- Что вы там делали наверху? - спросил я, преодолевая оторопь.
- Тренировался, - ответствовал он. - Я ведь альпинист...
- Погибший? - сострил я и сейчас же пожалел об этом, потому что он
снова обрушил на меня лавину своего замогильного хохота.
- Неплохо, неплохо для начала, - проговорил он, вытирая глаза. - Нет,
я еще живой. Я приехал сюда полазать по скалам, но никак не могу до них
добраться. Вокруг снег. Вот я и лазаю по дверям, по стенам... - Он вдруг
замолчал и взял меня под руку. - Собственно говоря, - сказал он, - я
приехал сюда проветриться. Переутомление. Проект "Мидас", слыхали?
Совершенно секретно. Четыре года без отпуска. Вот врачи и прописали мне
курс чувственных удовольствий. - Он снова захохотал, но мы уже дошли до
столовой. Оставив меня, он устремился к столику, где были расставлены
закуски. - Держитесь за мной, инспектор, - гаркнул он на бегу. -
Торопитесь, а не то друзья и близкие Погибшего съедят всю икру...
Столовая была большая, в пять окон. Посредине стоял огромный овальный
стол персон на двадцать; роскошный, почерневший от времени буфет сверкал
серебряными кубками, многочисленными зеркалами и разноцветными бутылками;
скатерть на столе была крахмальная, посуда - прекрасного фарфора, приборы
- серебряные, с благородной чернью. Но при всем при том порядки здесь,
видимо, были самые демократические. На столике для закусок красовались
закуски - хватай, что успеешь. На другой столик, поменьше, Кайса водружала
фаянсовые лохани с овощным супом и бульоном - сам выбирай, сам наливай.
Для желающих освежиться существовала буфетная батарея - бренди, ирландский
джин, пиво и фирменная настойка (на лепестках эдельвейса, утверждал Згут).
За столом уже сидели дю Барнстокр и чадо его покойного брата. Дю
Барнстокр изящно помешивал серебряной ложечкой в тарелке с бульоном и
укоризненно косился на чадо, которое, растопырив на столе локти, уплетало
овощной суп.
Во главе стола царила незнакомая мне дама ослепительной и странной
красоты. Лет ей было не то двадцать, не то сорок, нежные
смугло-голубоватые плечи, лебединая шея, огромные полузакрытые глаза с
длинными ресницами, пепельные, высоко взбитые волосы, бесценная диадема -
это была, несомненно, госпожа Мозес, и ей, несомненно, было не место за
этим простоватым табльдотом. Таких женщин я видел раньше только на фото в
великосветских журналах да еще, пожалуй, в супербоевиках.
Хозяин, огибая стол, уже направлялся ко мне с подносиком в руке. На
подносике в хрустальной граненой рюмке жутко голубела настойка.
- Боевое крещение! - объявил хозяин, приблизившись. - Набирайте
закуску поострее.
Я повиновался. Я положил себе маслин и икры. Потом я посмотрел на
хозяина и положил пикуль. Потом я посмотрел на настойку и выдавил на икру
пол-лимона. Все смотрели на меня. Я взял рюмку, выдохнул воздух (еще пару
затхлых кабинетов и коридоров) и вылил настойку в рот. Я содрогнулся. Все
смотрели на меня, поэтому я содрогнулся только мысленно и откусил половину
пикуля. Хозяин крякнул. Симонэ тоже крякнул. Госпожа Мозес произнесла
хрустальным голосом: "О! Это настоящий мужчина". Я улыбнулся и засунул в
рот вторую половину пикуля, горько сожалея, что не бывает пикулей
величиной с дыню. "Дает!" - отчетливо произнесло чадо.
- Госпожа Мозес! - произнес хозяин. - Разрешите представить вам
инспектора Глебски.
Пепельная башня во главе стола чуть качнулась, поднялись и опустились
чудные ресницы.
- Господин Глебски! - сказал хозяин. - Госпожа Мозес.
Я поклонился. Я бы с удовольствием согнулся пополам, так у меня пекло
в животе, но госпожа Мозес улыбнулась, и мне сразу полегчало. Скромно
отвернувшись, я покончил с закуской и отправился за супом. Хозяин усадил
меня напротив Барнстокров, так что справа от меня, к сожалению, слишком
далеко, оказалась госпожа Мозес, а слева, к сожалению, слишком близко, -
унылый шалун Симонэ, готовый в любую минуту разразиться жутким хохотом.
Разговор за столом направлял хозяин. Говорили о загадочном и
непознанном, а точнее - о том, что в отеле происходят последние дни
странные вещи. Меня как новичка посвятили в подробности. Дю Барнстокр
подтвердил, что действительно два дня назад у него пропали туфли, которые
обнаружились только к вечеру в номере-музее. Симонэ, похохатывая, сообщил,
что кто-то читает его книги - по преимуществу специальную литературу - и
делает на полях пометки - по преимуществу совершенно безграмотные. Хозяин,
заходясь от удовольствия, поведал о сегодняшнем случае с дымящейся трубкой
и газетой и добавил, что ночами кто-то несомненно бродит по дому. Он
слышал это своими ушами и один раз даже видел белую фигуру, скользнувшую
от входной двери через холл по направлению к лестнице. Госпожа Мозес,
нисколько не чинясь, охотно подтвердила эти сообщения и добавила, что
вчера ночью кто-то заглянул к ней в окно. Дю Барнстокр тоже подтвердил,
что кто-то ходит, но он лично считает, что это всего лишь наша добрая
Кайса, так ему, во всяком случае, показалось. Хозяин заметил, что это
совершенно исключено, а Симон Симонэ похвастался, будто он вот спит по
ночам как мертвый и ничего такого не слышал. Но он уже дважды замечал, что
лыжные ботинки его постоянно пребывают в мокром состоянии, как будто
кто-то ночью бегает в них по снегу. Я, потешаясь про себя, рассказал про
случай с пепельницей и сенбернаром, а чадо хрипло объявило - к сведению
всех присутствующих, - что оно, чадо, в общем ничего особенного против
этих штучек-дрючек не имеет, оно к этим фокусам-покусам привыкло, но
совершенно не терпит, когда посторонние валяются на его, чадиной, постели.
При этом оно свирепо целилось в меня своими окулярами, и я порадовался,
что приехал только сегодня.
Атмосферу сладкой жути, воцарившуюся за столом, нарушил господин
физик.
- Приезжает как-то один штабс-капитан в незнакомый город, - объявил
он. - Останавливается в гостинице и велит позвать хозяина...
Внезапно он замолчал и огляделся.
- Пардон, - произнес он. - Я не уверен, что в присутствии дам, - тут
он поклонился в сторону госпожи Мозес, - а также юно... э-э... юношества,
- он посмотрел на чадо, - э-э...
- А, дурацкий анекдот, - сказало чадо с пренебрежением. - "Все
прекрасно, но не делится пополам". Этот, что ли?
- Именно! - воскликнул Симонэ и разразился хохотом.
- Делится пополам? - улыбаясь, спросила госпожа Мозес.
- Не делится! - сердито поправило чадо.
- Ах, не делится? - удивилась госпожа Мозес. - А что именно не
делится?
Дитя открыло было рот, но дю Барнстокр сделал неуловимое движение, и
рот оказался заткнут большим румяным яблоком, от которого дитя тут же
сочно откусило.
- В конце концов удивительное происходит не только в нашем отеле, -
сказал дю Барнстокр. - Достаточно вспомнить, например, о знаменитых
летающих неопознанных объектах...
Чадо с грохотом отодвинуло стул, поднялось и, продолжая хрустеть
яблоком, направилось к выходу. Черт знает что! То вдруг чудилось в этой
стройной ладной фигуре молоденькая прелестная девушка. Но стоило
смягчиться душою, и девушка пропадала, а вместо нее самым непристойным
образом появлялся расхлябанный нагловатый подросток - из тех, что разводят
блох на пляжах и накачивают себя наркотиками в общественных уборных. Я все
размышлял, у кого бы спросить, мальчик это, черт его возьми, или девочка,
а дю Барнстокр продолжал журчать:
- ...Джордано Бруно, господа, был сожжен не зря. Космос, несомненно,
обитаем не только нами. Вопрос лишь в плотности распределения разума во
Вселенной. По оценкам различных ученых - господин Симонэ поправит меня,
если я ошибаюсь, - только в нашей Галактике может существовать до миллиона
обитаемых солнечных систем. Если бы я был математиком, господа, я бы на
основании этих данных попытался установить вероятность хотя бы того, что
наша Земля является объектом чьего-то научного внимания...
Самого дю Барнстокра спрашивать как-то неловко, размышлял я. К тому
же он, пожалуй, и сам толком не знает. Откуда ему знать? Дитя и дитя...
Любезному хозяину наверняка наплевать. Кайса глупа. У Симонэ спросить -
пережить лишний вал загробного веселья... Впрочем, что это я? Мне-то какое
до этого дело?.. Жаркого еще взять, что ли?.. Кайса, без сомнения, глупа,
но в кулинарии, без всякого сомнения, толк знает...
- ...Согласитесь, - журчал дю Барнстокр, - мысль о том, что чужие
глаза внимательно и прилежно изучают нашу старушку-планету через бездны
Космоса, - эта мысль уже сама по себе способна занимать воображение...
- Подсчитал, - сказал Симонэ. - Если они умеют отличать населенные
системы от ненаселенных и наблюдают только населенные, то это будет
единица минус "е" в степени минус единица.
- Неужели так и будет? - сдержанно ужаснулась госпожа Мозес, одаряя
Симонэ восхищенной улыбкой.
Симонэ заржал. Он даже на стуле задвигался. Глаза его увлажнились.
- Сколько же это будет в численном выражении? - осведомился дю
Барнстокр, переждав сей акустический налет.
- Приблизительно две трети, - ответил Симонэ, вытирая глаза.
- Но это же огромная вероятность! - с жаром сказал дю Барнстокр. - Я
понимаю это так, что мы почти наверняка являемся объектом наблюдения!
Тут дверь в столовую за моей спиной загрохотала и задребезжала, как
будто ее толкали плечом с большой силой.
- На себя! - крикнул хозяин. - На себя, пожалуйста!
Я обернулся, и в ту же секунду дверь распахнулась. На пороге
появилась удивительная фигура. Массивный пожилой мужчина с совершенно
бульдожьим лицом, облаченный в какое-то нелепое подобие средневекового
камзола цвета семги, с полами до колен. Под камзолом виднелись форменные
брюки с золотыми генеральскими лампасами. Одну руку он держал за спиной, а
другой сжимал высокую металлическую кружку.
- Ольга! - прорычал он, глядя перед собой мутными глазами. - Супу!
Возникла короткая суета. Госпожа Мозес с какой-то недостойной
торопливостью бросилась к столику с супами, хозяин отвалился от буфета и
принялся совершать руками движения, означающие готовность всячески
услужить, Симонэ поспешно набил рот картофелем и выкатил глаза, чтобы не
загоготать, а господин Мозес - ибо, несомненно, это был он, - торжественно
вздрагивая щеками, пронес свою кружку к стулу напротив госпожи Мозес и там
уселся, едва не промахнувшись мимо сиденья.
- Погода, господа, нынче - снег, - объявил он. Он был совершенно
пьян. Госпожа Мозес поставила перед ним суп, он сурово заглянул в тарелку
и отхлебнул из кружки. - О чем речь? - осведомился он.
- Мы обсуждали здесь возможность посещения Земли визитерами из
космического пространства, - пояснил дю Барнстокр, приятно улыбаясь.
- Что это вы имеете в виду? - спросил господин Мозес, с огромным
подозрением уставясь поверх кружки на дю Барнстокра. - Не ожидал этого от
вас, Барн... Барл... дю!
- О, это чистая теория! - легко воскликнул дю Барнстокр. - Господин
Симонэ подсчитал нам вероятность...
- Вздор, - сказал господин Мозес. - Чепуха. Математика - это наука...
А это кто? - спросил он, выкатывая на меня правый глаз. Мутный какой-то
глаз, нехороший.
- Позвольте представить, - поспешно сказал хозяин. - Господин Мозес -
господин инспектор Глебски. Господин Глебски - господин Мозес.
- Инспектор... - проворчал Мозес. - Фальшивые квитанции, подложные
паспорта... Так вы имейте в виду, Глебски, у меня паспорта не подложные.
Память хорошая?
- Не жалуюсь, - сказал я.
- Ну так вот, не забывайте. - Он снова строго посмотрел в тарелку и
отхлебнул из кружки. - Хороший суп сегодня, - сообщил он. - Ольга, убери
это и дай какого-нибудь мяса. Но что же вы замолчали, господа?
Продолжайте, продолжайте, я слушаю.
- По поводу мяса, - сейчас же сказал Симонэ. - Некий чревоугодник
заказал в ресторане филе...
- Филе. Так! - одобрительно сказал господин Мозес, пытаясь разрезать
жаркое одной рукой. Другую руку он не отнимал от кружки.
- Официант принял заказ, - продолжал Симонэ, - а чревоугодник в
ожидании любимого блюда разглядывает девиц на эстраде...
- Смешно, - сказал господин Мозес. - Очень смешно пока. Соли
маловато. Ольга, подай сюда соль. Ну-с?
Симонэ заколебался.
- Пардон, - сказал он нерешительно. - У меня тут появились сильнейшие
опасения...
- Так. Опасения, - удовлетворенно констатировал господин Мозес. - А
дальше?
- Все, - сказал с унынием Симонэ и откинулся на спинку стула.
Мозес воззрился на него.
- Как - все? - спросил он с негодованием. - Но ему принесли филе?
- М-м... Собственно... Нет, - сказал Симонэ.
- Это наглость, - сказал Мозес. - Надо было вызвать метрдотеля. - Он
с отвращением отодвинул от себя тарелку. - На редкость неприятную историю
вы рассказали нам, Симонэ.
- Уж какая есть, - сказал Симонэ, бледно улыбаясь.
Мозес отхлебнул из кружки и повернулся к хозяину.
- Сневар, - сказал он, - вы нашли негодяя, который крадет туфли?..
Инспектор, вот вам работа. Займитесь-ка на досуге. Все равно вы здесь
бездельничаете. Какой-то негодяй крадет туфли и заглядывает в окна.
Я хотел было ответить, что займусь обязательно, но тут чадо завело
под самыми окнами своего Буцефала. Стекла в столовой задребезжали,
разговаривать стало затруднительно. Все уткнулись в тарелки, а дю
Барнстокр, прижав растопыренную пятерню к сердцу, расточал направо и
налево немые извинения. Потом Буцефал взревел совсем уж невыносимо, за
окнами взлетело облако снежной пыли, рев стремительно удалился и
превратился в едва слышное жужжание.
- Совершенно как на Ниагаре, - прозвенел хрустальный голосок госпожи
Мозес.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4