Закон беспощаден, но
мудр.
- Ну, что же, - сказал господин ротмистр. - Ничего не поделаешь... Но
по-человечески... - Он остановился перед Зефом. - Понимаете? Не
профессионально, а по-человечески - вы действительно считаете, что это
сумасшедший?
Зеф снова помедлил.
- По-человечески? - повторил он. - Ну конечно, по-человечески:
человеку ведь свойственно ошибаться... Так вот, по-человечески я склонен
полагать, что это ярко выраженный случай раздвоения личности с вытеснением
и замещением истинного "я" воображаемым "я". По-человечески же, исходя из
жизненного опыта, я рекомендовал бы электрошок и флеосодержащие препараты.
Капрал Варибобу все это украдкой записал, но господина ротмистра не
проведешь. Он отобрал у капрала листок с записями и сунул листок в карман
френча. Мах-сим снова заговорил, обращаясь то к господину ротмистру, то к
Зефу - чего-то он хотел, бедняга, что-то ему было не так, - но тут
открылась дверь, и вошел господин штаб-врач, по всему видно - оторванный
от обеда.
- Привет, Тоот, - брюзгливо сказал он. - В чем дело? Вы, я вижу, живы
и здоровы, и это меня утешает... А это что за тип?
- Каторжники поймали его в лесу, - объяснил господин ротмистр. - Я
подозреваю, что он сумасшедший.
- Симулянт он, а не сумасшедший, - проворчал господин штаб-врач и
налил себе воды из графина. - Отправьте его обратно в лес, пусть работает.
- Это не наш, - возразил господин ротмистр. - И мы не знаем, откуда
он взялся. Я думаю, что его в свое время захватили выродки, он у них
свихнулся и перебежал к нам.
- Правильно, - проворчал господин штаб-врач. - Нужно свихнуться,
чтобы перебежать к нам... - Он подошел к задержанному и сразу же полез
хватать его за веки. Задержанный жутко осклабился и слегка оттолкнул его.
- Но-но! - сказал господин штаб-врач, ловко хватая его за ухо. - Стой,
спокойно, ты, жеребец!...
Задержанный подчинился. Господин штаб-врач вывернул ему веки, ощупал,
посвистывая, шею и горло, согнул и разогнул ему руку, потом пыхтя
наклонился и ударил его под колени, вернулся к графину и выпил еще стакан
воды.
- Изжога, - сообщил он.
Гай поглядел на Зефа. Рыжебородый, приставив к ноге свою пушку, стоял
в сторонке и с подчеркнутым равнодушием смотрел в стену. Господин
штаб-врач напился и снова взялся за психа. Он ощупывал его, обстукивал,
заглядывал в зубы, два раза ударил кулаком в живот, потом достал из
кармана плоскую коробку, размотал провод, подключился к штепселю и стал
прикладывать коробку к разным частям дикарского тела.
- Так, - сказал он, сматывая провод. - И немой, к тому же?...
- Нет, - сказал господин ротмистр. - Он говорит, но на каком-то
медвежьем языке, и только иногда употребляет наши слова, да и то сильно
искаженные. Нас не понимает. А вот его рисунки.
Господин штаб-врач посмотрел рисунки.
- Так-так-так, - сказал он. - Забавно... - Он выхватил у капрала
ручку и быстро нарисовал на бланке кошку, как ее рисуют дети - из палочек
и кружочков. - Что ты на это скажешь приятель? - сказал он, протягивая
рисунок психу.
Тот, ни секунды не задумываясь, принялся царапать пером, и рядом с
кошкой появилось странное, густо заросшее волосами животное с тяжелым
неприятным взглядом. Такого животного Гай не знал, но он понял одно: это
уже не был детский рисунок. Нарисовано было здорово, просто замечательно.
Даже смотреть страшновато. Господин штаб-врач протянул руку за пером, но
псих отстранился и нарисовал еще одно животное, совсем уже дикое - с
огромными ушами, морщинистой кожей и толстым хвостом на месте носа.
- Прекрасно! - вскричал господин штаб-врач хлопнув себя по бокам.
А псих не унимался. Теперь он рисовал уже не животное, а явно
какой-то аппарат, похожий на большую прозрачную мину. Внутри мины он очень
ловко изобразил сидящего человечка, постучал по человечку пальцем, а потом
тем же пальцем постучал себя по груди и произнес: "Мах-ссим".
- Вот эту штуку он мог видеть у реки, - сказал неслышно подошедший
Зеф. - Мы такую сожгли этой ночью. Но вот чудовища эти... - он покачал
головой.
Господин штаб-врач словно впервые заметил его.
- А, профессор! - вскричал он преувеличенно радостно. - То-то я
смотрю - в канцелярии чем-то воняет. Не будете ли вы так любезны, коллега,
произносить ваши мудрые суждения во-он из того угла? Вы меня очень
обяжете...
Варибобу захихикал, а господин ротмистр строго сказал:
- Станьте у дверей, Зеф, и не забывайтесь.
- Ну хорошо, - сказал господин штаб-врач. - И что вы думаете с ним
делать, Тоот?
- Это зависит от вашего диагноза, Зогу, - ответил господин ротмистр.
- Если он симулянт, я передам его в прокуратуру, там разберутся. А если он
сумасшедший...
- Он не симулянт, Тоот! - с большим подъемом произнес господин
штаб-врач. - Ему совершенно нечего делать в прокуратуре. Но я знаю одно
место, где им очень заинтересуются. Где бригадир?
- Бригадир на трассе.
- Впрочем, это не существенно. Вы ведь дежурный, Тоот? Вот и
отправьте этого любопытнейшего молодчика по следующему адресу... -
господин штаб-врач пристроился на барьере, закрывшись от всех плечами и
локтями, и написал что-то на обороте последнего рисунка.
- А что это такое? - спросил господин ротмистр.
- Это? Это одно учреждение, которое будет нам благодарно, Тоот, за
вашего психа. Я вам ручаюсь.
Господин ротмистр неуверенно покрутил в пальцах бланк, потом отошел в
дальний угол канцелярии и поманил к себе господина штаб-врача. Некоторое
время они говорили там вполголоса, так что разобрать можно было только
отдельные реплики господина Зогу: "...Департамент Пропаганды... Отправьте
с доверенным... Не так уж это и секретно!... Я вам ручаюсь... Прикажете
ему забыть... Черт возьми, да сопляк все равно ничего не поймет!..."
- Хорошо, - сказал наконец господин ротмистр. - Пишите
сопроводительную бумагу. Капрал Варибобу!
Капрал приподнял зад.
- Проездные документы для рядового гвардии Гаала готовы?
- Так точно.
- Впишите в проездные документы подконвойного Мах-сима. Конвоируется
без наручников, разрешен проезд в общем вагоне... Рядовой Гаал!
Гай щелкнул каблуками и вытянулся.
- Слушаю, господин ротмистр!
- Прежде чем явиться на новое место службы в нашей столице, доставите
задержанного по адресу, означенному на этом листке. По исполнении
приказания листок сдать дежурному офицеру на новом месте службы. Адрес
забыть. Это ваше последнее задание, Гаал, и вы конечно выполните его, как
подобает молодцу-гвардейцу.
- Будет исполнено! - прокричал Гай, охваченный неописуемым восторгом.
Волна радости, гордости, счастья, горячая волна упоения преданностью
захлестнула его, подхватила, понесла к небу. О, эти сладостные минуты
восторга, незабываемые минуты, сотрясающие все существо, минуты, когда
вырастают крылья, минуты ласкового презрения ко всему грубому,
материальному, телесному... минуты, когда хочешь огня и приказа, когда
жаждешь, чтобы приказ соединил тебя с огнем, швырнул тебя в огонь, на
тысячи врагов, на разверстые жерла, навстречу миллионам пуль... и это еще
не все, будет еще слаще, восторг ослепит и сожжет... О огонь! О слава!
Приказ, приказ! И вот оно, вот оно!.. Он встает, этот рослый сильный
красавец, гордость бригады, наш капрал Варибобу, как огненный факел, как
статуя славы и верности, и он запевает, а мы все подхватим, все как
один...
Боевая Гвардия тяжелыми шагами
Идет, сметая крепости, с огнем в очах,
Сверкая боевыми орденами,
Как капли свежей крови сверкают на мечах...
И все пели. Пел блестящий господин ротмистр Тоот, образец
гвардейского офицера, образец среди образцов, за которого так хочется
сейчас же, под этот марш, отдать жизнь, душу, все... И господин штаб-врач
Зогу, образец брата милосердия, грубый, как настоящий солдат, и ласковый
как руки матери... И наш капрал Варибобу, до мозга костей наш, старый
вояка, ветеран, поседевший в схватках... О как сверкают боевые медали на
его потертом заслуженном мундире, для него нет ничего, кроме службы,
ничего, кроме служения... Знаете ли вы нас, Неизвестные Отцы наши,
поднимите усталые лица и взгляните на нас, ведь вы все видите, так неужели
вы не видите, что мы здесь, на далекой жестокой окраине нашей страны с
восторгом умрем в муках за счастье родины!..
Железный наш кулак сметает все преграды,
Довольны Неизвестные Отцы!
О, как рыдает враг, но нет ему пощады!
Вперед, вперед, гвардейцы-молодцы!
О Боевая Гвардия - клинок закона!
О верные гвардейцы-удальцы!
Когда в бою гвардейские колонны,
Спокойны Неизвестные Отцы!
...Но что это? Он не поет, он стоит, раскорячившись, опершись на
барьер, и вертит своей дурацкой коричневой головой, и бегает глазами, и
все оскаляется, все щерится... На кого оскаляешься, мерзавец? О, как
хочется подойти тяжелым шагом и с размаху, гвардейским кулаком - по этому
гнусному белому оскалу... Но нельзя, нельзя, это не по-гвардейски: он же
всего лишь псих, жалкий калека, настоящее счастье недоступно ему, он слеп,
ничтожен, жалкий человеческий обломок... А этот, рыжая сволочь скорчился в
углу от невыносимой боли... Э, нет, это другое дело: у вас всегда боли в
голове, когда мы задыхаемся от восторга, когда мы поем свой боевой марш и
готовы разорвать легкие, но допеть его до конца! Каторжник, преступная
морда, рыжий бандит, за грудь тебя, за твою поганую бороду! Встать,
сволочь! Стоять смирно, когда гвардейцы поют свой марш! И по башке, по
башке, по грязной морде, по наглым рачьим глазкам... Вот так, вот так...
Гай отшвырнул воспитуемого и, щелкнув каблуками, повернулся к
господину ротмистру. Как всегда после приступа восторженного возбуждения,
что-то звенело в ушах, и мир сладко плыл и покачивался перед глазами.
Капрал Варибобу, сизый от натуги, слабо перхал, держась за грудь.
Господин штаб-врач, потный и багровый, жадно пил воду прямо из графина и
тянул из кармана носовой платок. Господин лейтенант хмурился с
отсутствующим выражением, словно пытался что-то припомнить. У порога
грязной кучей клетчатого тряпья ворочался рыжий Зеф. Лицо у него было
разбито, он хлюпал кровью и слабо постанывал сквозь зубы. А Мах-сим больше
не улыбался. Лицо у него застыло, стало совсем как обычное человеческое, и
он неподвижными круглыми глазами, приоткрыв рот, смотрел на Гая.
- Рядовой Гаал, - надтреснутым голосом произнес господин ротмистр. -
Э-э... Что-то я хотел вам сказать... или уже сказал?.. Подождите, Зогу,
оставьте мне хоть глоток воды...

3
Максим проснулся и сразу почувствовал, что голова тяжелая. В комнате
было душно. Опять ночью закрыли окно. Впрочем, и от растворенного окна
толку мало - город слишком близко, днем видна над ним неподвижная бурая
шапка отвратительных испарений, ветер несет их сюда, и не помогает ни
расстояние, ни пятый этаж, ни парк внизу. Сейчас бы принять ионный душ,
подумал Максим, да выскочить нагишом в сад, да не в этот паршивый,
полусгнивший, серый от гари, а в наш, где-нибудь под Ленинградом, на
Карельском перешейке, да пробежать вокруг озера километров пятнадцать во
весь опор, во всю силу, да переплыть озеро, а потом минут двадцать
походить по дну, чтобы поупражнять легкие, полазить среди скользких
подводных валунов... Он вскочил, распахнул окно, высунулся под моросящий
дождик, глубоко вдохнул сырой воздух, закашлялся - в воздухе было полно
лишнего, а дождевые капли оставляли на языке металлический привкус. По
автостраде с шипением и свистом проносились машины. Внизу блестела под
окном мокрая листва, на высокой каменной ограде отсвечивало битое стекло.
По парку ходил человечек в мокрой накидке, сгребал в кучу опавшие листья.
За пеленой дождя смутно виднелись кирпичные здания какого-то завода на
окраине. Из двух высоких труб, как всегда, лениво ползли и никли к земле
толстые струи ядовитого дыма.
Душный мир. Неблагоприятный, болезненный мир. Весь он какой-то
неуютный и тоскливый, как то казенное помещение, где люди со светлыми
пуговицами и плохими зубами вдруг ни с того, ни с сего принялись вопить,
надсаживаясь до хрипа, и Гай, такой симпатичный, красивый парень,
совершенно неожиданно принялся избивать в кровь рыжебородого Зефа, а тот
даже не сопротивлялся... Неблагополучный мир... Радиоактивная река,
нелепый железный дракон, грязный воздух и неопрятные пассажиры в неуклюжей
трехэтажной металлической коробке на колесах, испускающей сизые угарные
дымы... и еще одна дикая сцена - в вагоне, когда какие-то грубые, воняющие
почему-то сивушными маслами люди довели хохотом и жестами до слез пожилую
женщину, и никто за нее не заступился, вагон набит битком, но все смотрят
в сторону, и только Гай вдруг вскочил, бледный от злости, а может быть от
страха, и что-то крикнул им, и они убрались... Очень много злости, очень
много страха, очень много раздражения... Они все здесь раздражены и
подавлены, то раздражены, то подавлены. Гай, явно же добрый симпатичный
человек, иногда вдруг приходил в необъяснимую ярость, принимался бешено
ссориться с соседями по купе, глядел на меня зверем, а потом так же
внезапно впадал в глубокую прострацию. И все в вагоне вели себя не лучше.
Часами они сидели и лежали вполне мирно, негромко беседуя, даже
пересмеиваясь, и вдруг кто-нибудь начинал сварливо ворчать на соседа,
сосед нервно огрызался, окружающие вместо того, чтобы успокоить их,
ввязывались в ссору, скандал ширился, захватывал весь вагон, и вот уже все
орут друг на друга, грозятся, толкаются, и кто-то лезет через головы,
размахивая кулаками, и кого-то держат за шиворот, во весь голос плачут
детишки, им раздраженно обрывают уши, а потом все постепенно стихает, все
дуются друг на друга, разговаривают нехотя, отворачиваются.
1 2 3 4 5 6 7 8