— Это там, внизу, на том берегу?
Старик снова наполнил стопки. Взгляд его был устремлен в одну точку. Мегрэ выпил и, простившись с Дезире, занял свое место в машине.
— Сначала отвези меня, потом уже поедешь к себе, — сказал он Лапуэнту.
Было около полуночи, когда он поднялся по лестнице и увидел жену, поджидавшую на площадке у приоткрытой двери.
— Ты не простыл? — обеспокоенно спросила она.
— Я почти не был на улице — раскатывал в машине.
— Но ты охрип…
— Но я же не кашляю. Насморка тоже нет.
— Посмотрим, что будет утром. А пока я приготовлю тебе грог и дам две таблетки аспирина… Твой мальчишка сознался?
Мадам Мегрэ знала, что Стирнэ убил свою бабку.
— Без всяких усилий с моей стороны.
— Убил из-за денег?
— Он безработный. Три месяца не платил хозяйке. Его согнали с квартиры.
— Садист?
— Какое там? Просто у него развитие десятилетнего ребенка. Не отдает себе отчета ни в том, что случилось, ни в том, что его ждет. На вопросы отвечает без уверток и старательно, как школьник.
— Выходит, он невменяемый?
— К счастью, решать это не мне, а суду.
— Кто будет его защищать?
— Как всегда, адвокат из начинающих, никому в суде не известный: у мальчишки всего три франка в кармане… Но задержался я не из-за него, а из-за человека весьма заметного. Его застрелили, когда он выходил из самого шикарного дома свиданий в Париже…
— Ну, я пошла варить грог, а то уже вода кипит.
Мегрэ стащил с себя волглую одежду, натянул пижаму и, поколебавшись, набил трубку. Вместе с привычным вкусом и запахом табака он ощутил противный привкус простуды.
Глава 2
Когда жена, принеся утреннюю чашку кофе, коснулась рукой его плеча, Мегрэ испытал, как в детстве, соблазн пожаловаться на недомогание, чтобы ему разрешили еще немного поваляться в теплой постели.
Голова болела, ломило в висках. Лоб покрылся испариной. Оконные стекла заливал ровный молочно-белый свет, словно они были матовыми.
Мегрэ выпил кофе и решил вставать. Ворча, он подошел к окну взглянуть, что делается на улице. В утреннем тумане мелькали первые редкие прохожие. Засунув руки в карманы, они торопились в метро.
Все еще не стряхнув с себя сон, Мегрэ допил кофе, а затем долго стоял под душем. Потом побрился, думая о Шабю, образ которого неотступно преследовал комиссара.
Кто из тех, кто рисовал ему этот образ, ближе всего к истине? Для Бланш он был только клиентом, одним из самых выгодных клиентов, никогда не забывавшим заказать шампанское. Шабю сорил деньгами, чтобы продемонстрировать всем, как он богат, и с великим удовольствием рассказывал: «Я начинал простым торговым агентом, таскался из дома в дом. А отец и сейчас еще держит кабачок на набережной Турнель. Он у меня малограмотный».
Кем Шабю был на самом деле для Кузнечика? Мегрэ чувствовал, что убитый ей был не безразличен. Анна-Мари знала, что она далеко не единственная, с кем Шабю уединяется в тихом отеле на улице Фортюни, однако не похоже было, чтобы она ревновала.
Еще менее ревнивой оказалась госпожа Шабю. Мегрэ припоминал некоторые детали, поразившие его в доме на площади Вогезов. Например, портрет маслом, в натуральную величину, висевший на стене в гостиной. Шабю презрительно смотрел в пространство, сжав кулак и словно готовясь нанести удар.
— Как ты себя чувствуешь?
— После второй чашки кофе окончательно буду в порядке.
— А все-таки прими аспирин и поменьше выходи сегодня на улицу. Я сейчас вызову такси по телефону.
По дороге на набережную Орфевр Мегрэ ни на минуту не забывал о виноторговце. Он чувствовал, что как только вдохнет жизнь в этот расплывчатый образ, поймет характер Шабю, найти убийцу уже не составит труда.
Туман все не рассеивался, и комиссар вынужден был включить свет. Он распечатал почту, подписал несколько распоряжений и ровно в девять направился в кабинет шефа. Мегрэ коротко доложил о Тео Стирнэ.
— Вы считаете его умственно отсталым?
— Нет никакого сомнения, что адвокат будет строить защиту именно на этом, если только не предпочтет тему трудного детства и тяжелой наследственности. Но парень нанес пятнадцать ударов кочергой, и у прокурора есть основание говорить о садистских наклонностях, тем более что убита родная бабка. Стирнэ явно не отдает себе отчета в том, что его ждет, и старательно отвечает на вопросы. Он не видит в своем поступке ничего из ряда вон выходящего.
— Так. Ну, а преступление на улице Фортюни, о котором очень кратко сообщили утренние газеты?
— Об этом деле еще много будут писать. Шабю — человек богатый и известный. Даже в метро то и дело натыкаешься на рекламу фирмы «Вино монахов».
— Преступление на почве ревности?
— Пока не знаю. Покойный, кажется, делал все, чтобы нажить себе врагов. Придется искать одновременно в разных направлениях.
— Верно, что он вышел из дома свиданий?
— Вы и это прочли в газетах?
— Нет, но предположение напрашивается само собой, я знаю улицу Фортюни.
Мегрэ вернулся в свой кабинет, размышляя о госпоже Шабю. Она тоже не заплакала, хотя случившееся, видимо, было для нее ударом. Насколько она моложе мужа? Лет на пять или шесть. Откуда взялись у нее такая элегантность и уверенность в себе, сквозившая в каждом жесте и слове?
Шабю встретился с ней, когда ему приходилось туго затягивать ремень, а она была простой машинисткой. Но и теперь, одеваясь у лучших парижских портных, виноторговец выглядел простоватым и неуклюжим. Он словно не успел еще привыкнуть к своему стремительному взлету и вечно старался выставить напоказ свое богатство.
Разумеется, их квартиру, если оставить в стороне нелепый портрет в гостиной, обставила жена. Современность и старина, гармонично сочетаясь, создавали приятный ансамбль, где каждый чувствовал себя удобно и уютно.
Что она теперь делает? Вероятно, готовится ехать в институт судебной медицины. Но и там, в тягостной атмосфере помещения, прежде именовавшегося моргом, госпожа Шабю останется невозмутимо спокойной…
— Ты здесь, Лапуэнт?
— Да, патрон.
— Едем. На набережную Шарантон. — Мегрэ натянул тяжелое пальто, обернул шею шарфом, нахлобучил шляпу и, выходя из кабинета, раскурил трубку. Во дворе они сели в одну из машин.
— Куда? — осведомился Лапуэнт.
— Набережная Шарантон.
Они покатили по набережной Берси, вдоль которой за решетчатой оградой высились бесконечные склады. На каждом было выписано имя владельца. Три самых больших принадлежали Шабю. Со стороны реки, у пристаней, тянулись штабеля бочек, непрерывно сгружаемых с барж. Всюду «Вино монахов». Везде Оскар Шабю.
В тупике стояла старинная каменная постройка. На просторном дворе, также загроможденном бочками, грузили в крытые фургоны ящики с бутылками. Погрузкой, по всей видимости, руководил человек с отвислыми усами, в синем фартуке.
— Сейчас загоню машину во двор и готов сопровождать вас.
Даже во дворе чувствовался сильный запах солода. Он преследовал и в широком коридоре, у входа в который висела эмалевая табличка: «Входите без звонка». Одна из дверей слева была открыта. В довольно мрачной комнате, у телефонного коммутатора, сидела косенькая девушка.
— Что вам угодно?
— Мне нужен личный секретарь господина Шабю.
В глазах телефонистки мелькнуло подозрение.
— Вы хотите говорить именно с ней?
— Да.
— Вы с ней знакомы?
— Да.
— И вам известно, что произошло?
— Да. Передайте, что ее хочет видеть комиссар Мегрэ.
Девушка еще внимательнее посмотрела на Мегрэ. Потом перевела взгляд на юного Лапуэнта, который явно произвел на нее большое впечатление.
— Алло, Анна-Мари? Тут пришел некий комиссар Мегрэ и еще молодой человек, не знаю его имени. Хотят тебя видеть. Ага. Ладно. Я их провожу.
Стены пыльной лестницы давно требовали свежей окраски. По пути Мегрэ и Лапуэнту встретился молодой человек с кипой бумаг в руках. Вверху на площадке уже поджидала Анна-Мари. Она проводила их к сэоему рабочему месту в кабинете Шабю, просторном, но лишенном всяких притязаний на роскошь.
Обставили его, видимо, лет пятьдесят назад, он был такой же мрачный, как двор и весь дом, и так же пропитан острым винным запахом.
— Вы от нее?
— От кого?
— От его жены?
— Да. Вы ее знаете?
— Когда патрон болел гриппом, меня вызывали на площадь Вогезов. Красивая женщина, правда? И очень умная. Патрон не раз обращался к ней за советом.
— Не ожидал я увидеть здесь такую старомодную обстановку.
— В другой конторе, на авеню Опера, все на современный лад. На фасаде огромная неоновая реклама. Прекрасное освещение. Комфорт. Связь с пятнадцатью тысячами торговых точек, и число их каждый год возрастает. Расчеты производят электронно-вычислительные машины.
— А здесь?
— Здесь старый дом и сохраняются прежние порядки. Это производит хорошее впечатление на клиентов из провинции. Патрон ежедневно бывал на авеню Опера, но охотнее работал здесь.
— Он брал вас с собой туда?
— Изредка. Там у него другой секретарь.
— А кто еще руководит делом?
— Полностью господина Шабю не замещал никто. Он никому не доверял. Погребами у нас заведует мсье Лепетр. Он же занимается производством. Есть еще бухгалтер мсье Риоль, но он принят недавно, всего несколько месяцев, и четыре машинистки, работающие в комнате напротив.
— И все?
— Телефонистку вы видели. Ну, и я, наконец. Как бы вам объяснить? Мы являемся чем-то вроде штаба, а вся основная работа производится на авеню Опера.
— Сколько времени проводил там патрон?
— Час-два.
Конторка в виде цилиндра, тоже оставшаяся от добрых старых времен, была завалена бумагами.
— Другие машинистки так же молоды, как вы?
— Вам нужно их видеть?
— Позже.
— Старшей, мадемуазель Берте — тридцать два. Она работает здесь дольше всех. Младшей двадцать один.
— Почему Шабю именно вас сделал своим секретарем?
— Ему потребовалась новая секретарша. Он хотел, чтобы до этого она еще нигде не работала. Патрон дал объявление, и я пришла. Больше года назад. Мне не было и восемнадцати. Он нашел меня забавной и первым делом поинтересовался, есть ли у меня любовник.
— А он у вас был?
— Нет. Я тогда только что окончила курсы.
— И скоро он начал за вами ухаживать?
— Он вовсе не ухаживал. На следующий день позвал меня к себе, чтобы показать мне документацию, и овладел мною. Должен же я, говорит, знать, с кем имею дело.
— А потом?
— Через неделю повез меня на улицу Фортюни.
— И никто из девушек вас к нему не приревновал?
— Все они прошли через это.
— Здесь?
— Здесь или в другом месте, какая разница? Он это проделывал так просто, что на него злиться невозможно было. Только одна девушка… Она поступила позже меня и на третий день ушла, хлопнув дверью.
— Знал кто-нибудь в конторе, что среда — ваш день?
— Наверное, все знали. Я уходила вместе с патроном, и мы садились в его машину. Он не прятался от людей. Наоборот, скорее даже похвалялся этим.
— А кто работал секретарем до вас?
— Госпожа Шазо. Теперь она сидит в комнате на другом конце коридора. Ей двадцать шесть. Была замужем. Разведена.
— Хороша собой?
— Фигура превосходная. Вот уж кого Кузнечиком не назовешь.
— Она не сердилась на вас?
— Вначале насмешливо улыбалась. Очевидно, была уверена, что я ему быстро надоем.
— Их связь тоже продолжалась?
— Вероятно. Господин Шабю иногда задерживал ее после работы. Все знали, что это означает.
— И она ничем не проявляла своего недовольства?
— При мне — никогда. Я же вам сказала, что госпожа Шазо только посмеивалась. Меня вообще никто не принимает всерьез. Даже мама, которая все еще считает меня девчонкой.
— И все-таки не могло ли у госпожи Шазо возникнуть желание отомстить ему или вам?
— На нее это не похоже. Она сама встречается с мужчинами. Иной раз после ночных развлечений ей трудно приниматься утром за работу.
— Ясно. Ну, а третья?
— Алина? Она еще моложе меня. Брюнетка. Взбалмошная. Кривляка. Сегодня утром вдруг упала в обморок. Может быть, просто притворилась. Потом разохалась и расплакалась.
— Она поступила сюда до вас?
— Да, но сначала служила в универмаге… Потом прочла, как и я, объявление Шабю. Все девушки были наняты по объявлению.
— И не одна не была так влюблена в Шабю, чтобы приревновать его и пойти на убийство? Бланш говорит, что стрелял мужчина. А почему не женщина в брюках? Было же темно?
— Нет, на нее не похоже, — решительно возразила Анна-Мари.
— На его жену тоже?
— Госпожа Шабю не ревнива. Она живет, как ей нравится. Муж был для нее только приятным спутником жизни.
— Приятным? Анна-Мари задумалась.
— Для тех, кто знал его, — да. На людях он держался заносчиво и грубо. Любил корчить из себя босса. Считал, что успех среди женщин ему обеспечен. Но, узнав его поближе, вы не могли не заметить, что он простодушен, даже беззащитен. Он часто спрашивал меня после близости: «Что ты обо мне думаешь?» «А что я должна думать?» «Ты меня любишь? Ну, сознайся, ведь нет». «Все зависит от того, что вы понимаете под словом „любовь“. Если вы имеете в виду близость, мне с вами хорошо». «Что будет, если ты мне надоешь и я тебя брошу?» «Не знаю. Переживу, наверное». «Что обо мне говорят другие девушки?» «Ничего. Да вы их знаете лучше, чем я».
— Расскажите мне теперь о мужчинах, — попросил Мегрэ.
— О тех, кто тут работает? Лепетра я вам уже называла, он вообще неразговорчив. Ему под шестьдесят. Опытный специалист. Работает спокойно, без шума. Говорят, когда-то имел собственное дело, но разорился. Видно, не нашлось в нем нужной для успеха хватки.
— Женат?
— Да. Двое из его сыновей тоже. Живет в Шарантоне, в маленьком домике в самом конце набережной. В контору ездит на велосипеде.
За окнами розовел туман. Сквозь него слабо просвечивало солнце. Сена дымилась. Лапуэнт делал записи в блокноте, который лежал у него на коленях.
— Фирма «Вино монахов» уже существовала, когда дело Лепетра пришло в упадок?
— По-моему, да.
— Как он относился к патрону?
— С уважением, но сдержанно.
— Они не спорили?
— В моем присутствии — никогда. А я обычно почти не отлучалась из кабинета.
— Вы говорите, что Лепетр — человек замкнутый?
— И замкнутый, и грустный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15