— До свидания, господин комиссар… Все равно спасибо за то, что согласились меня принять…
Мегрэ посмотрел ей вслед, пока она удалялась четким шагом, покачиваясь на своих высоченных каблуках, пожал плечами и вернулся к себе в кабинет. Через четверть часа он вновь вышел из него и направился в кабинет своего шефа, спросив по дороге Жозефа:
— Директор у себя?
— Нет. На совещании у префекта. Он предупредил, что после обеда может не вернуться.
Все равно Мегрэ вошел в кабинет директора уголовной полиции, включил лампу и принялся читать заголовки на корешках книг, выставленных в двух книжных шкафах красного дерева. Там были работы по статистике, которые никто ни разу не открывал, технические книги на разных языках, которые авторы и издатели высылали автоматически. На полках было много книг по криминологии и судебной медицине.
Наконец Мегрэ нашел полку с книгами по психиатрии и пролистал три или четыре из них, прежде чем выбрать ту, которая показалась ему написанной более простым и общедоступным языком.
Вечером он унес книгу к себе и после ужина, сидя в тапочках у огня, под тихо работающее радио, принялся читать, а мадам Мегрэ тем временем чинила манжеты рубашек.
Он искал определенные главы и слова, произнесенные сегодня во время беседы с Пардоном, слова, смысл которых кажется понятным всем, но у профессионалов имеющих совершенно иное значение.
Неврозы… По мнению Адлера, отправной точкой неврозов является постоянное ощущение собственной неполноценности или опасности… Защитная реакция против таких ощущений побуждает больного самоидентифицироваться с вымышленной идеальной структурой…
Он повторял вполголоса, отчего жена подняла голову:
— …вымышленной идеальной структурой…
Психический синдром… Неврастении хорошо известны специалистам всех уровней… Не испытывая серьезных проблем со здоровьем, больные страдают и, главное, беспокоятся возможных осложнений; они многократно учащают визиты к врачам, осмотры и консультации…
Ментальный синдром… Доминирует ощущение собственной неспособности… Физически больной чувствует себя отяжелевшим, ощущает недомогание, устает при малейшем усилии…
Прямо как Мегрэ сегодня утром. Он и сейчас чувствовал себя отяжелевшим, даже испытывал недомогание, но… Он хмуро листал страницы. Параноидальное состояние… Гипертрофированное Я…
В отличие от лиц с повышенной возбудимостью эти больные проецируют на свою семейную и, главное, социальную жизнь собственное всеобъемлющее и доминирующее Я.
Они никогда не считают себя виновными и ответственными. Для них характерно тщеславие. Даже не слишком умные, они часто доминируют в семье своим авторитаризмом и неколебимой уверенностью в собственной правоте…
Интересно, к кому это больше подходит, к Ксавье Мартону или к его жене? И нельзя ли было охарактеризовать так добрую четверть парижан?
Синдром мстительности… Преследуемые — преследователи…
Речь идет о типичном эмоциональном психозе, нозологическое положение которого вызвало бесконечные дискуссии… Вместе с Крепелином и Капграсом я полагаю, что он не входит в разряд подлинных бредов…
Больной считает себя жертвой несправедливости, которую хочет исправить, и пытается отомстить любой ценой…
Ксавье Мартон? Мадам Мартон?
Он переходил от неврозов к психозам, от психозов к психоневрозам, от истерии к паранойе и, как все люди, которые, заглянув в медицинский словарь, обнаруживают у себя все болезни, в каждой статье находил симптомы, которые были применимы как к тому персонажу, так и к другому.
Время от времени он ворчал, повторяя то или иное слово либо фразу, а мадам Мегрэ бросала на него встревоженные взгляды.
Наконец он поднялся как человек, которому все надоело, бросил книгу на стол и, открыв буфет в столовой, вынул из него графин со сливовкой и наполнил две рюмки с золотой каймой.
Это было протестом здравого смысла против всей этой ученой белиберды, способом снова встать на землю обеими ногами.
Пардон был прав: выискивая аномалии в человеческом поведении и классифицируя их, ученые дошли до того, что уже не знали, что же такое психически здоровый человек.
А сам-то он здоров? После всего прочитанного Мегрэ уже не был в этом полностью уверен.
— Тебе попалось сложное дело? — робко спросила мадам Мегрэ, редко интересовавшаяся работой мужа.
Он только пожал плечами и буркнул:
— История с сумасшедшими! — И, осушив рюмку, добавил: — Пошли спать.
Однако утром следующего дня он зашел к директору за несколько минут до общего доклада, и шеф сразу заметил, что комиссар озабочен.
— Что-то не так, Мегрэ? — спросил он.
Тот попытался рассказать историю двух вчерашних визитов так сжато, как только можно. Первой реакцией большого патрона был удивленный взгляд.
— Не вижу причин для беспокойства. На данный момент у нас нет никаких официальных заявлений…
— Вот именно. Оба рассказали мне свою историю.
Каждая история не очень тревожна. Но, если попытаться их сложить, замечаешь, что они не стыкуются… Кстати, возвращаю вашу книгу…
Он положил том на стол, директор взглянул на название, потом перевел взгляд на комиссара, и удивления в его глазах прибавилось.
— Поймите меня правильно, патрон. И не думайте, что я выдумываю невесть что, начитавшись этой книги. Я не утверждаю, будто один из них полностью сумасшедший. Однако что-то там не так. Не просто же так, без всякой причины, два человека, муж и жена, пришли исповедоваться ко мне, да еще в один день.
Если завтра, через неделю или через месяц мы узнаем, что один из этих двоих мертв, моя совесть будет нечиста…
— Вы верите, что в этой истории возможны трупы?
— Не знаю. Верю и не верю одновременно. Это как бы расследование, поставленное с ног на голову. Обычно сначала мы сталкиваемся с убийством и лишь после его совершения начинаем искать мотивы. На сей раз мы имеем мотивы, но убийство пока не произошло.
— А вам не кажется, что существуют тысячи случаев, когда мотивы не выливаются в убийство?
— Я в этом уверен. Вот только в таких случаях мне эти мотивы не излагают заранее.
Его шеф ненадолго задумался.
— Я начинаю понимать…
— На данном этапе я ничего не могу сделать. Тем более после недавней кампании в прессе о нарушении полицией гражданских прав подозреваемых.
— И что?
— Я пришел к вам с просьбой дать мне разрешение на всякий случай переговорить с прокурором.
— Чтобы он возбудил дело?
— Примерно так. Во всяком случае, чтобы успокоить мою совесть.
— Сомневаюсь в успехе такого демарша.
— Я тоже.
— Ну, раз это вас успокоит, сходите.
— Благодарю вас, шеф.
Мегрэ сказал не совсем то, что собирался сказать. Очевидно, произошло это потому, что ощущения его были слишком сложными и еще неясными. Вчера, в этот самый час, он ничего не слышал о чете Мартонов, а сейчас все его мысли занимали специалист по игрушечным железным дорогам и его элегантная жена, которая, в чем он себе честно признавался, держалась стойко и твердо, когда он пытался сбить ее с толку или смутить.
Из этой семьи он не видел только свояченицу Мартона, трогательную, если верить Жанвье, вдову, но и та занимала его мысли, словно он знал ее всю жизнь.
— Алло! Говорит Мегрэ. Свяжитесь с господином прокурором и спросите его, может ли он уделить мне несколько минут?.. Да, если можно, сегодня утром…
Алло! Да, я подожду…
Прокуратура находилась в том же Дворце правосудия, в тех же зданиях, но совсем в другом мире, где стены украшены лепниной, где говорят приглушенным голосом.
— Немедленно?.. Да… Иду…
Он прошел в стеклянную дверь, разделяющую два мира, встретил по дороге нескольких адвокатов в черных мантиях, заметил перед дверьми без табличек сидящих между конвоирами людей, которых арестовывал несколько недель или месяцев назад. Некоторые радовались тому, что видели его, и здоровались почти фамильярно.
— Прошу секунду подождать. Господин прокурор вас сейчас примет.
Он чувствовал примерно то же, что школьник перед дверью кабинета директора.
— Входите, Мегрэ. Вы хотели меня видеть? Но ведь не произошло ничего нового?..
— Я хотел рассказать вам один случай. Это почти вопрос нравственного выбора…
Он изложил дело очень плохо, еще хуже, чем директору уголовной полиции.
— Если я правильно понимаю, у вас сложилось впечатление, что в ближайшее время произойдет несчастный случай или даже убийство?
— Примерно так.
— Но это впечатление не основывается ни на чем конкретном, если не считать путаных откровений мужчины и объяснений, данных вам чуть позже его женой? Скажите, Мегрэ, сколько психов, полупсихов, маньяков или просто чудиков вы видите каждый год в вашем кабинете?
— Несколько сотен…
— А я здесь получаю тысячи писем от этих людей.
Прокурор молча смотрел на него, как будто сказал все, что хотел.
— Но мне хотелось бы провести расследование, — робко пробормотал комиссар.
— Какое расследование? Будем точны. Опрашивать соседей, сослуживцев, свояченицу, продавцов и кого там еще? Во-первых, я не представляю себе, куда это приведет. Во-вторых, если эти Мартоны люди скандальные, у них полное право строчить жалобы…
— Знаю…
— Что же касается принудительного привода обоих на стационарную психиатрическую экспертизу, мы не имеем на это юридического права, пока не получим официального заявления от одного из них. Да и то!..
— А если будет совершено преступление?
Короткое молчание. Легкое пожимание плечами.
— Конечно, это будет печально, но мы ничего не можем сделать. Если не считать того, что в данном случае не придется далеко искать виновного.
— Но вы все-таки позволите установить за ними наблюдение?
— При условии, что оно, во-первых, будет достаточно незаметным. Во-вторых, вы не выделите для него тех инспекторов, которые ведут другие дела…
— Сейчас период затишья…
— Эти периоды никогда не бывают продолжительными. Если хотите знать мое мнение — у вас чересчур щепетильная совесть. На вашем месте, Мегрэ, я бросил бы эту историю. Еще раз повторю: на данном этапе у нас нет ни права, ни возможностей вмешиваться.
Уверен, таких семейных историй о подозревающих друг друга муже и жене вокруг тысячи…
— Да, но ни те мужья, ни те жены не обращаются ко мне.
— А они действительно обратились к вам?
Ему пришлось признать, что нет. Мартон его ни о чем не просил, да и мадам Мартон в конечном счете тоже. Сестра Дженни тем более.
— Простите, что не задерживаю вас. Меня ждут шесть человек, а в одиннадцать часов встреча в министерстве.
— Извините за беспокойство.
Мегрэ был недоволен собой. Ему казалось, что он плохо защищал свое дело. Может быть, не надо было ему вчера читать тот труд по психиатрии?
Когда комиссар был уже у порога, прокурор его окликнул, и тон его голоса был не таким, как минуту назад, он стал холоднее, как при произнесении одной из его знаменитых обвинительных речей в суде:
— Само собой разумеется, я не стану вас прикрывать, ибо запретил вам заниматься этим делом до появления в нем новых обстоятельств.
— Конечно, господин прокурор.
В коридоре Мегрэ, понурив голову, пробормотал:
— Новых обстоятельств… новых обстоятельств…
Кто же станет новым обстоятельством, то есть жертвой? Он или она?
Комиссар так резко хлопнул стеклянной дверью, что чуть не расколотил ее.
Глава 4
Ресторан на улице Кокийер
Это был не первый и наверняка не последний раз, когда Мегрэ в ярости уходил из прокуратуры, его ссоры с некоторыми следователями, в частности с Комельо, который уже более двадцати лет был почти что его личным врагом, стали на набережной Орфевр почти легендарными.
Будучи спокоен, Мегрэ воспринимал трагически антагонизм, противопоставляющий друг другу две структуры: прокуратуру и полицию. И по ту, и по эту сторону стеклянной двери каждый — или почти каждый — добросовестно делал свое дело. Из одних рук в другие переходили одни и те же люди: мошенники, убийцы, подозреваемые и свидетели.
Разногласия и конфликты порождались разными точками зрения на один и тот же предмет. И не вытекало ли различие из самих принципов комплектования этих двух структур? Сотрудники прокуратуры: прокуроры, их заместители, следователи — почти без исключений происходили из средних, а то и высших слоев общества, из буржуазии. Они получали чисто теоретическое образование и практически не вступали в контакт — кроме как в своих кабинетах — с теми, кого должны были преследовать именем закона.
Отсюда у них было почти генетическое непонимание некоторых проблем, раздражающее поведение в некоторых случаях, которые оперативники уголовной полиции, жившие в перманентной и почти физической близости к преступному миру, чувствовали инстинктивно.
Также со стороны Дворца правосудия исходило и определенное лицемерие. Несмотря на внешнюю независимость, о которой много говорили, там больше чем где бы то ни было боялись увидеть нахмуренные брови министра, или, если дело вызывало громкий резонанс в обществе, они наседали на полицию, которая никогда не работала достаточно быстро.
Но как только газеты принимались критиковать методы полицейской работы, сотрудники прокуратуры спешили повозмущаться вместе с ними.
Комиссар не без причины отправился на прием к прокурору. Как это периодически случается, пресса опять взялась за полицию. Недавно, к счастью не по вине уголовной полиции, а Сюрте, расположенной на улице Соссе, произошел инцидент, повлекший за собой запрос депутатов нижней палаты.
В ночном кабаре сынок одного депутата сильно ударил инспектора полиции, который утверждал, что несколько дней следил за ним. Последовала всеобщая драка. Дело не смогли замять, и Сюрте была вынуждена признать, что проводила расследование в отношении молодого человека, подозревавшегося не только в употреблении героина, но и в вербовке новых клиентов для наркоторговцев.
Начался отвратительный скандал. По утверждениям депутата, чьего сыночка поколотили, один из наркоторговцев был полицейским осведомителем и якобы молодого человека посадили на иглу по прямому приказу с площади Бово, дабы скомпрометировать его отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15