Агнесса. — Я всегда верно угадываю.
Фауна сходила к себе в комнату за звездной картой приколола ее к стене булавками, потом вытащила из стола свою учительскую указку.
— Ага, вот ты где. Под созвездием Рыб. Значит ты Рыба.
— Кто, я?
— Ну да.
— Чепуха, не верю, — сказала Сюзи. — Терпеть не могу рыбу, от одного вида тошнит.
— Кто ж тебе велит на нее смотреть, — оказала Фауна. — И все-таки ты Рыба, если не наврала свои день рождения… Ну-ка, прикинем. Рыба посвящена Юпитеру, Сатурн здесь ни при чем… А в каком же доме у тебя Венера?.. [в астрологии небесная сфера делится на 12 частей, так называемых домов]
— Все равно не верю.
— Расскажи ей, Мейбл, как мои гороскопы сбываются, — попросила Фауна, продолжая вычислять что-то на бумажке.
— Да, прямо чудеса, — начала рассказывать Мейбл. — Завела я как-то щенка. Ну, Фауна и составила ему гороскоп. И выходило, что на третий год, в день своего рождения, в десять часов утра, щенок должен лопнуть.
— Ну и как, лопнул? — спросила Сюзи.
— Лопнуть-то не лопнул, видать, по ходу дела что то сместилось в гороскопе, а все одно, погиб. В третий свой день рождения, ровно в десять утра, взял да и загорелся. Жарко было, я еще, помню, лимонад пила…
— Где бы это записать, что не пиво, — сказала Фауна.
— От чего же он загорелся? — спросила Сюзи.
— Не знаю, верно, от жары. Жалко, хороший был кобелек. Не слишком, правда, смышленый. Никак не могла отучить его дома гадить. Подойдет, бывало, к Джо Элеганту, задерет ножку…
— Так, наверное, Джо его и поджег! — воскликнула Сюзи.
— Неправда! — сказала Мейбл. — Джо тогда в больнице лежал.
В этот миг Фауна подскочила на стуле.
— Вот те раз!
— Что такое? — спросила Бекки. — Что там у нее?
— Знаешь ли ты, Сюзи, кто будет твоим спутником? — внушительно сказала Фауна. — Спутником твоим будет Рак!
— Это что, болезнь что ли? Не надо мне таких спутников!
— Не остри так глупо, — сказала Фауна. — Рак — это вроде краба. Суженый твой родился в июле. Ну-ка, теперь подумайте, кто у нас спец по всяким крабам?
— Джо Ангуро, — сказала Бекки, — он рыбой торгует.
— Да нет же, Док!.. Ну, все, если у него день рождения в июле — спета его холостяцкая песенка! Агнесса, когда у Дока день рождения?
— Не знаю. Пусть Мак спросит.
— Да, обязательно надо выпытать. И чтоб Док не догадался, для чего.
— Мак узнает, — уверенно пообещала Агнесса. — Он из Дока что хочешь вытянет.
— Только пусть поскорее, — сказала Фауна. — Ну а теперь, дорогие мои, спать! —Фауна воткнула карандаш себе в гриву. — Да выспитесь хорошенько. Во-первых, сегодня приходит в порт эсминец с богатенькими моряками. А во-вторых, вспомните, что у нас за день сегодня?
— Получка! — хором воскликнули воспитанницы.

Фауна пошла к себе, прибрала волосы. Минут через пять она отправилась с последним обходом: вынесен ли мусор, не горит ли где свет. В темной Комнате досуга краснел огонек чьей-то сигареты.
— Эй, кто там?
— Я, — ответила Сюзи.
— Чего не спишь?
— Думаю.
— Ну, теперь я точно знаю — не будет от тебя в заведении проку. О чем думаешь, о гороскопе?
— Угу.
— Док тебе нравится?
— Я его в самое больное место ранила. Но и он хорош — сам меня довел…
— Хочешь, я его обработаю? — спросила Фауна. — С моей помощью будет твой.
— Зачем? Ему не нужна жена, а если и нужна, то уж, наверное, не такая, как я.
— Э, люди сами не знают, что им нужно. Приходится подталкивать. Какой мужчина в здравом уме станет жениться? Однако женятся.
— Может, по любви.
— Да, бывает и так. Однако это самые скверные браки. Если мужчина женился по любви, девять шансов против одного, что эта женщина ему не пара. Поэтому я устраиваю все за людей сама.
— Как это?
— Понимаешь, если мужчина кладет глаз на женщину, то причина тут вовсе не в ней, а в нем самом. Например, она ему напоминает покойную мать; или она брюнетка, а он боится блондинок; или он хочет жениться в отместку другой женщине; или не уверен в своих мужских способностях и хочет увериться. У меня был знакомый, специально это дело изучал, так он говорит: мужчина влюбляется не в женщину, а в тот образ, который создает в душе… Так что лучше всего, когда брак устраивает кто-то третий, на трезвую голову. По-моему, ты Доку подходишь.
— Почему?
— Потому что на него не похожа. Ну, хочешь его захомутаем?
— Не надо. Не хочу я никого хомутать. Особенно Дока.
— Но все же так делают.
— Знаешь, Фауна, — тихонько сказала Сюзи, — ты тогда про мою жизнь все верно угадала. В шестнадцать лет это со мной случилось. Ты знаешь, он разговаривал со мной, как будто я для него единственная… С тех пор я и слов таких не слышала…
— Ничего, — Фауна обняла Сюзи за плечи, — бог даст, еще услышишь. Если я это дело слажу, я твою звездочку красным кружком обведу. Ну что, пойдем спать?
— Пойдем, — сказала Сюзи. — И все-таки не надо хомутать Дока…

Сюзи подождала, пока Фауна уляжется, и прокралась наружу. В Западной биологической все еще горел свет. Сюзи перешла улицу под фонарем, поднялась на крыльцо, постучала пальчиками в дверь. Док не отвечал. Тогда она вошла: Док сидел за столом, глаза красные от бессонницы, — перед ним, в ряд, чашки из прозрачного стекла. Вид у него очень усталый, кожа на щеках, под бородой, кажется серой.
— Поздно работаешь… — сказала Сюзи.
— Да уж. Выкинул из-за тебя первую серию зародышей, пришлось переделывать заново. А это долгая волынка.
— Прости, пожалуйста. Слушай, Док, ты должен написать свою книжку. Что уж там за книжка, не знаю, а должен!
— Наверное, ты в тот раз угадала. Не могу я ее написать, кишка тонка.
— Глупости, — сказала Сюзи, — еще как можешь, нужно только захотеть.
— Хм, в том-то вся и штука, что я, наверное, не хочу.
— Зато я хочу.
— Ты? А при чем здесь ты?
Сюзи покраснела и долго разглядывала свои ладони, не зная, что ответить, потом промолвила:
— Понимаешь, все ждут, все хотят, чтоб ты написал. Не напишешь — всем будет обидно!
— Ну, это для меня не аргумент, — усмехнулся Док.
Сюзи попробовала зайти с другой стороны:
— Получается, ты просто трус и слабак.
— Ладно, я трус и слабак. Но это мое личное дело!
— Все равно ты должен написать!..
— Ничего я не должен.
— Я бы тебе помогла.
— Чем, дуреха?
— Чем? Подтолкнула бы тебя хорошенько под зад. Может, тебе как раз этого и не хватает.
— Слушай, оставь меня в покое. — Тут Док взглянул на часы. — Опять!! Ах ты, чертова баба! Опять из-за тебя время проворонил!
— Сам виноват, недотепа. Нечего на других сваливать.
— Убирайся отсюда! — рыкнул Док. — Шагай обратно в свою шлюшню!
На пороге Сюзи обернулась:
— Господи, бывают же такие дураки! — и громко хлопнула дверью.
Спустя немного времени раздался робкий стук в стекло.
— Я же сказал, убирайся! — крикнул Док.
— Это не Сюзи. Это я. — В дверь просунулся Мак.
— Что, подслушивал?
— Ничего я не подслушивал… Как ты думаешь, недвижимая собственность на Консервном Ряду — это хорошее вложение капитала?
— Не знаю, не думаю.
— А она девушка ничего, — сказал Мак.
— Ты же говоришь, не подслушивал!
— Чего подслушивать, и так все — слышно. Знаешь, умные люди говорят, брать жену из заведения хорошо по трем причинам.
— Постой, ты о чем? — удивился Док.
— Во-первых, — Мак загнул палец, — она будет тебе верна: она и так уже все в жизни перепробовала. Во-вторых, она тебя насквозь видит, значит, в тебе уже не разочаруется. А в-третьих, — Мак загнул третий палец, — если она глаз на тебя положила, то причина тут только одна.
— Какая?
— Нравишься ты ей! — сказал Мак. — Ну, я пошел…
— Погоди, присядь. Давай выпьем чего-нибудь.
— Извини, не могу, выспаться надо. У меня завтра дело важное. Спокойной ночи.
Некрашеная сосновая дверь закрылась за Маком, но Док еще долго смотрел на нее, и казалось его усталым глазам, что древесные волокна извиваются как живые…
19. БЛАГОСТНЫЙ ЧЕТВЕРГ (1)
Человек так устроен, что все крупные исторические события на своем веку — убийство эрц-герцога в Сараево, Мюнхенский договор, Сталинградскую битву — жаждет увязать, по дням и по часам, с событиями собственной жизни. Американец точно помнит, что именно делал в то время, когда японцы разбомбили Пирл-Харбор; а некоторые даже утверждают, что имели предчувствие.
Четверг, о котором речь, несомненно, был для Консервного Ряда поворотным моментом. То, чему предстояло произойти, подготовлялось исподволь, в течение жизни нескольких поколений, всем ходом внутреннего развития… Теперь кто-нибудь непременно вспомнит, что у него было предчувствие. Старожилы скажут, что ощущение было такое, словно назревает землетрясение…
Итак, был четверг. В Монтерее выдался один из тех нудных дней, когда воздух настолько чист и светозарен, что за добрых двадцать миль, как в линзе телескопа, видны крыши домов Санта-Крус на другом берегу Монтерейского залива, и видны исполинские секвойи на склонах горы за Уотсонвиллом, а если взглянуть на восток, то откуда-то из-за Салинаса выплывет гордая вершина пика Фремонта… Солнце улыбалось золотой улыбкой. Красная герань так пламенела, что казалось, воздух займется вокруг. Дельфиниумы голубели ярче самого синего неба.
Такие дни повсюду редки. Люди на них нарадоваться не могут. Мальчишки ни с того ни с сего издают радостный щенячий визг; черствый бизнесмен отправляется за город — присмотреть дом с участком… Старики посиживают, глядя куда-то вдаль, — смутно припоминают, что в молодости все дни были такими… Кони валяются на зеленом лугу… Куры кудахчут, хлопают крыльями на солнцепеке.
Четверг был как раз таким волшебным днем. Мисс Уинч, которая до полудня всегда пребывала не в духе и этим кичилась, вдруг мило раскланялась поутру с почтальоном.
Джо Элегант встал рано, намереваясь поработать над романом, над той сценой, где главный герой, юноша, выкапывает из могилы свою бабушку, чтобы проверить, так ли она красива, как ему запомнилась. (Роман назывался «Эдипово семя».) Однако, глянув в окно, Джо увидел, как золотится от солнца пустырь, как играет в сердце каждого мальвового цветка алмазик росы, — и тут же выскочил босиком на волю и долго скакал по сырой траве, пока не расчихался.
Мисс Грейвз, исполнительница заглавной партии Принцессы бабочек на ежегодном Празднестве бабочек в Пасифик-Грове, застукала одного пожилого статс-эльфа в окрестностях своего плавательного бассейна… Ну довольно, разве перескажешь все, что случилось в самых разных местах в этот Благостный четверг…
Для Мака с ребятами наступивший день был днем схватки с Судьбой, а поскольку сражаться с ней предстояло Маку, друзья накормили его горячим завтраком, подлив в кофе настоящего пшеничного виски из запасов Эдди. Элен почистил самые приличные, голубые штаны Мака, до блеска надраил ему ботинки. Уайти I извлек откуда-то отцовскую шляпу — черную, с узкими стильным) полями и лихо заломленным верхом (покойник был не кто нибудь, а стрелочник на Южно-тихоокеанской железной дороге!). Чтобы подогнать шляпу к голове Мака, пришлось напихать сзади под тулью туалетной бумаги.
Мак молчал все утро, но ребята видели, что он страшно волнуется. Он знал, как много от него зависит, и чувствовал в сердце робость и отвагу. Ребята вложили ему в руку прилежно изготовленные лотерейные билеты и проводили за порог, а потом сели на траву у входа и стали ждать.
Мак спустился по тропке, пересек узкоколейку. Проходя мимо старого бойлера, с показной беспечностью пробарабанил пальцами по ржавым трубам… Долго изучал набор отверток в витрине лавки Джозефа-Марии, собираясь с духом, потом наконец вошел.
За прилавком стоял Какахуэте, красивый поджарый парень в лиловой яхтсменской куртке с золотыми галунами. Он листал «Эстрадное обозрение», в глазах горел мрачный, диковатый огонек гениальности.
— Здорово, — сказал Мак.
— Привет, — сказал Какахуэте.
— Джозеф-Мария дома?
— У себя, наверху.
— Мне нужно поговорить с ним лично.
Какахуэте медленно, исподлобья оглядел Мака, потом прошел в подсобное помещение и прокричал оттуда:
— Tio mio!
— Чего тебе?
— Тут Мак пришел.
— Зачем?
— Фиг его знает.
Джозеф-Мария в нежно-голубом шелковом купальном халате спустился по ступенькам.
— Доброе утро, Мак. У этих мальчишек никаких манер.
Какахуэте передернул плечами и убрал «Эстрадное обозрение» с прилавка на ларь с картошкой.
— Рано ты, однако, поднялся, — сказал Маку Патрон и выжидательно посмотрел на него.
Мак повел свою речь с учтивой серьезностью:
— Ты здесь у нас недавно, Джозеф-Мария, но у тебя уже много добрых, хороших друзей…
Конечно, во второй части этого высказывания Джозеф-Мария усмотрел небольшую натяжку, однако решил, что беды в ней нет.
— Да, мне здешние люди по душе. Хорошо ко мне относятся… — глаза у него сонно прижмурились — это означало, что он весь настороже, как радар.
— Городишко наш маленький, — продолжал Мак. — Кругозор у нас узкий. А ты свет повидал, все знаешь…
Патрон улыбнулся, признавая собственную мудрость, и ждал, что последует дальше.
— Мы с ребятами хотим спросить у тебя совет, — вкрадчиво сказал Мак, — ты ведь не откажешь.
Патрон ощутил смутное беспокойство.
— Совет? Какой совет? — спросил он осторожно.
Мак глубоко вздохнул и сказал:
— Ты человек торговый, оборотливый, тебе это может показаться чепухой. А может, ты нас и поймешь, как никак уже пожил с нами. Дело тут чувствительное, касается Дока. Понимаешь, мы с ребятами у него в должниках ходим. Не знаем, как расплатиться…
— Много должны-то? — спросил Патрон. Он поднял за нижний конец стоявшую рядом метелку и выломал веточку, ковырять в зубах. — Иди погуляй, — приказал он тихонько Какахуэте — племянник скользнул вверх по лестнице в мансарду.
— Это долг не денежный! — сказал Мак. — Это долг душевный. Вот уж сколько лет Док нам помогает: заболеем — вылечит, сядем на мель — подкинет денег.
— Да, — согласился Патрон. — Док безотказный…
Он еще не мог понять, куда метит Мак, но чувствовал — опасность где-то рядом.
А Мак — профессиональный обольститель! — от звуков собственного голоса воодушевлялся, делался все увереннее:
— Долго еще можно было бы на Доке ездить, да сейчас ему и без нас тошно…
— А что с ним такое?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29