Раздели же со мной и то и другое. Пилон, пышечка.
Пилон пожал плечами.
– Как хочешь, – злобно пробурчал он.
Они вместе углубились в лес. Пилон недоумевал. Наконец он остановился и посмотрел на приятеля.
– Дэнни, – печально сказал он, – откуда ты знаешь, что у меня под курткой бутылка коньяку?
– Бутылка коньяку? – вскричал Дэнни. – У тебя есть коньяк? Наверное, он для твоей больной старушки матери, – добавил он простодушно. – А может, ты хранишь этот коньяк для господа нашего Иисуса Христа, чтобы угостить его в день второго пришествия. Разве мне, твоему другу, пристало судить, для чего предназначен этот коньяк? И я даже не знаю, есть ли он у тебя. Кроме того, я не хочу пить. Я не дотронусь до этого коньяка. Кушай на здоровье мое свиное жаркое, ну а твой коньяк – он твой.
Пилон сказал сурово:
– Дэнни, я готов отдать тебе половину моего коньяка. Но мой долг – присмотреть, чтобы ты не выпил его весь.
Тут Дэнни переменил тему.
– Вот здесь, на поляне, я зажарю эту свинью, а ты поджаришь сахарные хлебцы из этого мешка. Коньяк поставь вот сюда, Пилон. Это самое лучшее для него место – так мы будем видеть и его и друг друга.
Они развели костер, поджарили ветчину и съели черствый хлеб. Коньяк в бутылке быстро убывал. Поев, они придвинулись поближе к огню, отхлебывая из бутылки маленькими глоточками, как озябшие пчелы. Туман окутал их, и их куртки поседели от его капель. В соснах над их головами грустно вздыхал ветер.
И вскоре Пилоном и Дэнни овладела тоска. Дэнни стал вспоминать потерянных друзей.
– Где Артур Моралес? – спросил Дэнни, простирая руки ладонями вверх. – Погиб во Франции, – ответил он себе и, повернув ладони вниз, в отчаянии опустил руки. – Погиб за родную страну. Погиб в чужой стране. Чужие люди проходят мимо его могилы, и они не знают, что в ней зарыт Артур Моралес. – Он снова поднял руки ладонями вверх. – А где Пабло, такой хороший человек?
– В тюрьме, – ответил Пилон. – Пабло украл гуся и спрятался с ним в кустах, а гусь ущипнул Пабло, и Пабло закричал, и его поймали. Теперь ему сидеть в тюрьме шесть месяцев.
Дэнни вздохнул и умолк, так как понял, что легкомысленно поторопился использовать единственного своего знакомого, который мог послужить темой для прочувствованной речи. Но тоска продолжала мучить его и требовала выхода.
– Вот сидим мы…– начал он наконец.
– Сердце ноет, – добавил Пилон, попадая в размер
– Нет, это не стихи, – возразил Дэнни.– Вот сидим мы бесприютные. Мы отдавали жизнь за родную страну, а теперь у нас нет даже крыши над головой.
– И никогда не было, – весьма уместно вставил Пилон.
Дэнни задумчиво тянул коньяк, пока Пилон не дернул его эа локоть и не отобрал бутылку.
– Это напомнило мне, – сказал Дэнни,– историю о человеке, у которого было два веселых дома…– Тут он умолк с открытым ртом. – Пилон! – воскликнул он. – Пилон! Утеночек мой! Дружочек! И как это я забыл? Ведь я получил наследство. У меня теперь есть два дома.
– Два веселых дома? – с надеждой спросил Пилон. – Ты врешь спьяну, – спохватился он.
– Нет, Пилон. Я говорю правду. Мой вьехо умер. Я его наследник. Я его любимый внук.
– Единственный внук, – поправил педантичный Пилон. – А где эти дома?
– Ты знаешь дом моего вьехо в Тортилья-Флэт, Пилон?
– Здесь, в Монтерее?
– Ну да, в Тортилья-Флэт.
– А они на что-нибудь годятся, эти дома?
Дэнни откинулся на спину, измученный пережитым волнением.
– Не знаю. Я совсем забыл, что они у меня есть.
Пилон молчал и сосредоточенно о чем-то думал. Лицо его стало печальным. Он бросил в костер горсть сосновых игл и глядел, как огненные язычки взметнулись по ним и тут же погасли. Затем он долго и тревожно всматривался в лицо Дэнни, а потом громко вздохнул и еще раз вздохнул.
– Теперь все кончено, – сказал он уныло. – Пришли к концу дни радости. Твои друзья будут оплакивать их, но этим беде не поможешь.
Дэнни поставил бутылку, и Пилон забрал ее и зажал между колен.
– Что кончено? – недоуменно спросил Дэнни.– О чем ты?
– Это ведь всегда так, – продолжал Пилон. – Когда человек беден, он думает: «Будь у меня деньги, я поделился бы с моими бедными друзьями». Но стоит ему получить эти деньги, как великодушие и щедрость покидают его. Вот что случилось с тобой, мой бывший друг. Теперь ты возвысился над своими друзьями. Теперь ты домовладелец. И ты позабудешь своих друзей, которые всем с тобой делились, даже своим коньяком.
Его слова расстроили Дэнни.
– Я не такой! – крикнул он. – Я тебя никогда не позабуду, Пилон.
– Это ты сейчас так думаешь, – холодно сказал Пилон. – Но когда ты сможешь спать в двух домах, тогда сам увидишь. Пилон – только бедняк пайсано, а ты будешь обедать у мэра.
Дэнни с трудом поднялся на ноги и выпрямился, цепляясь за дерево.
– Пилон, клянусь: все, что у меня есть, – твое. Пока у меня есть дом, у тебя тоже есть дом. Дай мне выпить.
– Не поверю, пока не увижу своими глазами, – безнадежным голосом произнес Пилон. – Случись такое, это было бы чудо на весь мир. Люди приезжали бы за тысячу миль поглядеть на него. Да и бутылка пуста.

Глава II.
О том, как Пилон, прельстившись солидным положением, покинул гостеприимный кров Дэнни

Нотариус оставил их у калитки второго дома, уселся в свой «Форд» и, громыхая, покатил вниз по склону холма в Монтерей.
Дэнни и Пилон стояли перед некрашеным забором и с восторгом глядели на недвижимое имущество – на приземистый домишко, еще хранящий полосы давней побелки, на его пустые слепые окошки без занавесок. Но у крыльца цвела пышная кастильская роза, а в бурьяне, которым зарос дворик, кое-где алела дедушкина герань.
– Этот лучше того, – сказал Пилон. – Он больше.
Дэнни держал в руке новенький ключ. Он на цыпочках прошел по скрипучему крыльцу и отпер дверь. Большая комната осталась точно такой же, как при жизни вьехо. Украшенный розой календарь за 1906 год, шелковый платок на стене, с Боевым Бобом Эвансом Боевой Боб – прозвище американского адмирала Робли Эванса (1846-1912)

, выглядывающим из-за палубных надстроек броненосца, прибитый рядом букет красных бумажных роз, связки запылившегося красного перца и чеснока, железная печка, старые кресла-качалки.
Пилон заглянул в дверь.
– Три комнаты, – благоговейно прошептал он. – И кровать, и печка. Мы будем здесь счастливы, Дэнни.
Дэнни с опаской переступил порог. От вьехо у него остались самые неприятные воспоминания. Пилон опередил его и бросился в кухню.
– Раковина с краном, – крикнул он и повернул кран. – Вода не идет. Дэнни, пусть водопроводная компания включит воду.
Они стояли и улыбались друг другу. Но Пилон заметил, что обладание собственностью уже накладывает печать беспокойства на лицо Дэнни. Никогда больше не будет оно беззаботным. Никогда больше не будет Дэнни бить окна, раз у него самого теперь есть окна, которые можно разбить. Пилон был прав – Дэнни возвысился над своими друзьями. Плечи его расправились, готовые принять на себя все тяготы новой сложной жизни. Но перед тем как он навсегда покончил со своим прежним простым и ясным существованием, один крик боли все же сорвался с его уст.
– Пилон, – сказал он грустно. – Хорошо бы этот дом был твоим, а я поселился бы здесь с тобой!
Пока Дэнни ходил в Монтерей просить, чтобы включили воду, Пилон забрел на заросший бурьяном задний двор. Тут стояли фруктовые деревья, почерневшие и покрывшиеся наростами от старости, искривившиеся и засыхающие от отсутствия ухода. В бурьяне виднелись шалашики для несушек, груда ржавых обручей, куча золы и размокший матрац. Пилон заглянул через забор в птичник миссис Моралес и, минуту поразмыслив, проделал в заборе несколько дырок для кур.
«Им будет приятно устраивать гнезда в высоком бурьяне», – сочувственно подумал он. Он решил также изготовить ловушки на случай, если во двор вдруг явятся петухи и будут мешать курам и не пускать их в гнезда. «Мы будем тут счастливы»,– снова подумал он.
Дэнни вернулся из Монтерея полный негодования.
– Водопроводная компания требует депозита, – сказал он.
– Депозита?
– Ну да. Сначала дай им три доллара, а потом они пустят воду.
– Три доллара, – назидательно заявил Пилон, – это три галлона вина. А когда оно кончится, мы займем ведро воды у нашей соседки миссис Моралес.
– Но у нас нет трех долларов на вино.
– Я знаю, – сказал Пилон. – Но, может быть, нам удастся занять немного винца у миссис Моралес.
День начинал клониться к вечеру.
– Завтра мы наведем тут порядок, – сказал Дэнни.– Завтра мы все тут вымоем и выскребем. А ты, Пилон, скосишь бурьян и выбросишь весь мусор в овраг.
– Бурьян? – в ужасе вскричал Пилон. – Только не этот бурьян! –И он изложил свои соображения относительно кур миссис Моралес.
Дэнни тут же с ним согласился.
– Мой друг, – сказал он, – я рад, что ты поселился у меня. А теперь я наберу топлива, а ты раздобудь что-нибудь на обед.
Пилон, вспомнив про свой коньяк, решил, что это несправедливо.
«Я становлюсь его должником, – с горечью думал он. – Я лишусь свободы. Скоро я стану рабом из-за этого кровопийцы-дома».
Но он все-таки отправился искать обед.
Пройдя две улочки, уже у самой опушки леса он заметил петушка плимутрока, разгребавшего пыль посреди дороги. Петушок достиг той поры юности, когда голос его начал ломаться, а ноги, шея и грудь еще не обросли перьями. Голова Пилона была еще полна благостными размышлениями о курах миссис Моралес, и, быть может, поэтому он тут же ощутил живейшую симпатию к молодому петушку. Он медленно направился к темному сосновому лесу, а петушок бежал перед ним.
Пилон сочувственно думал:
«Бедная лысая птичка. Как ты, наверное, мерзнешь на рассвете, когда выпадает роса и воздух холодеет перед зарей. Милосердный господь не всегда бывает милосерден к малым тварям». И еще он подумал: «Вот ты играешь на улице, цыпленочек, и в один прекрасный день тебя переедет автомобиль; и тебе еще повезет, если он сразу убьет тебя. Но что, если он только сломает тебе крыло или лапку? Тогда ты останешься несчастным калекой до конца дней своих. Твоя жизнь слишком тяжела для тебя, маленькая птичка».
Он продвигался медленно и расчетливо. Порой петушок пытался прорваться назад, но каждый раз у него на пути оказывался Пилон. В конце концов он исчез среди сосен, и Пилон неторопливо последовал за ним.
Да будет воздано должное душевной доброте Пилона: из чащи не донеслось ни единого крика страдания. Петушок, которому Пилон пророчил жизнь, полную мук, умер мирно, или, во всяком случае, тихо. А это делает немалую честь сноровке Пилона.
Десять минут спустя он вышел из лесу и зашагал к домику Дэнни. Петушок, уже ощипанный и расчлененный, покоился в его карманах. Среди жизненных правил, которыми руководствовался Пилон, одно было незыблемым: никогда, ни при каких обстоятельствах не приноси домой перья, голову и лапки, ибо только по ним можно опознать птицу.
Вечером друзья топили печку сосновыми шишками. Огонь ворчал в трубе. Дэнни и Пилон, сытые, пригревшиеся и счастливые, тихонько покачивались в качалках. Обедали они при свете огарка, но теперь только отблески огня в печке разгоняли мрак комнаты. И к довершению блаженства по крыше забарабанил дождь. Крыша протекала совсем немного, да и то в местах, где все равно никто не захотел бы сидеть.
– Хорошо! – сказал Пилон. – Вспомни-ка ночи, когда мы мерзли на улице. Вот это настоящая жизнь!
– Да, – ответил Дэнни.– И как-то странно: столько лет у меня не было дома. А теперь их у меня целых два. Не могу же я ночевать в двух домах!
Пилон не терпел бессмысленного расточительства.
– Это и меня тревожит. Почему бы тебе не сдать другой дом жильцу? – предложил он.
Ноги Дэнни со стуком опустились на пол.
– Пилон! – воскликнул он. – Как я сам об этом не подумал? – Мысль казалась ему все более заманчивой. – Но кто его у меня снимет, Пилон?
– Я его сниму, – сказал Пилон. – Я буду платить за него десять долларов в месяц.
– Пятнадцать! – потребовал Дэнни. – Это хороший дом. Пятнадцать долларов – цена без запроса.
Пилон поворчал, но согласился. Впрочем, он согласился бы и на гораздо большую сумму, ибо он только что видел, как преображается человек, поселившийся в собственном доме, и ему очень хотелось самому испытать такое преображение.
– Значит, договорились, – закончил Дэнни.– Ты снимешь мой дом. Я буду хорошим домохозяином, Пилон. Я не стану тебе докучать.
У Пилона, если не считать года, проведенного в армии, ни разу в жизни не было за душой пятнадцати долларов. «Но платить за дом надо будет только через месяц, – подумал он, – а кто знает, что может случиться за месяц?»
Очень довольные, они покачивались у печки. Потом Дэнни вышел из дома и вскоре вернулся, держа в руках несколько яблок.
– Дождь их все равно испортил бы, – сказал он в свое оправдание.
Пилон, не желая отставать от друга, встал, зажег огарок и направился в спальню, откуда тотчас же вернулся с тазиком, кувшином, двумя красными стеклянными вазами и пучком страусовых перьев.
– Плохо, когда кругом столько хрупких вещей, – сказал он. – Стоит им разбиться или сломаться, и тебе становится грустно. Лучше совсем их не иметь. – Он снял со стены бумажные розы. – Подарок для синьоры Торрелли, – объяснил он, исчезая за дверью.
Вскоре он вернулся, мокрый, но торжествующий: в руке он держал бутыль красного вина вместимостью в галлон.
Позже они сцепились друг с другом, но даже не узнали, кто победил, потому что оба очень устали от волнений этого дня. Вино навевало дремоту, и они так и уснули на полу. Огонь потух, печка, остывая, тихонько пощелкивала. Огарок опрокинулся и после нескольких протестующих голубых вспышек погас в лужице собственного сала. В доме воцарились тьма, тишина и покой.

Глава III.
О том, как Пилон был отравлен ядом собственности и как зло на время восторжествовало в его душе

На следующий день Пилон поселился во втором домике. Этот домик был точно таким же, как дом Дэнни, только поменьше. И у него тоже было свое крылечко, осененное цветущей кастильской розой, и свой заросший бурьяном двор, и свои старые, бесплодные фруктовые деревья, и своя алая герань, а за забором находился птичник миссис Сото.
1 2 3 4