– Погоди, – останавливает его Любомир. – Чуть не забыли, уроды. Таблетку постанафина. А то уснули бы сейчас, как суслики.
Таблетки находятся быстро. Они в полной сохранности. А жидкость оказывается чем – то вроде виски или бурбона – в таких тонкостях люди советские разбираются слабо, однако качество напитка сомнений не вызывает и для запивания таблеток хоть и не очень, но он все – таки годится. На капитана таблетки никакого впечатления не производят. Правда, он вдруг лезет под койку, достает маленькую баночку и предлагает Станскому помазать губы. Это какая – то заживляющая мазь, и, судя по выражению лица Эдика, действует она эффективно.
Капитан же опрокидывает еще стаканчик, ему делается совсем хорошо и на гостей он почти перестает обращать внимание.
– Давайте чувствовать себя как дома, – предлагает Любомир, начиная одеваться.
– Трудновато, – говорит Черный, – если учитывать, что мы не знаем не только, где мы, но и когда мы.
И тогда Станский рожает, наконец, вопрос. Видя, что Билл совсем не слушает их, Эдик говорит громко и почти в ухо капитану:
– А что, командир, какой у нас нынче год?
В первый момент старик Билл как будто даже трезвеет, и Женька думает про себя: «Ну, наконец – то, проняло! Сейчас начнет спрашивать», однако почти сразу лицо капитана расплывается в хитрой улыбке:
– Ой, ребята – оранжата, не надо мне заливать, что вы продрыхли больше года. Сейчас, небось, скажете, что ушли из Норда в сто двенадцатом?
Женька чувствует, как по спине его пробегает дрожь. А Станский слабеющим голосом, безо всякой надежды на успех спрашивает:
– А теперь – то какой?!
– Сто пятнадцатый, сибр вашу мать! – неожиданно взрывается капитан. – Будто не знаете!
– Две тысячи сто пятнадцатый? – уже совсем испуганно и еще более робко переспрашивает Станский. – От рождества Христова?
– Но, но, но! – непонятно грозит пальцем Билл. – Про рождество Христово будете в Норде спрашивать. Допились до зеленых апельсинов…
И он торжественно провозглашает после паузы:
– Сто пятнадцатый год Великого Катаклизма!
Последние два слова произносятся значительно как написанные с большой буквы. Капитан поворачивается к гостям спиной, щелкает чем – то на пульте. Смолкает музыка, раздается мерное низкое гудение, потом шипение, треск, и, качнувшись слегка, посудина старика Билла трогается в путь.
– вот так и начались необыкновенные приключения группы испытателей анаф – гибернации в сто пятнадцатом году Великого Катаклизма, – дурачась произносит Цанев.
3
А когда старик Билл вышел из каюты, четверо решились, наконец, посмотреть друг другу в глаза. У Рюши была совершенно черная от расширившихся зрачков радужка. Любомир же сиял от восторга, кусая губы и нервно массировал ладони. Только Станский оставался спокоен. А Женька боролся сразу с двумя желаниями: ущипнуть себя и закричать дурным голосом.
– Какие будут мнения? – солидно и невозмутимо, словно шло заседание кафедры, спросил Станский. Он был уже почти полностью обмундирован.
– Бред, – хрипло проговорил Черный, – мы спим.
Эту гипотезу пришлось отмести сразу как не конструктивную. По той же причине Любомир решительно отверг массовый психоз.
– Может быть, розыгрыш? – робко предложил Женька.
– Дороговато для розыгрыша, – скривился Черный.
– А что, если киносъемки фантастического фильма? – придумал Любомир.
– А что если старик Билл – космический пришелец? – передразнил Станский. – Хватит, ребята. Хватит прятаться от очевидной истины: мы в будущем. собственно, ничего удивительного в этом нет. По самим условиям эксперимента мы должны были оказаться в будущем. Правда, недалеком – спустя сутки, двое. Но вышла какая – то ошибка. Вовремя нас не нашли. Нас нашли позже. И теперь нам надлежит понять: когда же нас нашли. ясна задача?
– Погоди, – сказал Черный, – есть еще один вопрос: почему нас не нашли вовремя?
– По – моему, это очевидно. произошел разлом. И мы вместе со всеми вещичками, вместе с упавшим флажком вмерзли в лед, а снегопад довершил дело.
– Но это же не все, – возразил Черный. – Они должны были предвидеть такой вариант, они должны были искать нас.
– Где? – поинтересовался Любомир. – По всему океану?
– Зачем? – сказал Черный. – В районе последнего радиосигнала.
– В таком районе можно век искать, – заметил Женька, – мы же ушли на двое суток.
– А по палатке? – вспомнил Черный. – Почему они не нашли нас по палатке?
– Палатка далеко уплыла, – предположил Станский, – или ее занесло, или она тоже утонула…
– Или они не искали нас вообще.
Это сказал Черный, и все посмотрели на него, а он пояснил:
– Я не шучу. У них же случился Катаклизм. Стало не до нас.
Гипотезу не успели оценить, потому что Женька вдруг выдохнул:
– Понял! Третий сосуд. Я же предупреждал.
Он вспомнил, как совсем недавно говорил о третьем сосуде, и ему стало жутко от сознания, что это «недавно» отделено теперь от них бездной лет.
– При чем здесь третий сосуд? – агрессивно поинтересовался Станский.
– А при том! – закричал Женька. – Первые два лежали рядом с палаткой. Они их нашли. Понимаете, идиоты?! Они их нашли, а про третий никто не знал. Ведь никто не знал, правильно, Эдик? Ты гениальный дурак! Это благодаря тебе они решили, что мы погибли. Сосуды – то были полные. Они просто не стали нас искать.
Никто ничего не ответил Женьке. Все поняли, что он прав. И все были ошарашены. А Женька вдруг добавил:
– Надо было плыть. Это Станский виноват.
– Станский виноват?! – взревел Эдик. – А кто просил швырять обойму через разводье? С больной головы да на здоровую! Да тебя судить надо, Евтушенский!
– Все виноваты, – жестко сказал Черный. – Женька, конечно, больше других. Только не надо сейчас об этом.
– Не надо, – поддержал Цанев.
– Ладно, – Станский успокоился так же внезапно, как и вспылил, – ты сбил меня, Рюша. А нам все – таки необходимо решить задачу, когда нас нашли. Когда? Высказывайте ваши мнения.
И так он это деловито предложил, что невозможно было не откликнуться. Их смятение, их страх, их растерянность как бы отошли на второй план, единственно важной была теперь задача – сложная логическая задача, которую интересно будет решать. Станский потряс их своим самообладанием и основательностью. Сразу сделалось ясно, кто среди них старший. И Женька, как самый молодой, почувствовал это особенно остро. Несмотря на последнюю размолвку, ему захотелось, будто на экзамене, показать доценту станскому все, на что он способен.
– Я начну? – предложил Женька. – Итак: что мы имеем? прежде всего – человека, безусловно, знающего, в каком году он живет. Человек, к сожалению, пьян, но информацию от него мы получили. Значит, есть два варианта: верить информации и не верить. Если верить, мы прыгнули в будущее минимум на сто пятнадцать лет. При нашей жизни «великих катаклизмов» не было.
– Это еще вопрос, – возразил Черный, – великим катаклизмом можно назвать и Октябрьскую революцию.
– Можно, – признал Женька, – но я не думаю. Мне вообще слабо верится, чтобы наши современники или их ближайшие потомки отказались от существующего летоисчисления.
– Ну, знаешь, – не согласился Черный, – это смотря какой был катаклизм. Может быть, рядом с ним вся история человечества – тьфу.
– Ядерная катастрофа, например, – предложил Цанев.
– Не верю, сказал Женька. – Слишком просто, чтобы быть правдой.
– Ну, ладно, – прервал их Станский, – давай про второй вариант.
– Вариант второй, – с готовностью отрапортовал Женька. – Информация ложная. Тогда, не принимая ее в расчет, рассмотрим приметы времени. Первое: катер. Лет тридцать, я думаю, хватит на изобретение такого катера. Второе: ботинки. При всей их странности лет через пять после нашего ухода они могли появиться. Третье: стены. Люминофор для бытового освещения – такая задача, по – моему, уже стояла в наши дни. Четвертое: лексикон капитана. Не принимаем в расчет, так как бесполезно искать логику в пьяном бреду. Итак: выводим общий срок по максимальному – так, кажется, делают юристы – и получаем двадцать первый век, начало.
– Близко к истине, – похвалил Станский, – правда, ботинки можно было и не упоминать, а вот две важные детали ты упустил. Задатки полиглота у нашего нового знакомого. Сразу вопрос: каков его социальный статус? И – это главное – его реакция на наше появление. Это, брат, попахивает не тридцатью годами, это, брат, наводит на мысль о Великом Катаклизме и ста пятнадцати годах после него.
Вероятно, Эдик прав, но Женька видел, что ребятам понравилось и его выкладки. Конечно, тридцать лет – это тоже страшно. Это – состарившиеся и умершие родственники, это – изменившийся уклад жизни, это – безнадежное отставание во всех областях деятельности. И все же. Тридцать лет, хоть и с грехом пополам, но умещались в голове, и потому хотелось, очень хотелось верить, что их действительно прошло только тридцать.
Одни, без чудака Билла, да к тому же согревшись, облачившись в привычную одежду и слегка захмелев от крепкой выпивки (после гибернации алкоголь действует сильнее), они теперь чувствовали себя гораздо уютнее. Странное освещение и незнакомые вещи в каюте перестали пугать. Да и такие ли уж они незнакомые? Пульт управления был, в целом, понятен, а для чего какая кнопка – не все ли равно, в конце концов. Стол, койка, темное пятно экрана – ничего особенного. В штуках, лежащих на одеяле, легко угадывались рыболовные снасти, в увесистом аппарате на стенке в углу – нечто вроде автоматической винтовки. А на столе, помимо бутылки и стаканов, торчал еще некий шарик на высокой ножке и на подставке с кнопочкой. Но тут Женька раньше других догадался: излучатель. стоило щелкнуть кнопочкой – и стены погасли. Еще раз – зажглись вновь. «Ерунда это, а не техника сто пятнадцатого года», – подумал Женька.
И тут вернулся старик Билл.
– Кстати, ребята – оранжата, у вас с собой, случаем, нету сейнера?
– Чего, простите? – ошалело переспросил Станский.
А Женька представил себе рыболовецкий сейнер, который четверо сбежавших из некоего Норда, как полагал про них старик Билл, прихватили с собой, чтобы где – то во льдах припрятать, и решил однозначно: допился капитан, теперь от него толку не добьешься.
А тот повторил настойчиво:
– Ну, сейнер, сейнер, – и добавил для ясности: – У меня там груз, в трюме, так я бы уж его прямо тут… зачем в Норд волохать, верно? Да вы пойдите, сами гляньте.
Он снова отпихнул в сторону дверь и показал, где искать трюм. Потом налил себе полстакана, быстро выпил и, подвинув к стене сваленные на койке снасти, вытянулся поверх одеяла. Все четверо стояли в нерешительности, и Билл, вопреки всякой логике, повторил свое приглашение по – английски и проворчал еще что – то. Станский любезно перевел:
– Почему вы стоите, как мачты?.. непереводимо… может быть, вы… зелено – черные?
– Ну вот, – прокомментировал Женька, – уже зеленые человечки. Пошли, ребята.
А капитан вдруг сам сказал по – русски:
– Эй, мужики, да вы не из этих ли, не из грин – блэков?
И, не дождавшись ответа, отпустил пару смешанных, русско – английских ругательств и уткнулся лицом в подушку.
– Да, Эдик, – заметил Цанев, – переводчиком тебе тут работать рановато. Не знаю, кто такие зелено – черные, а мы здесь очень и очень серые.
Рюша вздохнул и предложил:
– Пошли – ка лучше осмотрим трюм.
Мысль была здравой. И, строго говоря, стоило осмотреть не только трюм. Но начали они все – таки с трюма.
К плотно прикрытой овальной двери вела небольшая, заляпанная чем – то темным, лесенка, фонарь над входом был расколот, а свет других огней доходил сюда в сильно рассеянном виде.
Легкомысленный Женька, хромая, спустился первым и без труда отвернул засов. Он услышал предостерегающий крик Черного: «Стой! Мало ли что там!» – когда было уже поздно. Массивный овал со скрипом отошел от стены…
Разумеется, белый медведь из трюма не выскочил. Да и что вообще могло оттуда выскочить, выползти, вырваться такого, чему четверо полярных путешественников не сумели бы дать отпор, кабы подготовились? Ничего такого в трюме быть не могло. Но что – то там было.
Это что – то высыпалось темной массой сквозь проем двери прямо Женьке под ноги. И он невольно отпрыгнул. но оно не шевелилось. Оно просто перевалило через комингс, потому что трюм был переполнен этим, и оно подпирало дверь изнутри.
Привыкающими к темноте глазами Женька вглядывался в образовавшуюся возле ног кучу. Какие – то странные морские твари. Или нет – одни только плавники или ласты. Женька нагнулся и подобрал одну штуку…
Ему показалось, что кто – то ударил его в живот: тупая боль и зарождающийся крик, который застревает в горле, превращаясь в мерзкий ком тошноты.
Это были не морские твари. И не плавники. Это были отрубленные у запястья человеческие руки – полный трюм окровавленных обрубков.
«Да, славный груз везет на своей посудине старик Билл. пожалуй, и впрямь самое время перегрузить его на какой – нибудь сейнер», – успел подумать Женька. Потом он стоял, перегнувшись через бортик, и его рвало.
Остальные оказались покрепче – и Рюша, и Станский, а Любомиру и вовсе не привыкать. Он тут же исследовал несколько обрубленных кистей и сообщил:
– Честно говоря, мужики, я не представляю, чем удалось так ровно обрезать все ткани. Конечно, можно вообразить некий очень тонкий и очень быстрый нож, но вероятнее всего, это лазер, причем в наше время такого еще не было, разве что у военных, а медицинские лазеры я, слава Богу, знаю. И далее – руки обрезаны сутки назад, не больше, и, похоже, были все это время на морозе. Трупов в трюме нет. Одни руки. Кошмар, мужики, я ничего не понимаю.
Женьку уже не рвало. Он тупо смотрел в клубящийся перед ним туман, и ему было так страшно, что он боялся даже повернуться, даже оторвать руки от перил фальшборта. Им, разбуженным неведомо кем и неведомо когда, предстояло еще много потрясений, но и спустя десятки лет Женька неизменно, как самый страшный миг, как самый страшный эпизод своей жизни, будет вспоминать именно этот, когда он открыл трюм старика Билла, а потом стоял, держась за перильца, стиснутый, скованный, скрученный ужасом, и смотрел, как в бесконечной черноте полярной ночи клубится призрачный белый туман.
1 2 3 4 5 6 7 8