уже пора, К-камноедов
б-близится к концу. И п-поосторожней там... Д-дремучее место, ж-жуткое...
- И никаких эмоций! - настойчиво напомнил Кристобаль Хозевич. - Не
будут вам давать ваших клопов и ящиков - не надо. Вы - лазутчики, с вами
будет установлена односторонняя телепатическая связь. Мы будем следить за
каждым вашим шагом. Собирайте информацию - вот ваша основная задача.
- Мы понимаем, - сказал Эдик.
Кристобаль Хозевич снова оценивающе оглядел нас.
- Модеста бы им с собой взять, - пробормотал он, - клин - клином... -
Он безнадежно махнул рукой. - Ладно, идите. Буонавентура.
Мы вышли, и Эдик сказал, что теперь надо зайти к нему в лабораторию и
взять реморализатор. Последнее время он увлекался практической
реморализацией. В лаборатории у него в девяти шкафах размещался опытный
агрегат, принцип действия которого сводился к тому, что он подавлял в
облучаемом примитивные рефлексы и извлекал на поверхность и направлял
вовне разумное, доброе и вечное. С помощью этого опытного реморализатора
Эдику удалось излечить одного филателиста-тиффози, вернуть в лоно семьи
двух слетевших с нарезки хоккейных болельщиков и ввести в рамки
застарелого клеветника. Теперь он лечил от хамства нашего большого друга
Витьку Корнеева, но пока безуспешно.
- Как мы все это потащим? - сказал я, со страхом озирая шкафы.
Однако Эдик успокоил меня. Оказывается, у него уже был почти готов
портативный вариант, менее мощный, но достаточный, как Эдик надеялся, для
наших целей. "Там я его допаяю и отлажу", - сказал он, пряча в карман
плоскую металлическую коробочку.
Когда мы вновь вернулись на лестничную площадку, Модест Матвеевич
заканчивал свою речь.
- ...это мы тоже прекратим, - утверждал он несколько осипшим голосом,
- потому что, во-первых, лифт бережет наше здоровье. Это первое. И бережет
рабочее время. Лифт денег стоит, и курить в нем мы категорически не
позволим... Кто здесь добровольцы? - спросил он, неожиданно поворачиваясь
к толпе.
Несколько голосов тотчас откликнулись, но Модест Матвеевич эти
кандидатуры отвел. "Молоды еще в лифтах ездить, - объявил он, - это вам не
спектроскоп". Мы с Эдиком молча протиснулись в первый ряд.
- Нам на семьдесят шестой, - негромко сказал Эдик.
Воцарилась почтительная тишина. Модест Матвеевич с огромным сомнением
оглядел нас с ног до головы.
- Жидковаты, - пробормотал он раздумчиво, - зеленоваты еще... Курите?
- спросил он.
- Нет, - ответил Эдик.
- Изредка, - сказал я.
Из толпы на Модеста Матвеевича набежал домовой Тихон и что-то
прошептал ему на ухо. Модест Матвеевич поджал губы и надулся.
- Это мы еще проверим, - сказал он недовольно и добыл из кармана свою
записную книжку. - За каким делом вы отправляетесь, Амперян? - спросил он
недовольно.
- За Говорящим Клопом, - ответил Эдик.
- А вы, Привалов?
- За Черным Ящиком.
- Хм... - Модест Матвеевич полистал книжку, - Верно... Имеются...
Та-ак... Колония Необъясненных Явлений... Покажите заявки.
Мы показали.
- Ну что ж, поезжайте... Не вы первые, не вы последние...
Он взял под козырек. Раздалась печальная музыка. Толпа заволновалась.
Мы вступили в кабину. Мне было грустно и страшно, я вспомнил, что не
попрощался со Стеллочкой. "Стопчут их там, - объяснял кому-то Модест
Матвеевич. - Жалко... Ребята неплохие... Амперян вон даже не курит, в рот
не берет..." Металлическая дверь шахты с лязгом захлопнулась. Эдик, не
глядя на меня, нажал кнопку семьдесят шестого этажа. Дверь автоматически
задвинулась, вспыхнула надпись: "Не курить! Пристегнуть ремни!", и мы
отправились в путь.
Поначалу кабина шла лениво, вялой трусцой. Чувствовалось, что никуда
ей не хочется. Мимо нас уплывали вниз знакомые коридоры, печальные лица
друзей, самодельные плакаты "Молодцы!" и "Вас не забудут". На двенадцатом
этаже нам в последний раз помахали платочками, и кабина вступила в
неизвестные области. Показывались и исчезали необитаемые на вид, пустые
помещения, толчки становились все реже, все слабее, кабина, казалось,
засыпала на ходу и на шестнадцатом этаже остановилась совсем.
Мы едва успели перекинуться парой фраз с какими-то вооруженными
людьми, которые оказались сотрудниками отдела Заколдованных сокровищ, как
вдруг кабина взвилась на дыбы и с железным ржанием устремилась в зенит
бешеным галопом. Замигали лампочки, защелкали тумблеры. Страшная
перегрузка вдавила нас в пол. Чтобы удержаться на ногах, мы с Эдиком
ухватились друг за друга. В зеркалах отразились наши вспотевшие от
напряжения лица, и мы уже приготовились к худшему, но тут галоп сменился
мелкой рысью, сила тяжести упала до полутора "же", и мы приободрились.
Екая селезенкой, кабина причалила к пятьдесят седьмому этажу и
остановилась снова. Раздвинулась дверь, вошел грузный пожилой человек с
аккордеоном наизготовку, небрежно сказал нам: "Общий привет!", - и нажал
кнопку шестьдесят третьего этажа. Когда кабина двинулась, он прислонился к
стенке и, мечтательно закатив глаза, принялся тихонько наигрывать
"Кирпичики". "Снизу?" - лениво осведомился он, не поворачивая головы.
"Снизу", - ответили мы. "Камноедов все работает?" - "Работает". "Ну привет
ему", - сказал незнакомец и больше не обращал на нас внимания. Кабина
неторопливо поднималась, подрагивая в такт "Кирпичикам", а мы с Эдиком от
стесненности принялись изучать "Правила пользования лифтом", вытравленные
на медной доске. Мы узнали, что запрещается: селиться в кабине летучим
мышам, вампирам и белкам-летягам; выходить сквозь стены в случае остановки
кабины между этажами; провозить в кабине горючие и взрывчатые вещества, а
также сосуды с джинами и ифритов без огнеупорных намордников; пользоваться
лифтом домовым и вурдалакам без сопровождающих... Запрещалось также всем
без исключения производить шалости, заниматься сном и совершать
подпрыгивания. Дочитать до конца мы не успели. Кабина снова остановилась,
незнакомец вышел, и Эдик снова нажал кнопку семьдесят шестого. В ту же
секунду кабина рванулась вверх так стремительно, что у нас потемнело в
глазах. Когда мы отдышались, кабина стояла неподвижно, двери были
раскрыты. Мы были на семьдесят шестом этаже. Поглядев друг на друга, мы
вышли, подняв над головой заявки, как белые парламентские флаги. Не знаю,
чего мы, собственно, ожидали. Чего-то плохого.
Однако ничего страшного не произошло. Мы оказались в круглом, пустом,
очень пыльном зале с низким серым потолком. Посередине возвышался вросший
в паркет белый валун, похожий на надолб, вокруг валуна в беспорядке
валялись старые пожелтевшие кости. Пахло мышами, было сумрачно. Вдруг
шахтная дверь позади нас с лязгом захлопнулась сама собой, мы вздрогнули,
обернулись, но успели увидеть только мелькнувшую крышу провалившейся
кабины. Зловещий удаляющийся гул прокатился по залу и замер. Мы были в
ловушке. Мне немедленно и страстно захотелось назад, вниз, но выражение
растерянности, промелькнувшее на лице Эдика, придало мне силы. Я выпятил
челюсть, заложил руки за спину и на прямых ногах, храня вид независимый и
скептический, направился к камню. Как я и ожидал, камень оказался чем-то
вроде дорожного указателя, часто встречающегося в сказках.
Надпись на нем выглядела следующим образом:
$1 На лево пойд
еш - головушку потеря
еш $2 Направо пойдеш
никуда не придеш $3 Пря
мо пой с в ух ь
- Последнюю строчку скололи, - пояснил Эдик. - Ага, тут еще какая-то
надпись карандашом... "Мы... здесь... посоветовались с народом, и есть
мнение, что идти следует... прямо." Подпись: Л. Вунюков.
Мы посмотрели прямо. Теперь, когда глаза наши привыкли к рассеянному
свету, попадающему в зал неизвестно каким образом, мы увидели двери. Их
было три. Ведущие, так сказать, направо и налево, были заколочены досками,
а к двери прямо, огибая камень, вела от лифта протоптанная в пыли
тропинка. "Не нравится мне все это, - сказал я с мужественной прямотой. -
Кости какие-то..." - "Кости, по-моему, слоновьи, - сказал Эдик. - Впрочем,
это не важно. Не возвращаться же нам." - "Может, все-таки напишем записку
и бросим в лифт? - предложил я. - Сгинем ведь бесследно." - "Саша, -
сказал Эдик, - не забудь, что мы находимся в телепатической связи.
Неудобно. Встряхнись." Я встряхнулся. Я снова выпятил челюсть и решительно
двинулся к двери прямо. Эдик шел рядом со мной. "Рубикон перейден!" -
заявил я и пнул дверь ногой. Впрочем, эффект пропал даром: на двери
оказалась малоприметная табличка "тянуть к себе", и Рубикон пришлось
переходить вторично, уже без жестов, через унизительное преодоление мощной
пружины.
Сразу за дверью оказался парк, залитый солнечным светом. Мы увидели
песчаные аллейки, подстриженные кусты и предупреждения "По газонам не
ходить и траву не есть". Напротив стояла чугунная садовая скамейка с
проломленной спинкой, а на скамейке читал газету, пошевеливая длинными
пальцами босых ног, какой-то странный человек в пенсне. Заметив нас, он
почему-то смутился, не опуская газеты, ловко снял ногой пенсне, протер
линзы о штанины и вновь водрузил на место. Потом положил газету и
поднялся. Он был велик ростом, неимоверно волосат, одет в чистую белую
безрукавку и синие холщовые штаны на помочах. Золоченное пенсне сжимало
его широкую черную переносицу и придавало ему какой-то иностранный вид.
Было в нем что-то от политической карикатуры в центральной газете. Он
повел большими острыми ушами, сделал несколько шагов нам навстречу и
произнес хриплым, но приятным голосом:
- Добро пожаловать в Тьмускорпионь, - сказал он. - Разрешите
представиться. Федор, снежный человек.
Мы молча поклонились.
- Вы ведь снизу, - продолжал он. - Слава богу, я жду вас уже больше
года - с тех пор, как меня рационализировали. Давайте присядем. До
вечернего заседания Тройки остается около часа, и очень хотелось, с вашего
позволения, чтобы вы пришли на это заседание хоть как-то подготовленными.
К сожалению, знаю я немного, но я знаю...

ДЕЛО N 42. СТАРИКАШКА ЭДЕЛЬВЕЙС
Мы перешагнули порог комнаты заседаний ровно в пять часов. Мы были
проинструктированы, мы были ко всему готовы, мы знали, на что идем. Во
всяком случае, мне так казалось. Признаться, Федины объяснения несколько
успокоили меня, Эдик же, напротив, впал в подавленное состояние. Эта
подавленность удивляла меня, я относил ее целиком за счет того, что Эдик
всегда был человеком чистой науки, далеким от всяких там входящих и
исходящих, от дыроколов и ведомостей. И эта же его подавленность
возбуждала во мне, человеке сравнительно опытном, ощущение превосходства,
я чувствовал себя старшим и готов был вести себя соответственно.
В комнате наличествовал пока только один человек, судя по Фединому
описанию, комендант Колонии товарищ Зубо. Он сидел за маленьким столиком,
держал перед собой раскрытую папку и так и подмигивал от какого-то
нетерпеливого возбуждения. Был он тощ и похож на Дуремара, губы у него
непрерывно двигались, а глаза были белые, как у античной статуи. Нас он
сначала не заметил, и мы тихонько уселись у стены под табличкой
"Представители". Комната была в три окна, у двери стоял голый
демонстрационный стол, у стены напротив - другой стол, огромный, покрытый
зеленой суконной скатертью. В углу возвышался чудовищный коричневый сейф;
комендантский столик, заваленный канцелярскими папками, ютился у его
подножия. В комнате был еще один маленький столик под табличкой "Научный
консультант" и гигантский, на полторы стены, матерчатый лозунг "Народу не
нужны нездоровые сенсации.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3