Прежде, до Пасифик-Грова, он покуривал опиум. Оттого весь век был здоров, покоен и на старости лет не знал туберкулезов и давлений. Благотворитель, он был еще и философ. Увидев, что сотворилось в городе по его милости, он опечалился, а позже устрашился. «Теперь я понимаю, что чувствует Бог», — говорил он друзьям.
Близилось тридцатое июля, начало очередного кубка. Обстановка так накалилась, что горожане ходили с револьверами. Голубая и зеленая ребятня затевала между собой жестокие драки. Раз уж чувствуешь то, что чувствует Бог, рассудил мистер Димс, то и поступать надо под стать Богу. Слишком много в городе насилия.
В ночь на тридцатое июля мистер Димс нанял бульдозер. Наутро на месте крокетных площадок зияла огромная ямища с неровными краями. Будь у Димса времени побольше, он завершил бы дело потопом — устроил бы озеро…
Димсу пришлось бежать из города. Хорошо, что он не попался в руки сограждан, — а то бы его непременно обмазали дегтем и вываляли в птичьх перьях. Он укрылся от их гнева в Монтерее: зажил там преспокойно, покуривая свой опиум…
Из года в год тридцатого июля жители Пасифик-Грова устраивают символическое сожжение мистера Димса. Это настоящее праздничное действо. Снаряжают похожее чучело и долго носят его по улицам, а потом вешают на сосне. И, наконец, сжигают; люди шествуют под ним с факелами; и каждый год бедный мистер Димс уходит в дым-с…
«Сказки!»-скажете вы. Сказка-ложь, да в ней намек…
9. ДУРАКОМ РОДИЛСЯ… ПРЕЗИДЕНТОМ ПОМРЕШЬ
Поверхностному наблюдателю могло показаться, что Консервный Ряд состоит из обособленных мирков, существующих независимо друг от друга. Кафе «Ла Ида», лавка Джозефа-Марии (все еще известная как лавка Ли Чонга), «Медвежий стяг», Королевская ночлежка, Западная биологическая лаборатория, — казалось бы, какая между ними связь? На самом деле их связывает множество незримых уз, — тронь одного — ополчатся все. И если у кого-то горе, то слезы льются тоже у всех…
Самым уважаемым, самым любимым человеком в Консервном Ряду был Док. Он умел врачевать не только телесные, но и душевные раны. Ради друзей он готов был поступиться своей порядочностью и нередко оказывался пособником мелких правонарушений. Наконец, он всегда позволял выманить у себя доллар-другой. Стоит ли удивляться, что докову беду все восприняли как свою собственную?
Что это была за беда, Док и сам не ведал. Он лишь чувствовал, что глубоко несчастлив. Выстроив в ряд карандаши, часами просиживал над желтым блокнотом. В иные дни писал — и зачеркивал, и опять писал — стремительно наполнялась мусорная корзинка; в другие дни не мог выжать из себя ни строчки. Подходил к аквариуму, смотрел в прозрачную воду. И снова напускались на него голоса. «Пиши» — яростно приказывал верхний голос; «Ищи!» — громко пел средний; а нижний жалобно вздыхал: «Одинок ты! Одинок!» Док не хотел сдаваться без борьбы: воскресил все старые Амуры; купался в волнах музыки; читал «Страдания молодого Вертера», но все напрасно — голоса не смолкали. Желтые страницы, окликавшие взгляд, сделались алыми недругами… Один за другим умирали в аквариуме осьминоги… Все трудней становилось обманывать себя отговоркой, что нет-де хорошего микроскопа. Когда скончался последний осьминог, Док ухватился за новую отговорку. «Понимаете, — объяснил он друзьям, я не могу работать без подопытных организмов. А где их взять раньше весенних приливов? Вот будет с чем работать, да новый микроскоп — тогда монография сразу сдвинется с места…»
Друзья чуяли его боль, проникались ею. Друзья понимали: скоро настанет время, когда нужно будет что-то предпринять.
И вот в Королевской ночлежке случилось маленькое собрание — именно случилось, потому что никто его не созывал и не говорил речей.
Посреди комнаты необъятно восседала Могучая Ида. «Медвежий стяг» представляли Агнесса, Мейбл и Бекки. Присутствовали все ребята во главе с Маком… Разговор — как всякий серьезный разговор — повелся издалека.
— Вчера, — сообщил Элен, — Ида вышвырнула пьяного из кафе. Растянула себе плечо.
— Да, старость не радость, — мрачно отозвалась Ида.
— Он на нее первый напал. Зато потом летел — через тротуар прямо на мостовую. Вот бы устроить чемпионат по самообороне. Наша Ида всех бы победила!
— До сих пор плечо болит, — пожаловалась Ида.
Друзья пока что избегали главного.
— Как там Фауна поживает? — спросил Мак.
— Хорошо, — ответила Агнесса. — Чудит помаленьку.
— Да уж, чудить она любит, — подтвердила Бекки, осторожно счищавшая лак с ногтей. — Учит нас столовому этикету. Вынет сорок разных вилок, и давай спрашивать, для чего они нужны…
— Как для чего? Для еды! — сказал Элен.
— Эх ты, невежда, — сказала Бекки. — Тебе что десертная вилка, что навозные вилы…
— А предохранительная вилка, знаешь для чего? — воинственно спросил Элен.
— Для чего?
— Дерни, тогда узнаешь! Тоже мне, умная нашлась…
— У Дока все по-старому? — спросила Могучая Ида.
— Ага, — вздохнул Мак. — Был я вчера у него… Давайте подумаем, как ему помочь.
Все задумались… Да, трудно Доку— трудно и верным его друзьям. Еще бы, пошатнулся их кумир. Прежде все удавалось Доку легко — не оттого ли, что не замахивался он ни на что большое? И хотя по-прежнему сильна любовь друзей, примешивается к ней легкое презрение. Великим слабостей не прощают! Люди, боготворившие Дока, возвысились в собственных глазах, потому что бог оказался обычным человеком…
— С какой стороны подступиться, ума не приложу, — сказал Мак.
— А пускай Фауна ему по звездам погадает, — предложил вдруг Элен. — Сейчас она мне гадает.
— Тебе? — удивился Мак. — Как же можно гадать человеку, для которого не существует будущего?
— Почему это — не существует? — обиделся Элен. — Нет, правда, давайте Фауну позовем на подмогу.
— Давайте, — сказал Мак, слегка оживившись. — Это хоть какая-то надежда. Эдди, раскопай-ка бочонок из военных запасов. А ты, Элен, позови Фауну к нашему столу. И пускай захватит свою астрологию…
— Может, она мне уже погадала… — сказал Элен.
Фауна, к немалому своему огорчению, сама не слишком верила, что звездам есть до нас дело; однако утешалась тем, что в это верят другие. Астрология давала ей отличную возможность подсказывать людям, как жить, а уж как кому жить — лучше Фауны не знал никто.
Впрочем, иногда Фауне — несмотря на скрытый скептицизм — становилось не по себе от какого-нибудь гороскопа. Гороскоп Элена поверг ее в ужас и изумление. Может, лучше сжечь эти бумажки и никому не рассказывать?
Фауна с Эленом проследовала в Ночлежку. Мак налил Фауне из бочонка — гостья выпила залпом, не выходя из задумчивости…
— Ну как, ты мне погадала? — с волнением спросил Элен.
Фауна взглянула на него скорбно:
— Лучше не спрашивай…
— Почему? Там что-нибудь плохое?
— Не то слово.
— Ладно, говори, я ничего не боюсь.
— Я уж и так, и этак проверяла… — Фауна вздохнула. — Ты день рождения, случайно, не перепутал?
— Нет, не перепутал.
— Тогда никакой ошибки. — Фауна устало оглядел собравшихся. — По звездам выходит, что Элен станет президентом Соединенных Штатов.
Наступило потрясенное молчание.
— Не верю! — сказал наконец Мак.
— Не хочу быть президентом! — молвил Элен со всей искренностью.
— Хоти не хоти, а звездам виднее, — сказала Фауна. — Поедешь в Вашингтон.
— Не хочу, я там никого не знаю!
— Давайте тогда и мы куда-нибудь поедем, — предложил Уайти II. — Я знаю островки в Тихом океане — заглядение. Может, туда и махнем? Кстати, это подмандатная территория Штатов! Слышь, Элен, твои острова-то!
— Не надо мне никаких островов!
— Может, лучше его убить? — спросил Мак.
— Нельзя, — сказала Фауна. — В гороскопе этого нет. Он проживет до семидесяти восьми лет и помрет от тухлой устрицы.
— Не люблю устриц!
— Ничего, в Вашингтоне полюбишь.
— А может, это все-таки ошибка? —спросил Мак.
— Если бы. Знаешь, сколько раз я проверяла! Нет, ничего тут не попишешь, быть Элену президентом.
— А может, оно и ничего? —раздался одинокий голос Эдди. — Мы ведь еще и не таких президентов видели…
— А нельзя мне пойти отказаться? — Элен был в отчаянии. — Нельзя? Тогда я спрячусь!
— Бесполезно, — мрачно покачала головой Фауна. — Хочешь, проверим еще раз, но надежды никакой. Сколько у тебя на ногах пальцев? Ведь девять?
— Не знаю.
— Посчитай!
Элен снял ботинки, зашевелил губами. Потом объявил горько:
— Ага, девять.
— Вот видишь, и в гороскопе так написано. Так что остается молить бога, чтобы все хорошо обошлось.
— Тут уж моли не моли, хорошего не дождешься, — сказал Уайти II. — Ну Фауна, ну астрология! Сделала из придурка президента. Лучше бы помогла Доку книжку написать…
— Это кто придурок? — грозно спросил Элен.
— Уильям Генри Гаррисон, девятый президент.
— А… — сказал Элен. — Тогда ладно.
— Что же нам делать с Доком? Он стал совсем на себя не похожий! — заверещала Агнесса своим хриплым сопрано. — Я принесла ему пинту виски, он ни разу и не приложился. Сидит, смотрит на свои желтые бумажки. А знаете, что он на них нарисовал?
— Головастиков?.. — предположил Уайти I.
— Нет, хуже. Неприличную картинку!
— Фу ты напугал, — сказал Мак. — Может, он наоборот, на поправку пошел. Так что там за картинка?
— Представляете, — Агнесса понизила голос, — нарисована женщина, совсем голая. А рядом с ней осьминог курит трубку! Нет, раньше Док таких картинок не рисовал!..
Могучая Ида очнулась — словно гора ожила — и сказала:
— А ведь какой раньше был легкий, веселый! Прямо как порча на него нашла. Будь это не Док, а кто другой, я бы сразу подумала, что здесь баба замешана. Да нет! Сроду еще Док от баб не плакал!..
— Зато они от него плакали, — ввернул Мак.
— А может, и правда, дело в какой-нибудь девчонке? — спросила Фауна, подбочась. — Может, водит его какая-нибудь за нос?
— Нет, — сказал Элен, — у него больше на болезнь похоже. Придешь к нему, а он молчит. Скажешь — не слышит… Скорей бы он выздоравливал.
— Давайте ему подбросим парочку девиц, — предложил Уайти II. — Глядишь, и оживет.
— Знаете, — сказал Мак, — хоть и не верю я в эти звезды, пусть-ка Фауна ему погадает. Авось в гороскопе найдем что-нибудь дельное…
— Все вы не верите, только просите, погадай, — проворчала Фауна. — Что мне, больше всех надо?.. Так когда у Дока день рождения?
Ко всеобщему удивлению, выяснилось, что никто не помнит.
— Вроде бы осенью… — неуверенно сказал Эдди.
— Мне не вроде, мне надо точно знать, — сказала Фауна. — Мак, может, ты у него спросишь?
— Ладно. Слушай, Фауна, ты это… не особо на звезды смотри, прибавь там от себя что надо.
— А что надо?
— Ну, чтоб бросил писать свою чертову книжку. Да зажил по-старому…
— А что плохого, пускай он ее напишет, — сказал Элен. — Раз уж хочется.
— Давайте по-честному, — сказал Мак и почесал живот. — Конечно, ему хочется эту книжку написать, день и ночь над ней страдает. Только знаете, что я думаю? Никогда он ее не напишет!
— Это почему?! — Элен аж с места привскочил.
— Знаете, есть такие люди, их врачи называют «предрасположенные к страданиям»? Они страдают всегда и везде. А почему? Потому что на самом деле им страдать нравится! Так и наш Док. Ему не книжку хочется написать, а пострадать.
—Выходит, он сам себя мучает? — удивился Уайти I. — Зачем?
— Сейчас объясню. Слыхали такое слово — «замена»?
— Это у футболистов, что ли? — спросил Эдди.
— Сам ты футболист, — сказал Мак. — «Замена» — это когда человеку чего-то недостает и он пытается восполнить чем-то еще. Сам того не зная.
— Врешь! — грозно вскричал Элен. — Док все на свете знает.
— Спокойно, — сказал Мак, — конечно, знает. Он и про книжку знает. Знает, что книжка — еще не самый главный вопрос! Потому и не может ее написать! Quod erat demonstrandum.
— Чего, чего? — не поняла Фауна.
— Ч. т. д. — что и требовалось доказать.
— Ах, да, — сказала Фауна. — Твоя правда…
10. В СТЕНЕ, НАС ОКРУЖАЮЩЕЙ, ЕСТЬ ЛАЗ, НАС ВОПРОШАЮЩИЙ
Док сделал кое-какую перестановку: теперь стол стоял у окна. Док строчил по желтой бумаге: «Изменение цвета, по-видимому, является не только следствием усиленного притока жидкостей к поверхности, но также следствием коробления тканей, которое вызывает преломление световых лучей, создавая тем самым впечатление цвета».
Где-то хлопнула дверь. Док бросил взгляд в окно: по тропинке от дверей Королевской ночлежки вразвалку шла Фауна.
Док снова склонился над столом, но тут на улице послышались шаги. Так, а теперь кто? Оказывается, это Могучая Ида идет к себе в кафе. Вот открылась двери лавки и показался Джозеф-Мария. Он перешел через дороту, поднялся на крыльцо Западной биологической и постучал.
— Войдите, — крикнул Док (в голосе звучало облегчение).
— Вот, решил заглянуть. А то у меня оркестр над головой репетирует. Свихнуться можно.
— Вообще-то я занят, — не очень уверенно сказал Док.
Джозеф-Мария осмотрел комнату.
— Зачем тебе змеи?
— Продавать.
Док выглянул в окно.
— Да кто их купит? — сказал Джозеф-Мария. — Что ты там увидел? —Он по-гусиному вытянул шею в сторону окна. — Так это же новенькая, та самая, из «Медвежьего стяга». Ох, Фауна с ней и наплачется!..
— С кем? — рассеянно спросил Док.
— Ты что, не слышишь?
— Мне надо работать… — вяло сказал Док.
— Знаешь, — неожиданно сказал Патрон, — а я все равно не верю!
— Ты о чем?
— Не верю, что в шахматах нельзя сжульничать.
— Нельзя! Извини, мне пора.
— Постой, куда спешишь?
— Отлив скоро…
Док брел берегом моря. Белые от пены волны лезли на песок, нет-нет да и обдавали ноги. Впереди катили кулички. Золотое солнце уходило все дальше в простор на запад; на ниточке горизонта непрочно замерла шхуна.
Слева белели круглые песчаные дюны, за ними вставали сосны — темные, словно хранившие днем частицу ночи.
«Итак, при стимуляция у них учащается пульс, точь-в-точь как у человека в момент эмоционального или физического напряжения. Возможно, выделяется адреналин. Но как это доказать? Теперь до самых весенних приливов не найти подопытных организмов…» — думал Док.
«Веришь ли ты сам во все это?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29