Александр Романович Беляев
Ариэль


: Wesha the Leopard
«Беляев А. Избранные научно-фантастические произведения в трёх томах (Том III)»: © Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия»; Москва; 1957
Аннотация

Александр Беляев (1884–1942) — один из основоположников жанра научной фантастики в нашей стране. Прикованный к постели, писатель жил в изумительном мире, созданном его воображением. Силой своей фантазии он рисовал будущее, предвосхищая возможность дальнейших открытий и новых достижений.
В романе «Ариэль» главный герой приобретает способность летать. Этот чудесный дар едва не делает его орудием шайки преступников.

Александр Беляев
Ариэль

Посвящаю дочери Светлане





Текст печатается по изданию:
А л е к с а н д р Б е л я е в, Ариэль,
издательство «Советский писатель»,
Ленинград, 1941 г.


Глава первая
ПО КРУГАМ АДА

Ариэль сидел на полу возле низкого окна своей комнаты, напоминающей монашескую келью. Стол, табурет, постель и циновка в углу составляли всю мебель.
Окно выходило во внутренний двор, унылый и тихий. Ни кустика, ни травинки — песок и гравий, — словно уголок пустыни, огороженный четырьмя тюремными стенами мрачного здания с крошечными окнами. Над плоскими крышами поднимались верхушки пальм густого парка, окружавшего школу. Высокая ограда отделяла парк и здания от внешнего мира.
Глубокая тишина нарушалась только скрипом гравия под неторопливыми шагами учителей и воспитателей.
В таких же убогих, как и у Ариэля, комнатах помещались воспитанники, привезенные в мадрасскую школу Дандарат со всех концов мира. Среди них были и восьмилетние и взрослые девушки и юноши. Они составляли одну семью, но в их негромких и скупых словах, в их глазах нельзя было заметить ни любви, ни дружбы, ни привязанности, ни радости при встрече, ни горя при разлуке.
Эти чувства с первых же дней пребывания в школе искоренялись всеми мерами воспитателями и учителями: индусами-браминами, гипнотизерами и европейцами, преимущественно англичанами, — оккультистами новых формаций.
На Ариэле была туника — рубашка с короткими рукавами из грубой ткани. На ногах не было даже сандалий.
Это был рослый светловолосый юноша лет восемнадцати. Но по выражению лица ему можно было дать иногда и меньше: светло-серые глаза смотрели с детским простодушием, хотя на высоком лбу уже намечались легкие морщинки, как у человека, который немало пережил и передумал. Цвет его глаз и волос указывал на европейское происхождение.
Лицо Ариэля с правильными англосаксонскими чертами было неподвижно, как маска.
Он безучастно смотрел в окно, как смотрит человек, погруженный в глубокое размышление.
Так оно и было: наставник Чарака-бабу заставлял Ариэля по вечерам подводить итоги дня — вспоминать все события, происшедшие от восхода до захода солнца, проверять свое отношение к ним, проверять свои мысли, желания, поступки. Перед отходом ко сну Ариэль должен был давать отчет — исповедоваться перед Чаракой.
Заходящее солнце освещало кроны пальм и облака, быстро летящие по небу. Дождь только что прекратился, и со двора в келью проникал теплый влажный воздух.
Что же случилось за день?
Проснулся Ариэль, как всегда, на рассвете. Обмывание, молитва, завтрак в общей столовой. На толстом деревянном подносе подавали лучи — лепешки из муки, совершенно несъедобные жареные земляные орехи и воду в глиняных сосудах.
Воспитатель Сатья, как всегда, переводя тяжелый взгляд с одного воспитанника на другого, говорил им, что едят они бананы, вкусные рисовые лепешки с сахаром и пьют густое молоко. И школьники, поддаваясь внушению, с удовольствием съедали все поданные кушанья. Только один мальчик-новичок, еще не подготовленный к массовому гипнозу, спросил:
— Где же бананы? Где рисовые лепешки?
Сатья подошел к новичку, приподнял за подбородок его голову и повелительно сказал, строго посмотрев в глаза:
— Спи! — И повторил внушение, после чего и этот мальчик стал с аппетитом есть жесткие орехи, принимая их за бананы.
— А ты почему надела шарф? — спросил другой наставник, худой индус с черной бородой и бритой головой, обращаясь к девочке лет девяти.
— Холодно, — ответила она, зябко пожимая плечиками. Ее лихорадило.
— Тебе жарко. Сними сейчас же шарф!
— Уф, какая жара! — воскликнула девочка, снимая шарф, и провела по лбу рукой, как бы вытирая выступивший пот.
Сатья нараспев начал читать поучение: воспитанники должны быть нечувствительны к холоду, жаре, боли. Дух должен торжествовать над телом!
Дети сидели тихо, движения их были вялы, апатичны.
Вдруг тот самый мальчик, который в начале завтрака спросил: «Где же бананы?» — вырвал у соседа кусок лучи и, громко засмеявшись, засунул его в рот.
Сатья одним прыжком очутился возле ослушника и дернул его за ухо. Мальчик громко заплакал. Все дети словно окаменели перед таким неслыханным нарушением дисциплины. Смех и слезы беспощадно искоренялись в этой школе. Сатья схватил одной рукой мальчика, другой — широкий сосуд. Мальчик совсем затих, только руки и ноги его дрожали.
Ариэлю стало жалко новичка.
Чтобы не выдать своих чувств, он опустил голову. Да, ему было очень жалко этого восьмилетнего малыша. Но Ариэль знал, что, сочувствуя товарищу, он совершает большой проступок, в котором должен покаяться своему воспитателю Чараке.
«Покаяться ли?» — мелькнула мысль, но Ариэль подавил ее. Он привык к осторожности, скрытности даже в своих мыслях.
По приказу Сатьи слуга увел мальчика с сосудом на голове. Завтрак был закончен в полном молчании.
В этот день после завтрака должны были уехать несколько юношей и девушек, окончивших школу.
Ариэль чувствовал скрытую симпатию к уезжавшему темнокожему, большеглазому юноше и стройной девушке и имел основание предполагать, что и они также дружески относились к нему. Несколько лет совместного пребывания в Дандарате связывали их. Но свои чувства они прикрывали маской холодности и равнодушия. В редкие минуты, когда глаза надзирателей и воспитателей не следили за ними, тайные друзья обменивались одним красноречивым взглядом, иногда рукопожатием — и только. Все трое хранили свою тайную дружбу — единственное сокровище, которое согревало их юные сердца, как маленький цветок, чудом сохранившийся в мертвой пустыне.
О, если бы воспитатели проникли в их тайну! С каким ожесточением они растоптали бы этот цветок! Под гипнозом они заставили бы признаться во всем и внушением убили бы и это теплое чувство, заменив его холодным и безразличным.
Прощание произошло во дворе возле железных ворот. Не глядя друг на друга, уезжающие сказали ледяным тоном:
— Прощай, Ариэль!
— Прощай, прощай! — И разошлись, даже не пожав рук.
Опустив голову, Ариэль направился в школу, стараясь не думать о друзьях, подавляя чувство печали, — для тайных мыслей и чувств будет время глубокой ночью. Об этих думах и чувствах он не скажет никому даже под гипнозом! И в этом была самая последняя глубокая тайна Ариэля, о которой не догадывались даже хитрый Чарака и начальник школы Бхарава.
Потом были уроки по истории религии, оккультизму, теософии. Обед с «бананами», уроки английского языка, хиндустани, бенгали, маратхи, санскрита… Скудный ужин.
— Вы очень сыты! — внушает Сатья.
После ужина — «сеанс». Ариэль уже прошел этот страшный круг дандаратского ада, но должен присутствовать при «практических занятиях» с новичками.
Узкий темный коридор, освещенный только слабым, колеблющимся огоньком светильни с коптящим фитилем из бракованного хлопка, ведет в большую комнату без окон с таким же тусклым огоньком. В комнате — грубый стол и несколько циновок на полу.
Ариэль с группою старших воспитанников неподвижно, молча стоит в углу на каменном полу.
Слуга вводит четырнадцатилетнего мальчика.
— Пей! — говорит наставник, протягивая кружку.
Мальчик покорно глотает остро пахнущую, горьковатую жидкость, стараясь не морщиться. Слуга быстро снимает с мальчика рубашку и натирает его тело летучими мазями. Мальчика охватывает тревога, смертельная тоска. Потом наступает возбуждение. Он часто и тяжело дышит, зрачки его расширены, руки и ноги дергаются, как у картонного паяца.
Учитель поднимает с пола лампу с мерцающим огоньком и спрашивает:
— Что видишь?
— Я вижу ослепительное солнце, — отвечает мальчик, щуря глаза.
Все чувства обострены. Тихий шепот кажется ему громом, он слышит, как мухоловки бегают по стенам, как дышит каждый человек в комнате, как бьется сердце у каждого из присутствующих, как где-то на чердаке шевелятся летучие мыши… Он видит, слышит, замечает, чувствует то, чего не замечает ни один нормальный человек.
У одних это состояние кончается бредом, у других — сильнейшим нервным припадком. Некоторых Ариэль уже больше не видел после таких бурных припадков: они или умерли, или сошли с ума.
Сам Ариэль имел крепкий организм. Он прошел все испытания, сохранив свое здоровье.
Когда зажглись первые звезды, дверь комнаты открылась. Вошел Чарака, ведя за руку смуглого мальчика с испуганным лицом.
— Садись! — приказал он мальчику.
Мальчик сел на пол как автомат. Ариэль подошел к Чараке и поклонился.
— Это новый. Его зовут Шарад. Ты поведешь его сегодня. Ты доволен собой?
— Да, отец, — ответил Ариэль.
— Тебе не в чем покаяться? — недоверчиво спросил Чарака. — Совершенства может достигнуть лишь тот, кто никогда не бывает доволен собой. — Пытливо посмотрев в глаза Ариэля, Чарака спросил: — О прошлом не думал?
— Нет, — твердо ответил Ариэль.
В этой школе воспитанникам воспрещалось думать о жизни до поступления в школу, вспоминать раннее детство, родителей и задавать вопросы, касающиеся их прошлого и будущего. Никто из воспитанников не знал, что их ожидает, к чему их готовят, почти никто не помнил и своего прошлого. Тем, у кого были еще слишком свежие воспоминания и крепкая память, гипноз помогал забыть прошлое.
Чарака еще раз пытливо посмотрел в глаза Ариэля и вышел.
Шарад сидел все в той же неподвижной позе, как маленький бронзовый истукан.
Ариэль прислушался к удаляющимся шагам Чараки и улыбнулся — в первый раз за весь день.
Перед воспитанниками Дандарата было только два пути: для большинства — полное, абсолютное обезволивание и, в лучшем случае, полная расшатанность нервной системы. Для ничтожного меньшинства — наиболее сильных физически и интеллектуально — путь тончайшего лицемерия, хитрейших ухищрений, артистической симуляции. Ариэль принадлежал к последней группе. Ему удавалось даже противостоять гипнозу, симулируя сомнамбулическое состояние. Но таких, как он, было немного. Малейшая ошибка — и обман разоблачался. Наставники были хозяевами души и тела своих воспитанников.
Ариэль быстро и бесшумно подошел к Шараду и прошептал:
— Тебя будут пугать, но не бойся, что бы ты ни увидел. Все это нарочно…
Мальчик с удивлением и недоверием посмотрел на Ариэля. В школе с ним еще никто так дружески не говорил.
— И главное: не плачь, не кричи, если не хочешь, чтобы тебя били!
Шарад перестал плакать.
За окном бесшумно метались летучие мыши, иногда влетая в окно. На стенах комнаты маленькие домашние ящерицы ловили насекомых. Мальчик засмотрелся на них и успокоился.
Ариэль зажег масляную светильню. Красный язычок пламени тускло осветил комнату. Проникавший через окно ветер колебал пламя, и на стенах плясала тень Ариэля. Углы комнаты оставались во мраке.
В противоположном от мальчика углу что-то зашевелилось. Шарад вгляделся и похолодел от ужаса. Из щели выползала большая желтая змея с короткой толстой головой, раздутой шеей, плоским брюхом, со светлым, окаймленным черными линиями рисунком на шейной части, похожим на очки. Наи!
Вслед за первой наи — очковой змеей — выползла другая, черно-бурая, за нею — совсем черная, потом серая, еще и еще. Змеи расползались по комнате, окружали мальчика.
— Сиди, не двигайся, молчи! — шептал Ариэль, бесстрастный, как всегда, и сам словно застывший.
Змеи подползли совсем близко. Они высоко поднимали переднюю часть туловища, сильно расширяли шеи в виде плоского щита и смотрели прямо в глаза мальчику, готовясь броситься на него.
Ариэль едва слышно засвистел унылую, однообразную мелодию, в которой чередовались всего три тона.
Змеи замерли, прислушиваясь, потом опустили головы и, медленно отползая в угол, скрылись в отверстии пола.
Шарад продолжал сидеть неподвижно. Капли холодного пота покрывали его лицо.
— Молодец! — прошептал Ариэль. Но эта похвала была незаслуженной: мальчик не кричал и не двигался потому, что был парализован страхом.
В комнату ворвался порыв ветра, принесший с собой сладкий запах жасмина.
На небе звезды покрылись тучами. Загремел гром, и скоро зашумел тропический ливень. Воздух сразу стал свежее. Вспыхивали молнии, освещая стену дома на противоположной стороне и отражаясь в воде, которая быстро покрыла весь двор, превратившийся в озеро.
Мальчик облегченно вздохнул, выходя из своего оцепенения. Однако его ждали новые испытания.
Стена из циновки, разделявшая комнаты, неожиданно поднялась, и Шарад увидел ослепительно освещенную комнату, пол которой был застлан белой клеенкой. Посреди комнаты стоял огромный тигр. Свет падал ему в глаза, и золотистое полосатое животное щурилось, недовольно потряхивая головой. Упругим хвостом зверь бил по полу.
Но вот глаза тигра стали привыкать к яркому свету. Щурясь, он уставился на Шарада, издал тихое короткое рычание и, опустившись на передние лапы, весь напрягся, готовясь к прыжку.
Шарад схватился за голову и неистово закричал.
Он почувствовал, как кто-то прикасается к его плечу. «Загрызет!» — цепенея от ужаса, подумал мальчик.
1 2 3 4