Загремела музыка, появилась на полукруглой эстраде и запела молоденькая голубоглазая девушка, которая показалась очень красивой. Мешало, правда, то, что неподалёку сидела ещё одна красавица, совсем другого рода: южанка, смуглая, с чёрными глазами, в чёрном атласном платье. Это было слишком для Неделина, он хотел бы, чтобы южная красавица исчезла, чтобы не распылялось внимание, не распалялось воображение, — чтобы не раздваиваться. Голубоглазая певица пела наивно и страстно.
Неделину было трудно выдержать этот шквальный напор жизни, он хотел даже уйти, ничего не съев и не выпив, но тут голубоглазая певица кончила петь и удалилась. Через несколько минут музыканты опять заиграли, без пения, заиграли медленно — для танца. Будь что будет, сказал себе Неделин, выпил большую рюмку водки, торопливо закусил и пошел приглашать южную красавицу на танец. Она посмотрела на сидевшего с ней лысого хмурого человека с усами, тот отпустил. Неделин, сжавшийся, скованный, топтался с красавицей, едва касаясь её, — и в это время снова запела красавица та, голубоглазая. Неделину хотелось смотреть на неё, он поворачивал партнёршу спиной к эстраде, наступил кому-то на ногу, перед глазами возникло принципиальное злое лицо с усами и спроеило: «Извиниться надо, нет?» Неделин сказал с хамской улыбкой: «Ну, извинись!» И тут же чьи-то руки схватили его за воротник, поволокли из зала, человек с усами кричал, толпились возле и другие, тоже сплошь усатые, Неделин презрительно говорил: «Цыц! Молчать!» — а его волокли и выволокли из зала, столкнули с лестницы. Он побежал быстро-быстро, чтобы не упасть, ударился о дверь, вывалился на тротуар, туг же выскочила официантка, требуя расчёта, денег почему-то не хватило, тут же подоспела милиция. . Он появился дома утром с синяками. Жена, сроду не видевшая мужа таким, даже не знала, как его ругать, но всё же — по супружескому долгу — начала и разошлась, разохотилась и в итоге заявила, что хватит ей этого идиотизма, хватит этих вечерних прогулок неизвестно куда и зачем, всё, с этого дня он будет сидеть по вечерам дома! Пора и о детях вспомнить, без отцовского глаза растут! Но Неделин, мягкий и уступчивый Неделин, прервал её, сказав: «Ну нет. Этого ты не дождёшься. Вечера — мои». «Я с тобой разведусь тогда!» —закричала жена. «Разводись», — спокойно ответил Неделин, и жена умолкла и не стала даже спрашивать, где он был. Она успокоилась — тем более что ни до, ни после этого Неделин не давал повода для подобных скандалов. Уходил как и всегда, каждый вечер на час-полтора, но это ведь пустяки по сравнению с настоящими мужскими грехами, о которых жена вполне имела понятие, да и сама она разве не завела несколько лет назад роман с женатым мужчиной? — короткий, но яркий, яркий, но мучительный, мучительный, но оставшийся тайной для всех и в первую очередь для Неделина, который ничего не заподозрил и тогда, когда она, сроду не ездившая в командировки (да и зачем нужна командировка корректору газеты?), уехала куда-то на полторы недели. Что было, то было, и осталось лишь в стихах, в тетрадке, которую она прятала в шкафу среди своего белья. Неделин как-то по ошибке залез в этот ящик, увидел тетрадь, взял, полистал, она вошла в это время в комнату, испугалась, а Неделин, рассеянно глядя на столбики стихотворных строк, спросил: «Где чистые носки-то у меня?»— и бросил тетрадку обратно.
Южная красавица забылась скоро, а вот голубоглазая певица не выходила из головы. Каждый вечер Неделин гулял мимо «России», часто слышал её голос через открытые по летнему времени окна, но заглядывал в ресторан лишь изредка, вставал у двери зала, и держал в руке сигарету, будто вышел покурить, дожидался появления певицы на эстраде и смотрел на неё.
Тут не то чтобы любовь, а как бы это сказать — но где начинается вот это как бы сказать, там, значит, или нечего сказать, или невозможно сказать. Тут уже стихами писать надо, а Неделин не писал и не любил вообще стихов, имея слишком рациональный ум.
Глава 3
Так вот, в тот день, когда случилось то, о чём мне не терпится рассказать, но всё как-то приходится отвлекаться и сбиваться, Неделин начал свою вечернюю прогулку быстрым шагом, потому что наметил выкроить время для посещения ресторана и любования голубоглазой красавицей. Он прошёл через сад «Липки», который так называется потому, что там действительно росли когда-то липы, но название держится прочно — и это доказательство того, что слово намного крепче названной им вещи, поименованного предмета, обозначенного явления, и не только в начале было Слово, но Словом, боюсь, всё может и кончиться. О «Липках» студенческий поэт сказал: «Мимо сада, мимо „Липок“ шёл я, весь от страха липок». Или — «от страсти липок». Оба варианта оправданы: в тенистых аллеях сада можно назначить свидание, посидеть в любовных объятиях, а можно и нарваться на тех, кто, размяв ноги на летней танцплощадке возле Дома офицеров, хочет размять и руки. Впрочем, сейчас, говорят, стало тише, а было время, когда там активно действовали учащиеся индустриального техникума. Их ради дисциплины на военной кафедре стригли почти наголо (какие, однако, пасмурные были годы!), а они в свою очередь заботились о гигиене других: ходили с ножницами и всем длинноволосым обрезали патлы, иногда при этом назидательно давая в зубы. Отдыхали они от этой дидактической работы в кафе, в котором тогда запросто и ежедневно продавали пиво и которое мы с друзьями называли «постиндустриальным» — в честь учащихся индустриального техникума. Нас они не трогали, мы тоже были из-за своей военной кафедры лысоголовыми — но безропотно, не мстя за это никому, всё ж таки университетская молодёжь с понятиями о свободе как осознанной необходимости. Вы свободны брить нам головы, а мы свободны пить пиво по восемь-десять бутылок на нос, а под столом бутылка водки для «ерша». В этом кафе к нам однажды подсел грязный старик и, напрашиваясь на угощение, моргая красными веками, спел песню, переделанную народом из «Ландышей», и, как это всегда бывает, у народа получилось лучше:
Ты сегодня мне поднёс
шиш большой под самый нос
и сказал, что это ландыши,
но меня не проведешь,
шиш на ландыш не похож —
шиш большой, а ландыш маленький.
Побежим-ка в камыши,
чтоб любиться от души.-
на фига ж нам эти ландыши? — и т. п.
Итак, Неделин быстро прошёл через «Липки», миновал памятник Н. Г. Чернышевскому (саратовцы любят задавать вопрос: какая рука поднята у памятника? Спрошенный, если сам не знает этой шутки, надолго задумывается, а потом наугад говорит: «Правая? Левая?» Задавший вопрос торжествует: «Никакая! Он руки скрестивши держит!» — и это действительно неожиданно, ведь мы привыкли, что наши памятники обязательно протягивают куда-нибудь руку, указуя и направляя), достиг угла улиц Горького и Кирова, где и находится ресторан «Россия». Он подгадал к тому времени, когда ансамбль и певица уже начинают работу, но публики ещё немного, в дверях ресторана не толпится очередь, она появится позже, когда во всём городе закроются винные магазины.
Неделин стоял у входа в зал довольно долго, вернее, прохаживался — для конспирации, ансамбль играл пока без певицы, что-то разминочное, необязательное, но вот вышла и она, голубоглазая красавица, и запела.
Кто-то отстранил Неделина — он встал, увлекшись, на самом ходу. В зал вошёл высокий молодой человек в белом костюме, чёрной рубашке, на шее у него был повязан полосатый чёрно-белый платок. Он направился к эстраде. Красавица, не переставая петь, улыбнулась ему, он указал ей кивком на дверь. Певица ответно кивнула, музыканты заметно убыстрили темп, молодой человек вышел из зала и уселся в кресле, ожидая. Но тут же встал, нетерпеливо прошёлся мимо Неделина, посмотрел на него как-то очень неприятно, будто именно Неделин виноват в том, что ему приходится ждать, глянул после этого на часы. Неделин тоже посмотрел на часы. Ему тоже хотелось ждать, как этому уверенному молодому человеку, нетерпеливо ждать, чтобы дождаться: он ему завидовал.
Неделин посмотрел на часы — и не увидел их, то есть увидел чьи-то чужие часы, не со стрелками, а с цифровым электронным табло, с миниатюрной клавиатурой под ним. Неловким пальцем Неделин стал зачем-то нажимать на кнопочки, возникали то месяц и число, то температура воздуха и атмосферное давление, то вдруг цифры заскакали, умножая, вычитая, складывая, а после нажатия на кнопочку со скрипичным ключом послышалась игрушечная мелодия, кукольный мотив.
Неделин не мог этого понять. Он понимал также, что чего-то ещё не понимает. С усилием оторвав взгляд от часов, он понял, что не понимает вот чего: почему-то вместо привычного рукава своего серого в мелкую клеточку пиджака он видит рукав пиджака белого, и лацкан пиджака — белого, и ощутил подбородком шёлковую материю шейного платка. Осторожно подняв глаза, Неделин увидел: человек в сером костюме, до ужаса знакомый, шёл в зал — навстречу закончившей петь певице. Она хотела обогнуть его, но он встал на пути, бесцеремонно взял её за плечо, девушка вскрикнула, мужчины всего зала бросились на помощь, девушка побежала, он было кинулся вдогонку, но уже двадцать храбрых мужчин крепко держали его, он возмущённо взвился, ударил кого-то, началась свалка, а испуганная девушка бежала к Неделину и, схватив его за руку, повлекла за собой по лестнице вниз, на улицу. Только там она, отдышавшись, заговорила:
Это кошмар, каждый день скандал какой-нибудь. Ты видел? Хорошо, что ты его убить не успел. Пьяный какой-то, ты не ввязывайся. Ему сейчас и так больно сделают, ты не лезь, Витя. Ну, привет, что ли? — и подставила щёку для поцелуя.
Неделин дотронулся губами и сказал:
Привет, — и поразился голосу: какой-то мягкий, слабый голос с сипотцой. Положим, сам Неделин не чтец-декламатор, но голос у него нормальный, достаточно звучный; когда он, не нажимая, рассказывает анекдот, его слышит даже глуховатая Крупова из дальнего угла их служебной комнаты на пятнадцать столов. Неделин пошевелил языком — будто протез вместо языка тычется в резиновые губы.
Я отпросилась, — сказала голубоглазая певица. — Ты куда пропал, сто лет тебя не видела? Соскучилась. Поедем куда-нибудь?
Неделин хотел всё сказать, всё объяснить — и подняться в ресторан, где бьют ни в чём неповинного человека, разобраться в этой нелепости, а красавица уже взяла его под руку.
Где всегда машину оставил? — и повела, и Неделин покорно пошёл. Угадывая её движения, он свернул на улицу имени Яблочкова, где, возле дома номер девять, стоял автомобиль серебристого цвета. (Я для того упоминаю эти необязательные детали, чтобы сомневающиеся в правдивости данного рассказа могли проверить: в Саратове действительно есть улица имени Яблочкова, на ней дом номер девять, а во дворе этого дома — это уж для особенно дотошных — вы найдёте сквозной подъезд, через который можно попасть на всё тот же проспект имени Кирова. Пожалуйста, проверяйте!)
Девушка встала возле машины, ожидая, когда Неделин откроет. Он порылся в карманах, достал связку ключей, поковырялся в двери, подбирая ключи, открыл дверь, сел на водительское место, впустил красавицу, посмотрел на руль, на приборную панель, на рычажки и педали и подумал: ну вот, кончилось это дикое приключение. Он не умел водить машину.
Ты какой-то заторможенный, — сказала красавица. — Устал? — и приблизила лицо. Неделин взял в ладо ни её лицо и стал своими губами прижиматься к её губам, никак не находя удобства и удовольствия, не чувствуя ещё чужие губы своими. Но красавица помогла — приоткрыла рот и что-то такое стала делать, от чего и рот Неделина стал действовать уверенней, уже с удовольствием.
Нехотя оторвавшись, Неделин наугад вставил один из ключей в замок зажигания, оказалось — нужный ключ. Он повернул его, и тут же ноги сами стали нажимать педали, а правая рука сама ухватилась за какую-то штуковину с набалдашником, машина дёрнулась, мотор взвыл.
Это ты от меня закайфовал! — радостно сказала красавица. — А может, я поведу?
Ты умеешь?
Здрасьте!-фыркнула красавица. — Шути смешней. Куда поедем?
Куда и в прошлый раз, — слукавил Неделин.
Опять ко мне? У меня мать дома. А у тебя — жена? Когда разведёшься?
Скоро, — пообещал Неделин.
Да мне плевать, — сказала красавица. — Поехали.
* * *
Они приехали в окраинный микрорайон под названием Шестой квартал, и это странное название, потому что Пятый квартал по соседству ещё есть, а вот где Четвёртый, Третий, Второй и Первый, этого вам никто не скажет. Нету их.
— Сейчас я её гулять отправлю, — шепнула красавица в прихожей. (Выглянула.) — Она на кухне, проходи в комнату.
Неделин прошёл, скромно сел в кресло. Из кухни слышалось:
Опять жулика своего привела?
Привела. Завидно?
Доиграешься до сифилиса!
Доиграюсь. Завидно?
Я тебя, Ленка, выгоню. В публичный дом.
Их у нас нет, а жаль. Тебя на час, как человека, просят.
Это моя квартира.
Это наша квартира. Я тебя прошу, мама. По-доброму пока.
Нахалка! И т. п.
Неделин, оглядывая комнату, удивился: хоть раньше он не думал об этом, но как-то само собой предполагалось, что красавица (Леной зовут, хорошее имя, жена вот тоже Лена, но применительно к красавице это имя звучит совсем по-другому) живёт если не в роскошестве, то в красивом девичьем уюте. Здесь же — вон шкаф допотопный, без одной ножки, вместо которой подложена стопа книг, вон трюмо с лопнувшим зеркалом, платок брошен на продавленный диван, старушечий платок, тёмный, наверное, мать Лены — это и по голосу слышно — почтенного возраста, родила Лену поздно.
Мать Лены прошла в прихожую, не взглянув на Неделина, он успел только заметить, что она не старуха, но, очевидно, больная женщина: лицо жёлтое, волосы седые, глаза безнадёжные. Хлопнула дверь.
Вот сука какая, — проворковала Лена, нежно обнимая Неделина. — На час, говорит, и ни минуты больше, говорит. Вот сука противная, правда?
Конечно, — "сказал Неделин, чувствуя, что понемножку овладевает чужим языком. — Но она тебе мать.
Лена пожала плечами и сказала:
Ну?
Неделин огляделся.
1 2 3 4 5